Вячеслав Абрамов, главный редактор журнала Vласть
Казахстанское правительство сделало еще один шаг к счастливому обществу. Министр культуры и информации, журналист по профессии, Дархан Мынбай сообщил во вторник, что его ведомство договорилось с государственными СМИ об установлении цензуры на время чрезвычайных происшествий.
"На время возникновения ЧС достигнута договоренность с руководством государственных СМИ о недопущении распространения неофициальной информации и негативной интерпретации официальной информации, которая ставит под сомнение достоверность информации, компетентность спикера, призывает граждан к совершению каких-то действий", - процитировал министра Интерфакс.
Из адекватного в этом предложении только последнее – во время ЧС средства массовой информации не будут распространять никакие призывы к гражданам, кроме официальных, разумеется, например, об эвакуации граждан.
Остальное следует понимать как запрет на репортерскую деятельность в период чрезвычайных происшествий. Журналист, например, может быть на месте событий – с камерой, фотоаппаратом – фиксировать происходящее, но выдать это в эфир он не может «до особого распоряжения».
Логика министерства понятна – оградить граждан от непроверенной информации. Примеров ее распространения уйма – не далее как неделю назад в Атырау прозвучал взрыв. Информационные агентства с разницей в несколько минут дали разную информацию, одно поведало о взрыве у мечети, второе – в частном доме. Разница не только в нескольких десятках метрах от мечети до частного дома, но и в восприятии людьми такой трактовки.
Что же стало известно после взрыва в Атырау из официальных источников? Только скупая информация от местной полиции – имя взорвавшегося, адрес, по которому произошло ЧП и все. Комитет нацбезопасности, прокуратура и другие госорганы не провели брифингов и не сообщили, что случилось в Атырау. В госСМИ может выйти только эта скупая информация.
Существует ли в обществе запрос на информацию о ЧС? Да, он огромен. Взрыв в Атырау интересует не только атыраусцев, он волнует всю страну. Граждане ищут информацию везде – любой источник, вне зависимости от структуры собственности СМИ или веб-сайта, будет востребован.
У государства есть единственный путь в этой ситуации – действовать быстро. Сообщать о происшествиях с такой скоростью, которая не позволит появиться слухам, давать полную информацию (без ущерба следствию), не держать граждан в неведении. Но вместо этого государство вводит цензуру.
Не менее дико выглядят слова министра о договоренности со СМИ не допускать «негативной интерпретации официальной информации, которая ставит под сомнение достоверность информации, компетентность спикера». Речь идет о том, что официальная информация будет выходить только в формате сводок, вовсе без журналистской интерпретации. Без нее можно обойтись, это ясно. Но как быть с мнением экспертов, если они ставят под сомнение официальную версию или «компетентность спикера»? Речь идет об ограничении доступа к информации для граждан, важной, значимой и главное – альтернативной.
Решение министра Мынбая и его подчиненных в реальности демонстрирует то, как государство понимает заботу об обществе. Эта забота понимается исключительно в формате ограничений, как и прежде.