Зарина Ахматова, Vласть
Фото автора и Басира Ахмада Салехи
Кабул – последний причал внутренней миграции, (по разным подсчетам в городе - 3,5-4 млн людей, при том, что он был рассчитан на 700 тыс). За последние годы численность населения столицы Афганистана сильно выросла по причине бегущих от войны, бедности или Талибана (впрочем, радикального толка группировок тут гораздо больше) людей из афганских провинций. Дальше – только побег из страны. В Кабуле почти не соблюдают правил дорожного движения и очень грязно. Неподготовленным – трудно дышать. В прямом смысле. Над городом – рыхлый серый смог, воздух сухой и ощущается на вдохе почти физически. Город, будто большое раненное существо, живущее по законам, ведомым одному ему, встречает тебя больным, умудренным взглядом и безумным ярким цветом.
В 2001 году после терактов 11 сентября, когда выяснилось, что Афганистан стал прибежищем для аль-Кайеды, а Талибан на требования Джорджа Буша-младшего выдать Усама бин Ладена, ответил отказом, здесь началась самая продолжительная для американцев война. Но тогда казалось, что она должна быть, если не молниеносной, то уж точно не такой затяжной.
Америка вместе с союзническими силами собиралась уничтожить аль-Кайеду, выбить Талибан (который в 96-м взял город практически без боя за один день) помочь переходному правительству и выйти, но осталась здесь на 15 лет уже после смерти террориста №1. В 2011 году численность ISAF – Международных сил по содействию безопасности в Афганистане (International Security Assistance Force in Afghanistan) составляла больше, чем 130 тыс человек, 90 тысяч из них отправили США. Официально главный этап войны завершился к 2015 году – сейчас численность контингента составляет порядка 13 тысяч человек.
«Несокрушимая свобода» стоила ISAF почти 4 тыс жизней военнослужащих. Сегодня очевидно, что безопасность оставшегося контингента в Кабуле обеспечивается всеми возможными способами. Оставшиеся ушли за стены и осуществляют следующий этап «Resolute Support Mission» - «Решительная поддержка», это небоевая миссия НАТО по обучению и поддержке афганских военных сил. Официальное объявление войны оконченной, на деле обернулось ее продолжением, правда уже силами национальной армии.
«Если бы у Запада была возможность, он бы ушел немедленно. Если бы Афганистан можно было бы заморозить в таком состоянии как сейчас, пусть это будет стоить больших денег, они бы вышли. В 2014 году рассматривался вариант вывода контингена и понижения его до 1 тысячи человек, сейчас в Афганистане его численность составляет примерно 13 тыс. Тысяча – это посольская охрана по сути и все. Фрустрация. Отсутствие решений, никаких стратегий, никаких планов. Сейчас все уже опозорились, нет ни одной страны, ни одной организации, которая знает, что и как тут делать правильно. Уже все перепробовали, все провалилось. Маски сорваны и вот эта честность дает возможность такого циничного, но открытого разговора о том, что «чо делать?» Горизонт планирования - до 2020-го года. В 2001 году никто не мог себе представить, особенно в США, что это будет самая длинная война, в которой эта страна когда-либо участвовала. Для них это должно было быть Сомали, или Босния – несколько месяцев, и ушли. Но нет, увязли. Стопроцентно увязли. Насильно это развести никто не может. И вопрос – кто от кого больше зависит - открытый. От этого режима, ситуации, Запад сейчас зависит также, как эти люди, которые с этой армией, с этой полицией, борются за какие-то идеалы, зависят от Запада», - говорит Алексей Юсупов, возглавляющий представительство немецкого фонда имени Фридриха Эберта в Афганистане на протяжении почти двух лет.
Иностранцы, работающие в Кабуле, условно могут быть разделены на две группы. Первая и самая большая – это передвигающиеся на вертолетах и бронированных автомобилях участники миссии НАТО и ООН, которым регламентом позволено посещать в городе 10-15 точек, а остальное время они проводят в компаундах, за высокими противовзрывными стенами. Эти стены - по всему городу. Любая правительстванная или международная миссия, учебное заведение, дом, гостиница, мало-мальски значимый инфраструктурный объект упрятан за большими, широкими стенами, высота которых достигает порою 6-7 метров. В городе трудно ориентироваться.
