#АфганистанСильнее: нападение на университет и не случившийся концерт

Зарина Ахматова, Кабул-Алматы, Vласть

Фото Басира Ахмада Салехи

Американский университет Афганистана. Даже звучит вызывающе в стране, где девочкам периодически разрешают учиться (именно так: не запрещают периодически, а разрешают, когда ситуация выравнивается) он выглядит неким оазисом. Но уже на протяжении последних 15 лет, это учреждение не мираж. А вполне реальная цель. Несколько месяцев назад университет подвергся крупной атаке.

Талибан не стал брать за нее ответственность, хотя все указывало именно на них. Впоследствии из кругов, близких к верхушке Талибана, стало известно, что в движении по этому вопросу произошел конфликт - политическое руководство не санкционировало нападение, однако одно из радикальных крыльев талибов проигнорировало это решение. Очевидно, что идеологический раскол тут был неизбежен. С одной стороны, университет - оплот западных ценностей, генератор критической мысли, модель иной цивилизации, которой обучают афганских студентов. С другой стороны, в нем учатся афганцы. «Свои». Молодые. Студенты - вершители революций во всем мире и чьи-то дети, еще не всегда окрепшие и не всегда отпущенные родителями - возраст такой. Убивать своих детей, к тому же, обладающих потенциальным запалом протеста - цель контроверсивная.

Фото с сайта http://www.straitstimes.com/​

Тем не менее, 25  августа, на третий день начала семестра, в учебный кампус, разрушив защитную стену подрывом, ворвались нападающие. После взрыва в университете началась стрельба - палили без разбора. На поражение. Такие «массовые» крупные теракты не разбирают имен и персоналий, берут количеством. Чтобы, «запредельно громко». Было убито 8 студентов, несколько полицейских, преподаватель и сотрудники службы безопасности. Еще десятки человек - ранены.  А несколькими неделями ранее возле университета людьми в полицейской форме были похищены два западных профессора. Больше о них никакой информации не было.  

…На пропускном пункте в университет меня (уже привычно) досматривают, но теперь можно вписать имя самостоятельно - на английском, а не дари. Две каморки КПП, через которые надо пройти, чтобы оказаться в оазисе. Это внезапное ощущение надежды, о котором мне говорили некоторые из студентов американского университета. За стенами - война, зыбкость, перетекающая из тины в твердь и страх. А здесь - непонятно как, но станет лучше, потому что язык, на котором говорит полмира, потому что сюда можно прийти в бурке (покрывало, которое многие афганки вынуждены носить на улице и в общественных местах, чтобы иметь возможность выходить из дома), а потом снять ее, потому что тут важно, кто ты есть, а не, как ты кажешься, потому что проще и потому что понятнее. Это не идеализация авторским взглядом -  это лишь сжатое изложение услышанного от тех, кто утром выходит из восточного дома и попадает в западный университет.

Университет был открыт в 2004-м, идея его создания двумя годами ранее принадлежала Шарифу Файезу, тогдашнему министру высшего образования, она оказалась ко времени - первая леди Лора Буш как раз объявила о своей поддержке образовательных инициатив в Афганистане. Так в Кабуле открылся первый частный вуз. 

В день, когда произошло нападение на университет, Дэвид Седни был в Вашингтоне, это уже после совет попечителей, в который он входил, попросил его возглавить университет. А вот Ребекка Миллер, которая весь наш разговор улыбается и молчит за столиком, была на работе.

«В тот вечер, когда все случилось, я задержалась, обычно я ухожу в 5-5.30, а в тот вечер, я задержалась для конференц-колла (нападение произошло в 7 вечера - V). Когда прогремел взрыв, я была в своем кабинете, в здании, которое атаковали.  Со мной было три студента и один преподаватель.  Это была очень тяжелая ночь для всех, кто там». Доктор Миллер замолкает на секунду, и я понимаю, что, несмотря на улыбку, она борется со слезами: «Но наша служба безопасности проявила себя в  лучшем качестве, мы получили сильную поддержку от специальных военных сил Афганистана - они сделали все, что смогли, чтобы минимизировать потери. К сожалению, мы потеряли той ночью очень дорогих нам людей, и мы работаем сейчас над тем, чтобы увековечить их память».

