Призраку Дня печати посвящается
Аскар Аукенов, журналист, специально для Vласти
Периодически знакомые или родственники, у которых дети вскоре оканчивают школу, обращаются ко мне с вопросом: вот, дескать, думаем, куда поступать, как ты считаешь насчет журналистики? Я им сразу честно отвечаю: не советую. Они несколько теряются от такой категоричности. Я же доходчиво излагаю причины своей позиции.
Представление о внутренней кухне советской журналистики имеют все, кто читал Довлатова. Мы шли на идеологический факультет – потому что лучше всего владели не руками, а словом; потому что хотели романтики; наконец, потому что вожделели славы и влияния на умы.
Журналистов тогда готовил только факультет КазГУ, абитуриент должен был уже иметь газетные публикации или репортажи на телерадио, конкуренция была бешеной (журфак в этом плане шел на третьем месте после ФЭФа и юрфака), вступительным экзаменам к тому же предшествовали два этапа творческого конкурса.
Я, кстати, до заветного первого этажа добирался транзитом через второй – не пройдя, успел поступить на филологический (благо экзамены там начинались позднее), а, отучившись курс среди сонма прекрасных дев и побывав на сельхозке, сдал разницу и перевелся на журналистику.
Оказавшись на вожделенном факультете, я с удивлением обнаружил, что здесь в сущности никто не учится, а самое главное – учиться особо нечему. После хардкорной долбежки древнеславянским, латынью и огромными списками литературы, я словно очутился на некой синекуре.
Основную часть лекций составляли сонные рассказы сильно пожилых агашек о съездах и пленумах КПСС, другая часть представляла собой невообразимо тоскливые теорию и практику советской журналистики, блеклые лекции о “зарубежных СМИ” братских государств, а также дубоватые раскладки шрифтов и способов верстки. Положение несколько спасали редкие спецкурсы, где давали, наконец, небезынтересные задания написать как бы репортаж с Байконура, и казавшиеся теперь невообразимо продвинутыми повествования лекторов с филфака о литературе.
Журфаковцы, особенно мужского пола, частенько сачковали, предпочитая занудным лекциям бесконечные перекуры под лестницей либо походы в пивную на Ботаническом бульваре. На экстренный случай мы всегда знали какой агашка что любит – коньяк или водку. Конечно, были бледные однокурсницы, добросовестно посещавшие все от и до – их откровенно жалели. Студенты же с других факультетов завидовали нашей вечной беззаботности.
Ситуация для меня изменилась после возвращения из армии. Что бы про нее ни говорили, а мозги она вправляла отменно. Я вдруг осознал, что гонять балду, конечно, приятно, но неперспективно. К тому же появившаяся постоянная девушка требовала определенных средств. Потому, засучив рукава, я взялся за… нет, не за учебу – за практику. Принялся неустанно обивать пороги практически всех основных редакций того времени –«Ленсмены», «Огней Алатау», «Вечерки», КазТАГа, позднее - «Горизонта».
Тяжело пережив первый отправленный в корзину материал и, стиснув зубы, переписав раз пять несколько других, я вскоре уяснил запросы и вошел во вкус. Приятно было осознавать, что стал почти настоящим журналистом, что твои статьи уже планируются в номер, что тебе поручают ответственные задания. Здорово было услышать, что твой материал – лучший в номере из уст самого главреда Олега Никанова, в присутствии зубров и мэтров.
А как же учеба, спросите вы. Ну… учиться я стал более ровно что ли и не допускал хвостов, так как это мешало бы работе. Уделял основное внимание спецкурсам. Да и преподаватели, почувствовав во мне уверенность, стали относиться более лояльно. В общем, когда я получил диплом, то просто спрятал его и перешел в штатный режим работы, чего с нетерпением и ожидал. То же самое случилось и с немногими сокурсниками, которые действительно пришли на журфак по призванию.
Нынче всевозможных журфаков стало неизмеримо больше, в том числе такой странной их формы как «факультет международной журналистики». Только, вот, есть большие сомнения по поводу того, что со времен советской системы высшего образования уровень обучения стал выше, преподаватели – квалифицированнее, а студенты - вдумчивее.
Если 25 лет назад из примерно 100 выпускников шести групп (трех русских, двух казахских и одной экспериментальной немецкой) единственного факультета реально в профессию пошли и закрепились не более трети, то сколько находит себе место в СМИ сегодня, сказать сложно. Но наверняка доля эта гораздо ниже. Поскольку теоретическая, а уж тем более практическая готовность обладателей дипломов, как правило, очень слабая.
О чем говорить, если молодой специалист допускает грубейшие грамматические ошибки, не умеет работать с информацией, не имеет даже базовых понятий об общественно-политической жизни страны, не способен логически выстраивать текст, не то что анализировать. И это притом, что в наши дни никакая редакция не может позволить себе взять такой чудо-продукт и фактически с нуля воспитывать из него профессионала (во времена СССР за шефство к тому же полагались определенные выплаты).