Но это самая действенная тактическая защита от комплексных атак талибов. При нападении смертники пробивают брешь, в которую врывается группа атакующих. И по причине этих же стен, скрывающих военных, объектами нападения Талибана все чаще становятся гражданские мишени, которые не обладают подобной степенью защиты. Город окружен холмами, усыпанными саманными постройками. Здесь люди живут часто без электричества, еще чаще без водопровода. Может быть, по причине стен, эти холмы и кабульское солнце гипнотизируют любого, кто здесь впервые - стены скрывают большую часть города. И только, взобравшись на холм, можно разглядеть кусочки Кабула.
Вторая категория иностранцев – гуманитарные международные организации, общественные фонды и приезжие журналисты (чаще всего), которые избрали другую стратегию безопасности – они передвигаются по городу, не имеют военнизированной охраны и осведомлены, чем живут простые горожане. Очевидно, что подобная стратегия имеет и свои слабые стороны – высокий риск быть похищенным или убитым.
Киднэпинг в Афганистане – бизнес. Чаще всего схема похищения иностранцев работает таким образом, что похитители продают человека следующим перекупщикам, а те, в свою очередь выжидают длительный период (от нескольких месяце до нескольких лет), чтобы запросить выкуп. Пытки и убийства при этом необязательны – похитители сохранностью жизни и здоровья человека гарантируют себе выкуп. Но никто, конечно, не может сказать наверняка, чем все закончится. И в зоне риска, вопреки распространенному мнению, не только журналисты – бизнесмены, иностранные специалисты, рабочие. Словом, все, за кого могут заплатить.
Последняя крупная комплексная атака, проведенная талибами в ноябре, была совершена на дипмиссию Германии в Мазари-Шарифе, консульство удалось отбить, никто из сотрудников не пострадал, но погибли местные жители, больше ста человек получили ранения. Тогда грузовик со взрывчаткой пробил брешь в стене вокруг отеля, где базировались сотрудники немецкого МИД, помощь подоспела вовремя. Проблема в том, что это первая большая атака на немецкую миссию - в Германии проживает вторая по численности афганская диаспора, и вот уже 15 лет ФРГ ежегодно инвестирует в Афганистан порядка 430 миллионов евро.
На мое предположение о том, что все предпринимаемые меры безопасности все равно будут отставать на один теракт, Алексей Юсупов возражает: «Есть другая формулировка - каждая новая мера безопасности отвечает на предыдущий теракт».
Каждый следующий теракт использует ошибки и слабости существующих систем безопасности. После очередной атаки брешь закрывается новыми мерами и процедурами, но они зачастую создают другие, непросчитываемые риски, объясняет он. Я перефразирую просто - с одной стороны, решение обзавестись вооруженной охраной делает тебя защищенным, с другой – приковывает к тебе внимание, как к мишени.
Чем выше меры безопасности, тем более привлекателен объект для теракта. Например, гостиница Serena - самый дорогой отель Кабула, принадлежащий сети мультимиллионера Карима Ага-хана IV. Последний, помимо того, что династийный духовный лидер мусульманской общины исмаилитов-низаритов, бизнесмен и владелец большой наследной империи. Несколько лет отель считался безопасным оазисом комфорта, здесь останавливались и до сих пор останавливаются политики, дипмиссии, иностранные гости, проходят светские экспатовские мероприятия.
Дважды – в 2008 и в 2014 – отель подвергся нападению. В первый раз при взрыве бомбы и вооруженном нападении на тренажерный зал гостиницы погибло шесть человек, еще шестеро были ранены. Второй раз уже укрепленный отель был атакован снова – 4 подростка в обуви пронесли разобранные пистолеты, которые упаковали в пластик. Уже в гостинице, они собрали оружие и стали расстреливать посетителей ресторана – погибло 9 человек: 5 афганцев и 4 иностранцев. В Serena – несколько пунктов безопасности. Отель выглядит вырванным из декораций к какой-нибудь благополучной стране и втиснутым почти в центр Кабула, между парками и противовзрывными стенами. Когда попадаешь внутрь, пройдя все кордоны, даже забываешь, где ты – но потом учтивые (сразу видно – 5 звезд) вооруженные люди желают тебе приятного вечера, распахивая двери, и все становится на свои места. Высокие потолки, мраморные колонны, несколько ресторанов, внутренние дворики, фонтаны, музыканты, скатерти цвета первого снега, изящные европейские приборы, даже внутренняя газета – все это резкий контраст с тем, что представляет из себя реальный Кабул. Но многие приезжие часто видят его только таким.
