Дмитрий Мазоренко, Vласть

Иллюстрация Михаила Воронцова, фотографии Жанары Каримовой  

Vласть на протяжении нескольких месяцев исследовала ту часть поколения казахстанских миллениалов, которая родилась в первой половине 1990-х. «Поколение независимости» — первые казахстанцы, которые не жили при Советском Союзе и воспитывались на иных ценностях, культуре, «дети нестабильности», рожденные в самое сложное время распада одной страны и становления другой. В пяти публикациях Vласть представит портрет поколения-25, каким его увидели наши журналисты — все до одного родившиеся в то же время.

Исследования в развитых странах систематически показывают, что поколение миллениалов — людей, родившихся в период 1980-2000 годов — может считаться самым счастливым за всю историю Земли. К их рождению сферы здравоохранения и образования прошли через множество структурных кризисов и научных революций, благодаря чему качество этих услуг возросло в разы. Уровень их развития позволяет молодым людям среднего класса быть более здоровыми и образованными, чем их предшественники. Доходы их родителей и расширяющиеся возможности для личного заработка позволяют им поддерживать наиболее качественное и технологичное потребление. Растущая межэтническая и сексуальная толерантность, а также снижающееся количество крупных военных конфликтов делают начальный этап их жизни относительно спокойным, чего были лишены предыдущие поколения.

Однако это лишь отчасти снижает уровень «разбитости» миллениалов по всей планете, численность которых в 2014 году составляла порядка 1,8 млрд человек. Канадский писатель Дуглас Коупленд, написавший о нем книгу «Поколение A», по мнению некоторых философов и социологов довольно точно уловил их настрой: они преисполнены тревогой по завтрашнему дню, которая деформируется вслед за непрекращающимися потрясениями и искажениями общественного сознания. Хотя эта тревога и не кажется монолитной, её концентрат растворен в воздухе, отчего жизненные ориентиры этого поколения не могут найти устойчивую опору. Но именно это беспокойство и определяет дух сегодняшнего дня.  

Результаты социологических опросов не противоречат наблюдениям писателя. Несмотря на все преимущества, в будущем миллениалы могут чувствовать себя более скованными из-за возрастающего отстранения от других людей и личных проблем, преимущественно материального порядка. В 2014 году Pew Research Center проводил опрос, в котором половина молодых людей в возрасте 18-33 лет назвала себя политически независимой, что проявляется в отсутствии симпатии к конкретным партиям и персоналиям. Кроме того, почти треть отказалась причислять себя к какой-либо религии. Оба показателя оказались выше, чем у всех предыдущих поколений. 

Вместе с тем они меньше всех питают доверие к окружающим: если уровень доверия к другим людям у представителей поколения X (которым сейчас 34-49 лет) и поколения беби-бумеров (которым сейчас 50-68 лет) оставался высоким – 31% и 40%, соответственно, то у миллениалов он составил лишь 19%. Социологи полагают, что это связано с нарастающей глобализацией и либерализацией, которые повышают расовое разнообразие во всех странах, но увеличивают беспокойство в тех, где у населения нет уверенности в собственной безопасности и перспективах на будущее.

На проблему атомизации наслаивается и каскад трудностей, связанных с самореализацией – люди 20-30 лет вынуждены больше полагаться исключительно на себя. Прошлые поколения получали основательную поддержку своих предшественников, но сейчас в развитых странах эта практика начинает меняться. Безусловно, поддержка на уровне семьи остается высокой, но на уровне государства расходы на пенсии и здравоохранение превышают траты на образование и социальное обеспечение молодых. Статистика по США показывает почти 2,5-разовое расхождение в этих суммах. 

При этом многие миллениалы стремятся к высокому материальному благополучию, достижение которого все больше зависит от образования. Однако из-за постоянно растущей стоимости этих услуг поколение Y ежегодно увеличивает объем своих долгов перед финансовыми институтами, откуда и привлекаются деньги на обучение. Причем образование не всегда дает гарантию устойчивого будущего – молодежная безработица даже в развитых странах остается высокой: во Франции в 2015 году она составляла 25%, в Италии – 40%, а в Испании и Греции – 48%. И это уже не говоря о сложностях, с которыми люди сталкиваются после трудоустройства – от высокой конкуренции на рынке труда, до неподъемных цен на недвижимость.

Ухудшающаяся экологическая обстановка, а также растущие базовые потребности в водных ресурсах и продуктах питания, по мнению многих экономистов, будут вносить дополнительный вклад в рост общего неравенства. Однако социологические исследования дают разные прогнозы о будущем поведении молодых людей. Часть из них видит его более циничным, поскольку потребность в материальных благах будет подталкивать их к этической и идеологической гибкости. Журналист Эрик Фиш в своей книге «China's Millennials: The Want Generation» приводит такую иллюстрацию этому утверждению: 8 из 10 китайских студентов намерены вступить в коммунистическую партию после окончания учебы, но движут ими не идеалистические мотивы (о них думают только 4%), а социальные и экономические преимущества, которые обеспечивает членство в ней.

