Нынешний референдум преподносится как совершенный способ проявления общей воли через прямое голосование. Его итог, как кажется, не предопределен, а причина проведения связана с высоким запросом общества на перемены, которые стремятся воплотить политические элиты. Такое позиционирование должно породнить наш референдум не с предыдущими двумя плебисцитами, организованными Нурсултаном Назарбаевым для расширения своих полномочий, а с непредсказуемыми демократическими процедурами вроде голосования за выход Великобритании из Европейского союза.
Предполагается, что через референдум граждане получат возможность самостоятельно решить судьбу страны, запустив строительство «Нового Казахстана». Но ключевой нюанс состоит в том, что авторство этой идеи и связанных с нею поправок в Конституцию принадлежит не людям. Власти лишь декларируют, что в их основу положены наши желания, которые они стараются «слышать». При этом само общество не было допущено к проектированию всех изменений. Никакой широкой дискуссии, с последующим основанием институтов для вовлечения людей в работу над поправками в Конституцию, не проводилось.
Вместо этого государство организовало множество закрытых рабочих групп. Состав экспертов в этих группах, их интересы и степень компетентности остаются известными мало. Как и всегда, коллективы технократов были сформированы решением сверху, без всякого согласования с людьми. По утвердившейся в правящих кругах максиме, модернизировать страну лучше образованным элитам, а не массам с узким горизонтом мышления из-за подверженности различным страстям.
В глазах действующего политического режима резкость и срочность, с которыми были предложены поправки в Конституцию вместе с плебисцитом, оправдываются чрезвычайным положением. Оно действует в Казахстане уже не в качестве юридического статуса, но как следствие пошатнувшейся во время январских событий легитимности политического порядка. Чтобы снять это напряжение, по логике правящего класса действовать нужно незамедлительно. А затяжные обсуждения обернутся кризисом государственности. Хотя под государственностью здесь следует понимать именно легитимность политического истеблишмента.
Высокие реваншистские настроения граждан в отношении семьи Назарбаевых, которая продолжает богатеть за их счет даже сегодня, − еще один важный фактор июньского референдума. Стоило властям заговорить о лишении неприкосновенности Нурсултана Назарбаева и его родственников, как критика процесса принятия поправок в Конституцию стала выглядеть неправомерной. Нас сделали заложниками апории, согласно которой, выступление против корректировок и референдума приближает тебя к защитникам авторитарного режима.
Как результат, люди оказываются лишены политической воли и выбора еще до всякой возможности высказаться. Но обновляющийся лидер переворачивает ситуацию, обещая политическое участие самим фактом похода на референдум. Однако итогом этого похода станет не новая политическая субъектность для общества, а приобретение искомой Токаевым легитимности, желательно уровня первого президента, который постепенно предается забвению.
инаугурация Касым-Жомарта Токаева, фото akorda.kz
Но получить поддержку общества можно только на новых, более демократических основаниях. Или за счет их симуляции. Нехватка легитимности, по всей видимости, будет компенсирована с помощью электорального механизма. Именно на это намекает намерение подкрепить реформы плебисцитом, а также давний интерес Токаева к выборам сельских акимов (которые нужны были лишь для релегитимации до того правивших представителей партии «Нур Отан»/Amanat) и опросам общественного мнения. В перспективе голосовать станет необходимо часто и по различным поводам, не только в день выборов президента или голосования за поправки в Конституцию.
Но мотивация проведения таких плебисцитов едва ли будет демократической. Прежде всего она будет направлена на то, чтобы не допустить образование лакун легитимности для самого лидера. Иначе говоря, нас станут регулярно побуждать к улучшению позиций президента.
Деполитизация, которая укоренилась в обществе за 30 лет авторитарного правления, − не то, что будет преодолено плебисцитарным подходом к политике. Людям не дадут выйти из состояния политического несовершеннолетия, чтобы взять управление государством в свои руки. Прежде всего потому, что такого намерения нет, но так же и потому, что электоральные процедуры этому не способствуют.
Плебисциты могут быть нейтральным инструментом принятия решений, но только если им предшествует длительное и публичное обсуждение центрального вопроса. А правящие группы все это время не совершают никаких манипуляций над обществом, воспринимая людей как единственную власть, притом разумную. Во всех других случаях плебисциты создают безопасное для властей пространство политики, в границах которого массам лишь и разрешено проявлять политическую волю.
Во время плебисцитов людям и будут позволять быть народом − субъектом, имеющим политическую силу. Но не во время каких-либо других политических событий, где они сами попытаются проявить инициативу. С помощью плебисцитов власти будут вызывать народ тогда, когда им это нужно, конструируя его таким, какой он им необходим. А роль этого народа будет сводиться к громкому одобрению решений, предлагаемых лидером и его технократическим аппаратом. Эти решения могут выглядеть даже социальными, но по сути укладываться в личные предпочтения первого лица.
Чтобы сохранять желаемый политический порядок, преображающемуся режиму нужно создать максимально контролируемые условия. Плебисциты в этом случае становятся идеальным инструментом для того, чтобы удерживать общество в герметичной коробке аполитичности, активируя ее лишь тогда, когда нужно поддержать распоряжения сверху. Но в январе этого года мы оказались свидетелями того, что бывает, если очень долго лишать людей права определять направление собственной жизни. Этот урок, кажется, не усвоен всерьез, по крайней мере пока.