Теперь при досмотре в отеле мужчины снимают обувь, как в аэропорту, и проводят ее через рамку. Не все учреждения оборудованы металло-детекторами при входе, но почти во всех есть комнаты досмотра - мужчин обыскивают мужчины, соответственно женщин - женщины. Моя шутка про то, что никогда еще столько разных женщин не трогали меня так часто, как в Кабуле, неизменно вызывала сочувственную улыбку у тех, кто уже привык так жить.
Осматривают также содержимое сумок и карманов. Первый мой системный провал случился в тот день, когда я оставила в сумке парфюм. Это сложно объяснить, мне же хочется думать, что это не блажь – иногда в Кабуле окутывает таким запахом, что мне помогало вдохнуть немного пахнущего привычной жизнью сбрызнутого духами платка, которым я покрывала голову. В тот день на каждом объекте, куда я приезжала и проходила досмотр, меня просили прыснуть на себя духами – проверить, не опасно ли содержимое флакона. К концу дня я благоухала так что, пока больше вообще не пользуюсь этой маркой. Теперь для меня это не манящий аромат кофе и жасмина, а выжимка из глупости и интоксикации.
Кстати, мне, в отличие от моего спутника, в Serena разуваться не потребовалось, и я подумала, что, к сожалению, это может стать их следующей мерой безопасности.
В Кабуле – много цветов, в смысле колористики. Каменистые серо-желтые холмы, гранатовые отблески на деревьях, голубая бурка, скрывающая от тебя и студентку, и старуху, пыль, сбиваемая ветром в осязаемые солнечные крошки. Островками - сочная трава, даже в середине осени. Трава цвета зеленых глаз девушки с самой известной фотографии журналиста Стива Маккари, ставшей обложкой National Geographic в 1985 году. «Афганскую Мону Лизу» зовут Шарбат Гула – «Цветочный щербет», сейчас ей 44 года. Хотя для всего мира она навсегда – 12-летняя девочка с испуганным взглядом. Маккари сфотографировал ее в лагере для беженцев на границе с Пакистаном. Обложка стала самой узнаваемой за всю историю существования журнала, а фотография Гулы – символом проблемы беженцев и афганского конфликта. Родители девочки погибли при авианалете советских боевых советских вертолетов, в лагерь она отправилась вместе с братьями и бабушкой. А потом почти 17 лет американские журналисты пытались ее найти. Пока весь мир пытался разгадать ее взгляд, «афганская Мона Лиза» вышла замуж за пекаря и обзавелась семьей. Ее нашли в 2002 году между Джелалабадом и Пешаваром.
Во время моего пребывания в Кабуле Афганистан всколыхнула новость о том, Гула была арестована полицией Пакистана за поддельные документы, ее депортировали в Афганистан. У Гулы - трое детей, еще один - погиб. Стив Маккари принял активное участие в судьбе девочки, которую сделал иконой для всего мира. Некоторое время назад он разместил ее фото в обнимку с первой леди Афганистана (кстати, ливанской христианской по происхождению) Рулой Гани и написал: «Мы безумно рады, что Шарбат Гула вернулась в Афганистан, наши источники говорят, что президент Ашраф Гани подарил ей ключи от квартиры. Мы благодарим каждого человека во всем мире, который сделал это возможным».
Проблема беженцев и экономических мигрантов – одна из самых острых не только для самого Афганистана, но и, как показал прошедший год, для Европы и всего мира. Второй ребенок-беженец, фотография которого стала пощечиной миру, был запечатлен уже мертвым… А сирийские беженцы вновь дали импульс этому дискурсу.
«Афганское население уже многие десятилетия – это самое большое население беженцев в мире, по данным ООН, - говорит Алексей Юсупов, - все началось с советского вторжения, многие семьи снялись и во время конфликта ушли в Пакистан, и там организовалась первая диаспора. До сих пор самая большая диаспора, вторая по величине – в Иране, третья – Германия, потом США, Канада... С европейской перспективы идет постоянная борьба за разделение людей, которые находятся в движении, на беженцев и на мигрантов. Вокруг него вертится весь этот политический дискурс. Беженцы, это люди, которые от чего-то бегут. А мигранты – это люди, которые за чем-то идут. Это разделение нужно, потому что нет другого инструмента для того, чтобы ограничивать потоки», - говорит Юсупов.
