Я снова начал терапию. Хожу два, а то и три раза в неделю к психологу, с которым час или полтора разговариваю. Там все, как положено: два удобных кресла, столик из резного дерева между нами, с розеткой, полной миндаля, и двумя кружками зеленого чая. Есть даже любопытная черная кошка и диван, на который я, впрочем, укладывался лишь однажды. Мы тогда «проживали» мою кончину – я лежал на этом диване, всего меня, включая лицо, закрывал легкий плед, и я чувствовал себя тепло и спокойно – как и положено покойному. После этих встреч я иду домой и ни о чем не думаю. Иногда мне хорошо, иногда не очень. Но я все равно хожу два-три раза в неделю, поскольку это начало процесса выздоровления. Или будет хуже.
Это не первый раз. Я возобновил терапию впервые с 2011 года. Тогда я уселся в кресло напротив специалиста в гораздо худшем состоянии, чем сейчас. Чтобы добраться до своего психолога, с которым мы работали тогда и работаем теперь, я сменил двух специалистов по душевным проблемам, уволился с работы, месяц держал диету и ходил в спортзал, съездил на три недели в Таиланд, прошел курс антидепрессантов, пил два месяца подряд и впервые в жизни задумался о том, что шагнуть в окно восьмого этажа, на котором живу, – это хорошая и здравая идея. Мне исполнилось 29 лет, когда я начал первую в своей жизни терапию. Сейчас мне 34.
Пару дней назад пошел на одну вечеринку. Хотел отвлечься. Потому что уже три дня безвылазно сидел дома, курил одну сигарету за другой, непрестанно плакал и не мог заставить себя помыться. На вечеринке собрались прекрасные люди – интересные незнакомцы, хорошие знакомые, близкие друзья. Отличный алкоголь тек рекой. Звучала хорошая музыка. А я сидел в углу и старался держать голову прямо и улыбаться. Больше всего хотелось оказаться дома, но инерция привычки находить удовольствие в общении с друзьями притащила меня сюда – надо соответствовать. И началось то, от чего я давно отвык: добрые люди начали давать мне советы.
«Чего грустишь?» - «Да что-то устал…»
И потоком – непрошенные советы и рекомендации.
«У меня тоже была депрессия жестокая на днях. Три дня была в плохом настроении, все хотела плакать! А потом – ничего, вчера пошла в бар, выпила – и отпустило».
«Надо медитацией заниматься. Приходи ко мне как-нибудь, недели через две, - я вернусь из командировки, вместе помедитируем. Снимает депрессию как рукой».
«Чего приуныл? Я вот тоже депрессую – работы много, страшное дело. Я тебе одно скажу – главное: спорт! Пойдешь в спортзал – и все, как рукой снимет».
«Надо на все смотреть с позитивом! Каждый момент наполнен радостью и надо жить в нем. И гнать прочь грустные мысли! И все наладится!».
И ты сидишь, собираешь все оставшиеся силы для вежливой улыбки и киваешь. В состоянии клинической депрессии нет сил даже спорить. Хотя пять лет назад я пытался.
Тогда, в конце зимы 2011 года, я перепробовал все – и ничего не помогало. Солнце Пхукета не порождало в организме вожделенный серотонин. Беговая дорожка и подтягивания не вызывали выбросов эндорфина. Пожирание картофельных чипсов или переход на обезжиренный творог не приносили ожидаемый эффект.
Помогал алкоголь. Какое-то время. Долгое, слишком долгое, если честно, время. Спиртное приносило чувство безмятежности, притупляло тревоги, снижало внутренние запреты, делало общение вновь искрометным и жизнерадостным, и погружало в – недолгий и тяжелый, но все же – сон. Но на утро приходилось платить по счетам – похмелье усугубляло симптомы депрессии и тогда жить не хотелось вообще.
О симптомах – чуть позже, впрочем. Главное то, что в какой-то момент ты отвлекаешься от бессмысленного серфинга по просторам сети и начинаешь искать тесты на клиническую депрессию. Находишь, проходишь, и понимаешь, что тебе нужна помощь.
И тут наступает самое тяжелое. Диалог с самим собой.