Дэвид Седни подхватывает оборвавшуюся вновь речь и  дает коллеге возможность помолчать и собраться: «Когда прогремел взрыв, в кампусе было порядка 700 студентов, и благодаря тому, что они прошли инструктаж, они смогли покинуть помещение через аварийные выходы, и благодаря нашей охране мы смогли эвакуировать порядка 600 студентов из 700. И еще 100 человек в здании, о котором говорит Ребекка, эвакуировали уже с помощью военных сил, которые прибыли на место».

«Наши студенты собирают истории о той ночи, среди тех, кто присутствовал при нападении. Многие рассказывают о мужестве, которое проявили наши охранники, наравне с другими студентами  старших курсов, которые помогали младшим, направляли их. Это случилось на третий день начала семестра.  Новенькие студенты ходили на брифинг по безопасности, который проходит в рамках учебной ориентации, но все равно для них это была еще очень непривычная среда. И много наших студентов спаслось благодаря помощи старшекурсников», - рассказывает Ребекка Миллер. 

На страничках университета в Facebook – фото и посты с молитвами о тех, кого не смогли спасти. И обращения к тем, кто стоит за атакой.

«Жестокие террористы принесли скорбь в мой дом,  в Американский Университет Афганистана, я люблю это место, больше, чем свой дом. Пусть Бог вернет моим друзьям здоровье и счастье», - пишет один из студентов.

«Я хочу, чтобы вы знали, те, кто стоит за атакой. Вам нас не испугать».

«Ручка сильнее оружия…»

«Желаю быстрее возобновить учебу, молюсь на тех, кто ранен».

Все эти записи с сурами из Корана и фотографиями убитых – и преподавателей и студентов – сопровождаются английскими хэштэгами, среди которых -  «АфганистанСильнее».

Дэвид Седни выглядит, как очень американский профессор, слегка суетливый, высокий, в эту страну он впервые приехал работать 15 лет назад.

«Я знаю тех, кто погиб – и среди студентов и среди членов факультета, и да, после таких атак, возрастает обеспокоенность, но в то же время ты не можешь взять и заклеймить всю страну. Например, когда меня попросили стать и.о., это было для меня большой честью. Понимаете, я много езжу по стране – три-четыре раза в год. Афганистан сильно отличается от Кабула. В Мазари-Шарифе, Герате, где ситуация с безопасностью намного лучше, я вижу другую картину. И когда люди спрашивают: «Как тебе Афганистан?» Я спрашиваю: «Какой именно Афганистан?» Потому что тут много «афганистанов». Есть тот ужасный, в котором люди страдают от насилия и умирают от атак в университете. Но 20 миль   на север – Паншир и где не было никакой войны уже 20 лет».

Доктор Ребекка Миллер кивает. Она в Кабуле с 2012-го, а ведь приезжала всего на полгода.

«Мы там, на Западе,  как правило, знаем, что здесь проблемы – терроризм,  отсутствие безопасности и так далее. Но не знаем о каких-то хороших вещах, о людях, например, как говорит Дэвид, здесь совершенно экстраординарные люди, они работают очень много, чтобы улучшить что-то в своей стране, и вы знаете, все эти вещи… не знаю, люди, культура,  среда, розы, в конце концов, все эти вещи  мы про них не знаем.  Когда мы там. Я тоже приезжала по контракту на шесть месяцев. А теперь я здесь вот остаюсь», - она немного смущается. А я про себя отмечаю, что ей идет улыбаться.

«А кто ваши студенты – дети богатых родителей или какие-нибудь необычные молодые люди, которые хотят менять свою страну в будущем?»

Дэвид смотрит, будто что-то вспоминает: «Меня назначили исполняющим обязанности президента, и я инициировал встречи с семьями убитых в атаке студентов, полицейских, преподавателей. И тогда я увидел, что некоторые из них жили в достаточно комфортабельных условиях, были детьми, к примеру, докторов. А некоторые жили в таких местах, которые трудно найти в черте Кабула. Мы пришли в дом погибшего студента, и этот дом был маленьким, совсем,  немногим больше этого стола, за которым мы сидим. Или молодой человек по имени Самиулла, он был музыкантом, который играл в оркестре, был с гастролями в Вашингтоне, и он был одним из тех студентов, о которых говорила Ребекка, он только поступил, но он был особенным. Он погиб в 20. Но в свои 20 он столько всего успевал -  сотрудничал с НПО, работал  с людьми со всего мира - и в сфере музыки и гражданских инициатив. В Америке я ходил на поминальную службу в посольство Афганистана в Вашингтоне, люди, которые как-то с ним соприкасались, проделали большой путь из разных уголков Америки, чтобы присутствовать там.   Наши студенты – очень разные люди, но я думаю, вы подобрали правильное слово, когда назвали их талантливыми. Они поступают в топовые университеты США и всего мира, у нас уже есть выпускники – заместители министров – им едва 30 лет. Отлично образованные, будущие лидеры Афганистана. И в чем, мне кажется, Талибан может быть уверен, в том, что нападение нас не остановит, мы будем продолжать, мы вернемся и станем больше, лучше, чем мы были».