Пакистан и Афганистан уже много лет находятся в сложных, на грани войны, отношениях. В Пакистане находилось 1,5 млн афганских беженцев, и пока Европейский Союз ломает копья относительно судьбы 200 тыс афганцев, пакистанские власти массово отправляют «своих» беженцев домой. Этой волны никто не ожидал – 650 тысяч человек, правда, порядка 20 процентов из этого числа - беженцы из Ирана. Остальных фактически без их на то согласия Пакистан вернул в Афганистан. Международные правозащитные организации считают подобные меры нарушением прав человека. К тому же, большое количество афганцев оказалось в Пакистане еще во время советского вторжения и многие «беженцы» уже во втором и третьем поколении впервые вернулись на историческую родину, будучи ей по сути чужими. Этот аспект также усугубляет без того напряженную в Афганистане ситуацию.
Другая проблема, с которой работает международная коалиция – вербовка детей. Согласно регулярному докладу спецпредставителя генерального секретаря ООН по вопросу о детях и вооруженных конфликтах в Афганистане в 2015 году – четверть всех мирных жертв конфликта – это дети. В этом же году 116 детей, из них - одна девочка были завербованы, как участники вооруженного конфликта. В 13 подтвержденных случаях вербовку осуществляли афганские национальные силы обороны и безопасности; в 5 — местная полиция; еще в 5 —национальная полиция; и еще в 3 — армия.
«В большинстве проверенных случаев детей вербовало движение «Талибан» (20 случаев) и другие вооруженные группы (15 случаев). Талибы продолжали вербовать детей для участия в боевых действиях и использования в качестве террористов-смертников. Продолжают вызывать обеспокоенность сообщения о трансграничной вербовке детей и использовании религиозных школ в Афганистане и Пакистане для вербовки детей и прохождения военной подготовки под руководством талибов и представителей других вооруженных групп. ООН располагает подтвержденной информацией о 1306 инцидентах, в результате которых пострадали 2829 детей (733 погибли, 2096 были ранены), — в среднем каждую неделю погибали или получали ранения 53 ребенка. Сорок два процента жертв (339 убитых и 850 раненых) были связаны с вооруженными группами», - сообщается в последнем докладе.
Один из вопросов, который исследует ООН – сексуальное насилие над детьми. В том же докладе говорится о полученных 11 сообщениях о случаях сексуального насилия, жертвами которых стали девять мальчиков и шесть девочек.
«Подтвержден один случай, касающийся мальчика, завербованного движением «Талибан» в северной части страны и подвергшегося сексуальному надругательству», - отмечает Спецпредставитель.
Одной и вероломных традиций, вызывающей обеспокоенность у правозащитников, является обычай «бача бази» («танцующие мальчики») – местные мужчины, обличенные властью и обладающие деньгами, содержат при себе мальчиков (от 9-11 до 19 лет). Традиция предполагает, что женственного вида мальчики исполняют – на праздниках, или по велению своего хозяина – танец для собравшихся гостей (конечно, мужского пола), много лет подряд дети оказываются объектом надругательства со стороны владельцев, среди которых – командиры афганских национальных сил обороны и безопасности. Чем больше мальчиков – тем выше социальный статус. Больше, конечно, американский писатель, но афганец по происхождению Халед Хоссейни, в книге «Запускающий змея», написал историю мальчика, который также подвергался насилию. Книга сделала ее автора едва ли не самым известным афганским писателем в мире.
Один из аналитиков международной коалиции, занимающийся вопросами детей в контексте военных конфликтов, рассказал в интервью Vласти, что недавно получил информацию о том, что местная афганская полиция использует «бача бази» на блок-постах для «инсайдерских» атак и шпионажа, и таким образом было убито от 20 до 50 полицейских. Но подтвердить или опровергнуть эту цифру пока не удалось.
«Это очень большая проблема в Афганистане, и очень сложно с ней работать ввиду того, что это культурная традиция. Но мы рады даже тому прогрессу, который есть. Еще два года назад мы даже не могли говорить об этом вслух, а теперь это большой прогресс – в законодательстве появилось наказание за практику «бача бази».
По словам нашего собеседника, проблема еще и потому серьезна, что родители из бедных семей сами отдают детей влиятельным людям. Этому есть объяснение: стать «бача бази» для многих мальчиков из бедных семей – своего рода социальный лифт. После достижения «бача бази» определенного возраста некоторые из хозяев дают «откупные» или даже помогают своему «подопечному» найти жену. Хотя шлейф от подобного образа жизни остается за мужчиной на всю жизнь.
«Мы не можем судить родителей за это решение, большое количество факторов влияет на это – социально-экономическая ситуация, многолетняя традиция. Но наши исследования говорят, что некоторые из родителей добровольно отдают своих сыновей в «бача бази», - отметил аналитик.