А нужна ли тебе помощь? А не слабак ли ты попросту, неспособный взять под контроль свои эмоции, лень и безалаберность? А не псих ли ты конченный, которому дорога в дурку? Мужчина ты, или кто? Соберись, тряпка!
Этот вопрос для себя я решал не днями, неделями или месяцами. Он занял годы. Если бы не могучие настройки в моем сознании, диктующие, что «человек» («мужчина», на самом деле) должен справляться со своими проблемами сам, не бросаясь к юбке психолога, «взять себя в руки», «научиться смотреть на вещи позитивно», «перестань маяться дурью и заняться спортом (работой, семьей, чем угодно)», я бы обратился за помощью гораздо раньше.
Раньше, чем со мной начали происходить очень пугающие вещи.
Страшно, когда ты провел всю свою сознательную жизнь, с 13 лет, работая со словом – и не можешь пять дней ответить на деловое письмо. Всего четыре строки, но ты боишься написать неправильные слова в неверном тоне. Страшно, когда у тебя много верных друзей и любящая семья, а у тебя нет сил на общение с любым из них – даже через смс. Страшно, когда разваливаются сон и аппетит. Ты живешь недели три-четыре, получая пять часов сна в день в три присеста, затем три-четыре дня спишь по 18 часов в сутки; ты, умеющий готовить с 7 лет, вдруг теряешь способность готовить вкусную еду, промахиваешься каждый раз с количеством соли в супе, и переходишь полностью на китайскую лапшу и доставку. Ты, строивший недурную карьеру со школьной скамьи, теряешь всякий интерес к работе, упускаешь возможности для профессионального роста и вступаешь в период финансовой нестабильности. Получавший условные три тысячи долларов на постоянной основе, начинаешь жить на двести баков в месяц. Теряешь интерес к сексу. Расшатываются элементарные навыки. Уходит способность к концентрации.
Самая большая потеря – способность мечтать, строить планы. Иметь мотивацию к жизни.
Энергия каждый день на нуле. Любое общение отнимает остатки сил. Не можешь встать с дивана неделями. Смотришь нелепые сериалы, поскольку никакие новые книги или фильмы впихнуть в себя не в состоянии, - и безостановочно рыдаешь. Эта повышенная слезливость, подчас беспричинная, - отдельное унижение. В этом мире принято, что «мальчики не плачут».
И при этом испытываешь постоянное, неумолимое, неумолчное чувство вины. За свою слабость, неумение собраться, взять себя в руки, предпринять усилие и вернуть себе контроль над своей жизнью.
К этому безжалостному голосу в твоей голове, который временами еще шепчет тебе, что надо бы нырнуть в воду, принимая ванну, и вдохнуть полной грудью – чтобы все это прекратилось, чтобы прекратилась твоя убогая, ущербная, никому не нужная жизнь, - прибавляется многоголосый хор снаружи. «Спорт – главное!», «Ты пробовал медитацию?», «Я знаю, у меня тоже была депрессия три дня!», «Наши бабки выжили в Великую Отечественную, а ты чего?!», «А в Намибии дети голодают и анархия, - а ты горем от ума маешься!»…
Когда мне было 29 лет, я еще спорил. Доказывал этим голосам своих друзей и родственников, - но самое главное, самому себе, - что я принял правильное решение. Сейчас у меня нет потребности никому и ничего доказывать.
Я точно знаю, что клиническая депрессия – это не шутка. Это легитимный диагноз, с которым тяжело, если и вовсе невозможно, жить. Признание того, что тебе нужна помощь – это шаг, требующий предельной честности, в первую очередь с самим собой. И определенного мужества, если на то пошло. И лично мне в этой ситуации совершенно неважно, как там живет кто-то в Намибии или кто как справлялся со своими проблемами во время Второй Мировой войны. Я живу здесь и сейчас, и в какой-то момент мне становится невыносимо тяжело даже сделать вдох. Невыносимо быть в контакте хоть с кем-то – и все же я мечтаю вырваться из этого жуткого одиночества. Мне плохо. Мне невыносимо тяжело признаться в том, что мне плохо.
И это длится месяцами и годами. Не следует путать клиническую депрессию с плохим настроением, предменструальным синдромом или отдельно стоящим стрессом на работе. И точно нельзя считать ее недопустимой слабостью, отговоркой или прихотью.
(Продолжение следует)