Казах-вегетарианец обычно, в лучшем случае, это оксюморон или анекдот. В худшем — это первый сигнал к тому, чтобы включился механизм фрейминга, цепочки излюбленных стереотипов. «Значит, хипстер, скорее всего еще и гей». Чем традиционнее и «ближе к корням» твой собеседник, тем круче может пойти мыслительный процесс, вплоть до обвинительного заключения о твоем национал-предательстве.
Раньше в Алматы было еще сложнее. Быть вегетарианцем означало еще практически перестать получать удовольствие от посещения кафе и ресторанов, потому что трудно наслаждаться гарнирами и неизменным греческим салатом — единственным, в который так и не додумались добавлять мяска, «иначе заказывать не будут». Приходилось, дойдя до конца меню, останавливаться на содержимом бара.
В последние годы выбор стал больше. Недоверчивых взглядов официантов («шутит, что ли?»), напротив, меньше. Хотя все равно приходится быть начеку. Из лучших, разумеется, побуждений, в заказанном по меню «итальянском овощном супе» можно обнаружить баранину с жирком. И все же, сегодня можно смелее соглашаться на ужин с друзьями в незнакомом тебе месте — скорее всего там будет что-то для меня.
Пару лет назад я думал наносить на интерактивную карту vegetarian-friendly места, но вскоре понял, что это уже не столь необходимо — человек, не желающий принимать в пищу плоть, уже не был в осадном положении.
Но общепитом двигают соображения прибыли — сейчас во многих алматинских заведениях, не моргнув глазом, могут предложить «то же самое, только без мяса». Обществом двигают ценности и идеалы. Ну, или предрассудки и нетерпимость к тому, что не совсем понятно. Информацию о том, что ты не ешь мяса, у нас по-прежнему воспринимают как вызов и чуть ли не политическое заявление.
С родителями повезло. Они, хоть и кормили меня с раннего детства мясом на завтрак, обед и ужин, но, как врачи по профессии, в целом, отнеслись с пониманием. «В целом», потому что сразу после авторитетного замечания о том, что после 30 вообще всем надо ограничивать потребление мяса, папа обязательно добавит — «но казы иногда можно».
Знакомые, коллеги, друзья (те, кто не склонен к конфронтации) добавят оттенок сочувствия во взгляд и голос. Остальные удивятся — и добавят агрессии. Никогда прежде не встречавшие в своей жизни вегетарианцев изначально исходят из того, что они влачат жалкое безрадостное существование и имеют бледный, болезненный вид. Сталкиваясь с живым вегетарианцем, как правило, выглядящим намного моложе своего возраста и без признаков депрессивных состояний, эти люди испытывают диссонанс и дискомфорт.
Это очень неприятное ощущение для человеческой психики — угроза привычному укладу мысли сродни угрозе физической безопасности. Внутренний конфликт не может длиться долго — необходимо нейтрализовать источник опасности. Толерантный человек сделает усилие и нейтрализует реальную причину дискомфорта, то есть собственное отношение. Проявит уважение к чужому мнению и чужой частной жизни, ну или просто плюнет и не будет обращать на это внимание.
Толерантность по-казахстански — она как демократия с национальными особенностями.
Оппонента необходимо нейтрализовать. «У вас же энергии мало!» говорят они Карине — моей знакомой вегетарианке с десятилетним стажем, профи в кросс-фите. «Это вредно», утверждают преданные зрители российских телеканалов, давно заклеймивших «гейропское» поветрие вегетарианства как психическое расстройство. Приписали открытие экспертам ВОЗ, которые были крайне удивлены. Онлайн-СМИ тогда растиражировали ложь, но не опровержение — и до сих пор обеспокоенные сограждане цитируют мне ВГТРК, чтобы намекнуть на то, что я не дружу с головой. «Из лучших побуждений», разумеется.
Вегетарианцы рано или поздно неизменно начинают испытывать желание делиться знанием и опытом жизни без мяса. Хотя бы рассказать, что еда без мяса не пресная и противная, и отказ от мяса — не отказ от праздника живота. И неизбежно их будут ждать обвинения в навязывании своего образа жизни. По мнению плотоядного большинства, в Казахстане каждый имеет право делать все, что угодно — молча, за закрытыми дверями, не раздражая окружающих своим вегетарианством или, скажем, цветными штанами.
Другая сторона этой дискуссии, казахстанские ультрас в мире вегетарианцев, не лучше. Узнав, что я продолжаю есть рыбу и употреблять алкоголь, они испытывают страдания. Этим я оскорбляю их метафизические идеалы. В стране, где политический дискурс как разговор о реальных проблемах общества и способах их решения невозможен, граждане находят применение своей пассионарности в борьбе за мораль, традиции, достоинство предков и прочее иррациональное.
В результате обычно выносится вердикт: «Ты делаешь это, только потому что это модно». После всего написанного выше, внимательный читатель сможет по достоинству оценить глубину этого вывода. В Америке многие отказываются от мяса в знак протеста против индустрии негуманного и не совсем полезного для здоровья массового производства мяса. Кто-то приходит к этому философскими путями или через йогу. Мои мотивы лучше всего объясняет цитата русского писателя-гуманиста Льва Толстого:
«Это ужасно! Не те страдания и гибель живых существ, но то, как человек без нужды подавляет в себе высшее духовное начало — чувство сострадания и жалости к подобным ему живым существам и, попирая собственные чувства, становится жестоким. А ведь как крепка в сердце человеческом эта заповедь — не убивать живое! Не смущайтесь тем, что при вашем отказе от мясной пищи все ваши близкие домашние нападут на вас, будут осуждать вас, смеяться над вами. Если бы мясоедение было безразличное дело, мясоеды не нападали бы на вегетарианство; они раздражаются потому, что в наше время уже сознают свой грех, но не в силах еще освободиться от него».