Помимо этого, он отметил: «То, что мы видим и не только в Афганистане, но также, например, в Сирии, в последний год - это использование детей в качестве смертников, раньше этого не было».
Ситуация в Афганистане в последние годы, с одной стороны действительно стала лучше. С другой – у меня за эту неделю сложилось ощущение, что в реальности – никто не понимает, как теперь уходить и чем грозит этот уход. Возможно, в похожую ловушку загнал себя и СССР, во время своего вторжения. Но тогда распад Союза отодвинул Афганистан на второй план. Что сейчас делать международным силам – неясно. Об этом нам довелось говорить с одним из НАТОвских военных.
Ставка НАТО – сердце интервенции. Меры безопасности возведены во все возможные степени и умножены сами на себя. Въезд по специальным пропускам, которые еще надо умудриться получить. Город в городе. Противовзрывные шлюзы на въезде, вооруженная охрана, сканеры для автомобилей, еще один досмотр, паспорт – в обмен на пропуск. Внешний контингент – охрана у входа – самая опасная дислокация. Там стоят грузинские военные. Вертолетная площадка то и дело отправляет и принимает боевые вертолеты. Они летают в связке – по два, чтобы подхватить экипаж подбитого при налете. С этой точки города американский дирижабль, гипнотизирующий местных свои наличием, давно зависший над Кабулом, действительно кажется всевидящим оком. Ошибочное впечатление.
Внутри – контейнерные городки, разбитые на «районы» и улочки, таблички – Нью-Йорк, Берлин, Сухуми – ничего удивительного, если вы любите кино. И впечатляет, по той же причине - вы, будто в него попадаете. Мы сидим за столиком в кафе, где, наконец, можно выпить дрянной привычный американо, который трудно найти в городе (афганцы предпочитают чай), и разговариваем под гул вертолетов, к которому, оказывается, можно привыкнуть. Ночь съедает дневной свет, погружая штаб-квартиру в сумерки. Ночь – опасное время, ею прикрываются почти все крупные атаки. Густой мрак разрезает светом прожекторов.
У моего собеседника – прямой взгляд, тяжелые ботинки, НАТОвская форма, точная мысль и очень западный нарратив. Но периодически после всех ответов типа: «Извините, у меня нет какой-либо специфической информации по вашему вопросу», меня немного подбрасывает от его открытой манеры давать интервью. Он отвечает на все мои попытки подставить его заявления под сомнение. Откликается. Отбивает мяч. Иногда молчит. Имя не указано – он соглашается дать мне общее представление, воспользовавшись правом озвучить собственную точку зрения. Я понимаю, что эта встреча состоялась благодаря усилиям наших партнеров, и если бы не они, скорее всего, ее бы никогда не было. И, наверное, в этом случае, не так важно, как зовут этого человека. Он говорит то, что военные специалисты, заброшенные в чуждую им среду, пытаются сформулировать уже почти 15 лет.
«У нас, несомненно, есть обязательства остаться тут еще на несколько лет, но с моей точки зрения, все понимают, что один или два года, не помогут этой стране. Нам нужно что-то вроде долгосрочного соглашения. Но я не говорю только про милитаристкий подход, на мой взгляд, необходима комплексная работа со всем государственным аппаратом. (…) Мне кажется, нам нужно реалистичные цели, и мы должны быть сейчас искренними и более прямолинейными по отношению к себе и к Афганистану. Сравните ситуацию с 2001 годом, когда мы говорили о построении демократии. Сейчас никто уже не говорит об этом, сейчас все пытаются договориться – сколько нам нужно здесь оставаться, чтобы достичь реальных результатов, и какие они – эти реальные результаты. Если вы посмотрите на страну с финансовой точки зрения, то мне кажется, что на моем веку она не станет самостоятельной…
Цели 2001 года были нереальным, и они не стали реальностью. Мне кажется, реальные цели могут работать. Скорее всего, мы не получим Афганистан, каким бы хотели его видеть - стабильным и демократичным - в ближайшие 20 лет. Но мы можем получить то, что можно называть страной, государством – нормально функционирующий государственный аппарат при поддержке других стран, удовлетворяющий базовые потребности людей».
Я спрашиваю, что будет, когда коалиция уйдет. Вопрос почти притчевый, но не задать его – странно.
