Впервые с переходом на латиницу я столкнулась в Туркменистане, куда мы переехали по работе супруга в 2009 году и провели там 2,5 года. Сейчас мне трудно вспомнить, какое впечатление произвела на меня туркменская латиница. Скорее всего никакого: мозг достаточно буднично воспринимал, что bazar – это базар, а kitaphana – это библиотека. Мое ошеломление и конфуз были связаны только со специфическими туркменскими звуками, которые я по незнанию воспринимала как шепелявость. Но и это быстро пришло в норму.
Туркменский язык мне был не очень понятен. Я вылавливала из общего потока созвучные казахским слова, но общий смысл все равно не улавливала. Скорее всего, у меня отсутствует языковой слух. Поэтому я быстро уяснила базовые слова для жизни и вполне сносно понимала их значение на латинице. С вывесками и указателями проблем не возникало. Читать газеты и журналы у меня не получалось. Полезнее было владеть короткими устными фразами. Правда, туркмены принимали меня за свою, и пускались в пространные речи, которые я уже не могла поддержать, а только смотрела умными глазами и кивала в нужных местах.
Туркменистан перешел на латиницу в 1995-1996 годах. Перешел, как я понимаю, тотально. Найти книги на туркменской кириллице я смогла только в частных библиотеках и в двух букинистических точках Ашхабада. По этому случаю я даже приобрела большой туркмено-русский словарь. В качестве раритета и по прямому назначению книги тоже.
Вся периодика, вывески и прочая литература попадались исключительно на латинице. Помню, как зашла в небольшой государственный книжный магазинчик с канцтоварами около базара. На полках красовалось 8 книг. Нет, их было больше, потому что они повторялись в различных комбинациях, но это были 8 позиций книг. Половина из них под авторством президента страны Гурбангулы Бердымухамедова, например, 2 тома про лекарственные травы Туркменистана, а остальное - детские сказки.
На самом базаре на лотках продавалась литература, завезенная из России. Донцова, Абдуллаев и прочие массово-популярные книжки в мягких переплетах по фантастическим ценам, а также буквари, Петерсон, Агния Барто, журналы «Бурда», «Лиза» и так далее.
Позже я нашла другой книжный магазин. Ассортимент был богаче, но в целом ситуация до боли напоминала нашу. Если на прилавках оставить книги, изданные у нас только на казахском, то мы лишь с небольшим отрывом обставим туркмен. Во всяком случае такое сравнение я сделала в 2009-2011 годах. Что происходит в Туркменистане сейчас, не берусь достоверно утверждать. Видела недавно по спутниковому туркменскому каналу сюжеты про открытие шикарных зданий библиотек, в кадре я не заметила стеллажей, забитых книгами. Все больше знакомые мне комбинации из книг президента Туркменистана.
Понять, что читают туркмены, было сложно. Художественных книг на латинице я не видела. В основном попадались газеты с официозом и журнальчики с рецептами, гороскопами и лирическими стихотворениями.
Спустя время нам довелось пожить 2 года и в Узбекистане. Когда мы приземлились в Ташкенте, первое, за что зацепился мой взгляд, было огромное объявление на узбекской кириллице в аэропорту. Царапнуло, потому что по аналогии с Туркменистаном, я ожидала увидеть латиницу. Тем более что решение о переходе Ташкент принял раньше, чем Ашхабад.
Однако, чем дальше мы погружались в жизнь Узбекистана, тем очевидней становилось, что оба алфавита существуют параллельно. Причем, мне как обывателю, больше бросалась в глаза именно кириллица. Реклама, газеты, журналы, книги. Латиница встречалась на дорожных вывесках, в названиях и аннотациях лекарств, названиях госучреждений, изредка – в рекламе и, конечно же, учебниках.
И вот в этот раз перестроиться на латиницу мне было сложно. Потому что мозг всегда выбирает привычное. И привычным для меня делом было читать на кириллице. Детям же пришлось на ходу адаптироваться и учиться писать прописными латинскими буквами, от которых у меня рябило в глазах. Но это происходило лишь оттого, что я не привыкла видеть прописные латинские буквы.
Для русскоязычного человека латиница в Узбекистане не обременительна. Она есть, но ее немного. Читать было тяжеловато, потому что часть звуков вроде «Ч» и «Ш» читались также, как и в английском - «CH» и «SH», а вот, например, латинская X читалась уже как в кириллице («Dorixona» - «Аптека» «Ogox bo’ling» – «будьте бдительны»). В целом же, сесть и освоить написание-транскрипцию мне было лень: никакой необходимости в этом я не испытывала. Было достаточно информации и на русском, и на узбекской кириллице.
В книжных магазинах Ташкента кириллица и латиница занимают четкие ниши. На латинице вся детская литература, все учебники и вся техническая литература. На кириллице – все разнообразие художественной литературы. Классика, включая зарубежную, и бестселлеры - на узбекской кириллице.
Поговорила недавно со своими детьми, у которых богатый опыт перескакивания с языка на язык, с кириллицы на латиницу, с арабской вязи на латиницу, с латиницы на кириллицу и обратно. Рассказала о планах перевода казахского на латинскую графику. Они сначала удивились: «Зачем???», потом запротестовали: «лень заново учиться». А когда я им наглядно написала казахские слова на латинице («mektep» - «школа», «kitap» - «книга»), они сказали, что в целом писать на латинице получится быстрее и компактнее. И чтобы перестроиться и освоиться на новый лад уйдет примерно месяц. Главное, начинать с простых слов. Это все, что знают о себе мои дети с практической точки зрения перехода на латиницу.
Моя точка зрения лежит глубже. Для меня переход на латиницу – это акт суверенной воли Казахстана. Его трудно разложить на практические составляющие. Это похоже… похоже на некое томление и неясную жажду перемен, которую я испытываю, сидя в своем вечном декрете. В такие моменты я начинаю двигать мебель, переставлять предметы, выкидывать лишнее, поднимать из небытия старое. Сам процесс проходит бурно: сначала он похож на полный погром, но потом дом начинает обретать новые черты, пространство играет другими пропорциями и заряжается новой энергией. Я, довольная и дико уставшая, наблюдаю за всей этой революцией в отдельно взятой квартире. Главное, не сдуться на половине процесса. Иначе погром рискует прижиться.
Переход казахского языка на латиницу полностью напоминает мне этот процесс. В роли жаждущей перемен хозяйки – поборники латиницы. В роли мужчин, которых все и так устраивало, и коим не хочется участвовать в бессмысленном перетаскивании диванов и шкафов - противники оной.
Жажда перемен, возможность продемонстрировать и почувствовать свою власть и силу в своем же доме – для хозяйки очень важна, без этого она перестает ощущать себя хозяйкой, превращаясь в унылую домработницу. С точки зрения консервативного супруга, затевать перестановку бессмысленно: разве у нас все белье уже перестирано и переглажено? Лучше ужин, в конце концов, приготовить.
Но кто знает, что будет, если эту возможность перемен отнять у хозяйки? Скандал? Погром? Застой?
Иногда удовлетворенный выдох стоит всех этих перемен. Мебель не станет новее, в квартире не сдвинутся стены, но придет дух перемен. Захочется жить дальше, вешать картины и стирать занавески.
Возможно, новые буквы дадут толчок вдохновения поэтам и писателям. Дизайнеры захотят поиграть шрифтами. Захочется создать новые красивые журналы, придумать новые методики по изучению казахского языка. Свежий взгляд. Нам нужен свежий взгляд. И хорошие эмоции.