Дэвид так и говорит «мы».  Позже я буду готовить материал и найду публикацию, посвященную короткой жизни и трагической смерти юного музыканта Самиулла Сарвари (Samiullah Sarwari). Ее авторство принадлежит Уильяму Харви, музыканту и концертмейстеру. Он пишет, что в 2011 юноша попросил его включить афганский народный инструмент дилрубу в Афганский молодежный оркестр.

«Мало кто из студентов интересовался изучением этого инструмента, но Самиулла хотел быть в этом лучшим. Он пошел дальше и стал играть соло-партии на гастролях в США и Омане и  в выступлениях перед президентом Карзаем (…) Самиулла попросил меня устроить концерт для дилрубы с оркестром, я даже записал его исполнение раги Бхайрави, но так и не успел выполнить обещание, о чем сейчас горько жалею. Сколько всего мы откладываем на потом, думая, что можем отложить то, что, скорее всего, важно другому. Не мудрее ли  делать это сейчас, неважно – каким это нам кажется на данный момент? Я бы хотел выполнить нашу договоренность. Самиулла заслужил свой концерт. Он умер так, как он жил – студентом, борцом за иной Афганистан, не мрачный и темный, каким его хотят сделать убийцы Самиулла (…) Самиулла часто представлял свою страну за границей, но в отличие от других, которые использовали свой выезд для побега и попытки получить статус беженца, он всегда возвращался в свой Афганистан. Кто теперь будет изучать дилрубу? Кто в Афганистане подхватит этот инструмент? Его убийцы хотели, чтобы его смерть напугала других, я же надеюсь, что молодые афганцы воодушевятся его примером. Он всегда называл меня «Учитель», а сам научил меня многим вещам. Спи спокойно, мой любимый ученик», - пишет Харви. И публикует аудио-запись, которая должна была стать началом не случившегося концерта. Дилруба рвется аккордами ввысь. Самиулла действительно любил инструмент.

Ребекка Миллер, помолчав, начинает говорить горячо и порывисто: «У нас есть страница на Facebook, и мы там написали, что операционная деятельность университета будет приостановлена на какое-то время. И студенты писали – возвращайтесь, мы хотим учиться, мы не хотим, чтобы они остановили нас. Перо сильнее оружия. Да, есть студенты, которые перевелись в другие вузы или не чувствовали что могут вернуться,  и конечно это понятно, но я  вдохновлена тем, что большинство наших студентов по всем программам, они проявили энтузиазм и остались».

Ее шеф добавляет: «Еще одна вещь которая интересна для меня –  я как человек который приехал в Афганистан работал и путешествовал тут на протяжении 15 лет, могу сказать, что имел возможность разговаривать с людьми. Много людей которые не имеют отношения к университету – это и президент Гани и глава правительства Абдулла и министры – и все они говорят – эта атака ранила нас, афганцев, а не Америку. Эта атака показала, как важен американский университет, и меня очень тронули эти слова».

Министерство высшего образования направило в университет своих представителей, помогло организовать на территории университета исламский поминальный обряд и выразило поддержку. Сейчас идет реставрация кампуса и совершенствуется его система безопасности, детали, по понятным причинам, не раскрываются. Только общая информация:

«Террористы используют много лет одну и ту же технику – сначала идет смертник, который пробивает брешь – в прямом смысле – через которую врываются остальные нападающие, и все что мы можем сделать – минимизировать риски подобного, то есть, во-первых, крепкие стены, которые станут еще больше. И это сразу делает нас не такими уязвимыми для атаки», - говорит и.о. президента. О похищенных профессорах тоже не распространяется - это может навредить процессу переговоров: «К сожалению, никакой информации, мы продолжаем поддерживать, как можем, их близких и их семьи. Все кто их знает, безумно скучают по ним, они очень талантливы… но я не могу говорить о них, вы должны меня понять, потому что если ты рассказываешь о похищенном человеке, ты можешь ненароком дать какую-то информацию о нем людям, которые их удерживают и могут использовать. Их похитили возле вуза, после этого мы предприняли все меры, чтобы такого вновь не повторилось, Ребекка может подтвердить – она все это испытывает на себе, вроде ограничений в передвижении и охране». 