«Я не могу cказать вам, что будет здесь через 4 года, когда закончится соглашение, это вопрос больше не к коалиции, а к региональным серым кардиналам, ваша страна – этот кардинал, Иран, Китай… У всех есть интерес, и ситуация, которая здесь сложилась не только потому что здесь талибы, и было 11 сентября - ситуация здесь тесно связана с интересом всех этих стран. И эти страны могли бы играть важную роль в урегулировании ситуации, как минимум, помогло бы соглашение по Афганистану между Индией, Ираном и Пакистаном, может быть, Россией».
Говорю, что это звучит, как фантастика.
«Это не фантастика. Посмотрите на цифры. Сейчас правительство контролирует две трети страны, или лучше сказать – две трети населения. Потому что некоторые части страны не подлежат контролю. С другой стороны, Талибан и другие группировки контролируют примерно 10 процентов. Если сравнить с 2001-м – это успех. У меня нет ответа, но есть вопрос – сколько процентов надо контролировать правительству, чтобы было нормально? Может быть, нормально, если правительство в состоянии контролировать 80 процентов населения? Возьмите Колумбию, там у правительства нет этих 80 процентов контроля. Посмотрите на Индию, все говорят: «Индия – это самая большая демократия в мире». Но у них до сих пор Кашмирский конфликт и волнения. И европейская ситуация, когда правительство контролирует 99 процентов населения – это такая крайне не типичная ситуация. Мы должны быть реалистами на этот счет. C западной точки зрения, моей точки зрения, человека, который вырос в демократии, конечно, имеет смысл учитывать силу Талибана, чтобы минимизировать ее влияние… Но если взглянуть на Афганистан не как на страну и на нацию (а для меня это по большей части - разные интересы разных групп), то когда мы пришли в Афганистан, столкнулись здесь другой культурой и другим методом решения проблем. Я как западный человек стараюсь всегда решать проблемы. Вот у меня есть график – это начало, это – конец, вот так мы придем из точки А в точку Б. Вот мой западный подход. И знаете, что? Он здесь не работает. Здесь все устроено иначе. Нужны связи. Кто-то поддерживает тебя. Кого-то поддерживаешь ты. Вы вместе поддерживаете кого-то. В моей стране это называется коррупция, здесь – переговорами и нэтворкингом. Проблема в том, чтобы найти подходящий баланс. С одной стороны, можно сказать, что Афганистан достиг прогресса, прогресса с западной точки зрения – стабильность, права человека, абсолютные ценности. С другой стороны, надо всегда принимать во внимание тот факт, что ты имеешь дело с людьми, которые живут в этой другой культуре. И это достаточно сложно – в том числе, сложно убедить западные страны платить за это. Нам нужно время – одно поколение, два поколения… Посмотрите на на Боснию и Герцеговину, моя страна была там в 1995-1996 году, сейчас там достаточно спокойно, но проблемы не решены. И нам нужно, возможно, даже больше времени для Афганистана. Это - очень сложная ситуация».
- Может пора признать, что стратегия провалилась, и нужно ее менять?
«Мы могли бы. Я говорил с товарищем об этом несколько дней назад, многие люди недовольны ситуацией в этой стране. Но если вы сравните ситуацию, например, с 2001 годом, она лучше или хуже? Сравните с 96-м, когда Талибан был у власти – сейчас лучше или хуже? Сравните, с 1989, когда ушли русские – лучше или хуже? Конечно, мы не нашли идеального решения, и я сомневаюсь, что оно существует. Единственная, с моей точки зрения, правильная вещь – разговор об альтернативе. Будет ли лучшей альтернативой, если мы снимемся завтра и уйдем? Или это развяжет руки некоторым людям и группам, для того, чтобы захватить власть и повернуть все вспять, туда, где 70-75 процентов детей не ходят в школы. Надо думать об альтернативах. Я, как солдат, могу сказать, что приготовиться к битве – это не значит, подготовиться превосходно, это всегда значит – подготовиться лучше или не хуже, чем другие. В этом случае я смогу адаптироваться, потому что я не умею предсказывать будущее. Это моя, солдатская точка зрения», - говорит он и становится очевидным, что все сказано.
Плитка «Казахстанского шоколада» на пыльном столе превращается в смятую фольгу. От нее трудно оторвать взгляд - успокаивает. Мой собеседник забирает у меня пустой стаканчик из-под кофе и выбрасывает его в мусорный контейнер. Мы уходим к стоянке, пробираясь через военных, не обращающих на нас внимания. Я говорю: «Надо же». Но очередная связка черных вертолетов, идущая на посадку, к счастью, заглушает меня.