На мой взгляд, большинство из тех десятков учебных заведений, которые «готовят» у нас журналистов, фактически занимаются профанацией, заботясь лишь о том, чтобы получить деньги с родителей, и пользуясь инфантильностью молодых людей. Последние, конечно, тоже хороши – зачастую им недосуг выяснить, чем их будут занимать эти 3-5 лет, и что получится на выходе, с какими перспективами.
Кстати, побывав в первый раз в США и Германии, был удивлен тем, что в странах, общепризнанных “законодателях мод” в сфере масс-медиа, не так уж много специально готовят журналистов. В огромных Штатах этим занимаются 2-3 основных университета, а в Германии – столько же даже не вузов, а школ журналистики, набирающих человек по 30 раз в два года и основное внимание уделяющих опять-таки практике.
Следует учитывать и сегодняшнюю ситуацию в медийной сфере.
В середине 1990-х происходил бум развития СМИ в Казахстане, на фоне глубоких перемен в политической и экономической жизни открывались новые частные издания в прежде не существовавших нишах. В республике царила демократическая эйфория, в том числе и во властных головах. Журналисты ходили в правительственные кабинеты без всяких пропусков, посещали практически любые совещания и заседания. Министры давали комментарии без всякой подготовки и предварительной договоренности.
Например, помню, как брал интервью у тогдашнего главы Минэкономики Алтая Тлеубердина после рабочего дня – он для удобства переоделся в спортивный костюм. Пресс-секретари были нашими закадычными друзьями (и собутыльниками). В рабочую группу по разработке законопроекта о СМИ привлекались не непонятные эксперты, а представители этих самых СМИ.
Затем, ситуация, прежде всего политическая, стала меняться. Изменился менталитет властей, чему поспособствовали приватизация и большие нефтяные контракты. Чиновники и государственная кухня становились все менее доступными, а контакты –более регламентированными. Тем не менее, экономический бум середины 2000-х и соответственный рост рекламного рынка сделали масс-медиа “жирными”, закрыв им глаза на сужение либерального поля.
Последовавший же затем экономический кризис, повлекший сокращение рекламных бюджетов компаний, вкупе со стремительным распространением интернета и соцсетей, довершили картину разгрома.
Что мы видим сейчас? Одряхлевшие, пытающиеся свести концы с концами печатные издания, ряд которых – глубоко вторичные по содержанию, зависимые от государства или аффилированных с ним структур.
Радиостанции, превратившиеся в бесконечный музыкально-поздравительный фон. Телевидение, пытающееся подражать отупляющему российскому собрату.
СМИ, в соответствии с общими внутригосударственными механизмами, сделались “проектами”, которые громко начинаются, но стремительно сходят на нет после освоения выделенных бюджетов. Из кожи вон лезут, чтобы добиться расположения “сидящих” на тендерах агентств.
Востребованные репортеры летучими отрядами скачут по таким проектам, и вряд ли их можно за это осуждать. Показательно и отношение государства к журналистскому ремеслу: профессиональный праздник – День печати - в какой-то момент оказался без конкретной даты, так что в последние годы мало кто о нем вспоминает.
Каковы при этом амбиции большинства новоявленных обладателей дипломов? Создать сенсационный материал? Стать мега-профессионалом? Едва ли. Как можно быстрее получить под начало хоть самое невзрачное издание, сделав из него семейный бизнес. “Засветиться” и уйти в пресс-секретари какого-нибудь “муная” или банка. Навести мосты с властями и двинуться по линии госслужбы.
И такие обстоятельства не только в нашем отечестве. Согласно последнему американскому исследованию, журналистика, наряду то ли с малярами, то ли с мойщиками окон, замыкает рейтинг популярности профессий. При этом, по данным международных правозащитных организаций, она стабильно остается одним из самых опасных видов деятельности. Неугодного сильным мира сего работника прессы по-прежнему могут разорить штрафами, посадить, избить и даже убить. Недавний случай с Лукпаном Ахмедьяровым, к сожалению, не стал чем-то из ряда вон выходящим.
Так что решайте, господа абитуриенты – а оно вам надо?
Впрочем, если вас все же привлекают ежедневные тревожные репортерские будни, если не видится жизни без поиска острых строк и сюжетов, без привилегии говорить людям правду, если вы по-прежнему верите в силу слова, то не минет вас чаша сия. Где бы вы ни учились и какие бы дипломы ни получали.
P.S. На днях Союз журналистов Казахстана выступил с инициативой учредить День печати 15 мая. Возможно, новая дата станет счастливым поворотным моментом в этой не СМИшной истории.