Еще один вопрос, перифразированный не по-западному прямо, да и не по-восточному тоже. Потому что студентов, которые сюда стремятся, очень легко понять, но что притягивает в Афганистан образованных людей из безопасных стран? Людей, что бросают дом и спокойствие и едут сюда преподавать. Ведь это не только деньги? Или все же они?

Ребекка Миллер успевает первой. Она улыбается, но теперь это уже кажется не бравадой, а ностальгией.

«Да, изначально лично для меня, это было таким прагматичным решением – то есть, когда впервые решила сюда приехать, это было именно потому что, здесь я нашла работу. Потому что я видела Афганистан, которым его изображают на Западе и не видела его настоящим, таким, каким увидела потом. У нас сотрудники со всего мира – США, Африка, Европа… и у всех была примерно одинаковая ситуация – сначала они приезжали сюда из-за работы, а оставались из-за студентов, с которыми работали, из-за коллег, из-за того, каким образом на тебя могут влиять все эти культурные отличия. А в таком месте, как Афганистан, на тебя влияют даже детали, даже мелочи… Отсюда трудно уезжать».

Она замолкает, Дэвид Седни разглядывает ее, прищурившись. Я аккуратно, подбиваю диктофон поближе к нему, он переводит взгляд на него, как будто устройство внезапно превратилось в ящерицу. Проходит две секунды, которые мы проводим, уставившись на диктофон-ящерицу.

«Почему я тут? Я должен рассказать…»

Совершенно неожиданно господин Дэвид Седни, и.о. президента, многократный дипломатический представитель, серьезный аналитик в пиджаке  вдруг соскакивает с места, чем изрядно меня пугает. Мы в Кабуле - не надо резких движений.

«Я не смогу рассказать. Пойдемте, я покажу вам, почему я тут». Я говорю: «Что, простите?» - «Пойдемте, говорю, вставайте». 

Ребекка Миллер успевает помахать нам рукой. Президент быстрым шагом идет к кампусу, я бегу за президентом, фотограф, снимавший пейзажи неподалеку - за мной. Следующие 10 минут мы поднимается по лестницам, заходим в кабинеты, смотрим в окна, мистер Седни открывает одну дверь за другой, двигает жалюзи, сбивает стулья, приговаривая «Сейчас-сейчас». Я совершенно не понимаю, что он ищет. Мы все едва не падаем эффектом домино на лестнице, потому что мистер Седни поскользнулся на воде из своего стаканчика, что разлилась от его энергичного шага, но, в конце концов, все порывисто влетаем в какую-то боковую дверь на последнем этаже и оказываемся на крыше. На крыше тоже ведутся какие-то строительные работы. Рабочие смотрят на нас так, что, кажется, сейчас со свистом покрутят пальцем у виска. Мистер Седни здоровается. Выдержанно и дипломатично. Куда делся странный профессор?

Прозрачный солнечный день на крыше обволакивает легкой паутинкой счастья, когда ждешь добра, не зная, откуда, но ощущаешь, что оно на подходе. Кабул свысока лучше, чем, когда ты смотришь на него, стоя на земле.

Президент подходит к краю крыши и говорит мне: «Смотрите!» Я смотрю.

- Видите через дорогу здание? И оно окружено другими?

- Да.

- А вон там здание, видите?

- Да.

- Когда я приехал сюда в 2002-м, была гражданская война, ничего этого не было, и этого, и этого, и этого тоже – были руины. Люди умирали сотнями. Это было, как сейчас Алеппо… Или разгромленный Дрезден в 45-м. И когда я приехал сюда в 2002-м, афганцы возвращались сюда со всего мира, и эти земли принадлежали министерству обороны – ничего на них не было, и вот посмотрите кругом – всех этих зданий не было тут 15 лет назад, понимаете? А теперь? Все застроено. Люди вернулись, несмотря на войну, несмотря на все проблемы, они продолжают строить и работать, несмотря на комплексные атаки. И они встают утром и пытаются строить. Вот почему я решил вернуться...  Разве это того не стоит? Посмотрите… Это же… - Все это время Дэвид Седни не смотрит на меня, он смотрит на объекты, про которые говорит, по-детски указывает на них пальцами во все части света, и только в самом конце, будто немного теряется.