Впрочем, другие опросы прогнозируют, что силы трения в обществе миллениалов могут начать ослабевать – в нем будет падать экономическое неравенство, укрепляться меритократия, расти межнациональная и межрассовая терпимость, а также увеличиваться толерантность по сексуальным и половым признакам.  

Казахстанские миллениалы

Часть глобальных тенденций не оставляет в стороне и Казахстан. Однако к ним добавляется местная специфика, связанная, по мнению казахстанских социологов, с кризисом гражданской и культурной самоидентификации, которому, впрочем, подвержены все страны с переходной политической и экономической системой. Помимо перестройки различных институтов страны на мировоззрение молодых людей, которых в Казахстане насчитывается 4,65 млн. человек (в возрасте 14-29 лет), продолжают влиять общественные дискуссии о том, к чему они должны стремиться и каких идеалов придерживаться. Поляризует взгляды молодежи и эмпирический опыт: возрастная группа от 22 лет еще застала период адаптации своих семей и общества после распада Советского союза, в то время как взросление группы 14-18 лет началось в момент интенсивного экономического роста и при относительно сформированных политических институтах.

Исследование Фонда Фридриха Эберта «Молодежь Центральной Азии. Казахстан», в выборке которого люди, рожденные в 1990-1995 годах заняли 39,6%,показало, что молодые люди Казахстана, несмотря на менее качественный уровень жизни, настроены гораздо оптимистичнее своих западных сверстников. Во всяком случае, так было до наступления кризиса. В 2014 году, когда проводилось исследование (оно было презентовано в мае 2016-го), они считали себя здоровыми, называли свое финансовое положение хорошим (78,9% опрошенных), не чувствовали классового разделения (о нем заявляли лишь 14,8% респондентов), положительно воспринимали свою жизнь и самих себя (довольны собой и своей внешностью были 64,4% опрошенных) и с уверенностью смотрели в будущее. 

Молодые люди утверждали, что в качестве ценностей им важно иметь чувство собственного достоинства (83% опрошенных), обладать социальным престижем (37,2%), быть материально состоятельным (35,8%) и честным (33,6%). При этом 84% опрошенных не считали для себя необходимым обладать «боевым настроем» - готовностью бороться для достижения личных целей и задач, а также «новаторским духом» - готовностью создавать и принимать различные идеи. В то же время первостепенными целями в своей жизни опрошенные называли вещи морального порядка, хотя в нескольких других вопросах исследования предпочтение отдавалось материальным стремлениям. Респонденты считали, чтобы состояться в жизни им, прежде всего, нужно быть «хорошими людьми» - преданными своей семье, партнеру, друзьям и работодателю, а также научиться брать на себя ответственность. При этом наименьшая значимость в их ориентирах отводилась карьерному росту и высшему образованию, хотя они и выражали большое желание обрести диплом и получать высокие доходы, считая эти два фактора взаимосвязанными.

С точки зрения социализации важной потребностью они определяли для себя общение со сверстниками, которое выступает для них некоторой системой координат, позволяющей им оценивать себя и свое поведение со стороны. Однако наибольшее доверие они питали к ближайшим социальным группам – семье и родственникам. Друзьям отводится третье место, а самое последнее - политическим и религиозным лидерам. 

Исследование «Коктейль Молотова», проведенное группой социологов и политологов в 2013 году, показало, что личные взгляды молодых людей на жизнь во многом соответствуют официальной государственной идеологии. По предположению авторов, такой выбор многие делают в поисках успешной стратегии адаптации в нынешней политической и экономической системе. Однако критическое отношение к правилам функционирования общества присутствует лишь у немногочисленного среза молодежи, но и это не позволяет создать основу для конфликта со старшими поколениями.  

Более того, эта возрастная группа остается во многом аполитичной - 82,3% молодых людей 19-29 лет не принимают участие в решении локальных социальных проблем, а 57,1% даже не обсуждают политические события с друзьями. При этом опрос Института политических решений в 2011 году показал, что 31,9% из 2294 человек задумывались о смене места жительства. В то же время об отложенной миграции – когда родители хотят отправить ребенка учиться за рубеж с последующим получением ПМЖ – составил 24,6%. 

Оптимизм социологического замера также вступает в противоречие и с эмпирическим опытом, который сформировался у психолога Елдара Жургенова. По его словам, развал Советского союза, сопровождающийся хаосом, голодом, экономическими потрясениями и социальной перестройкой, имел куда больше последствий для поколения 1990-1995 годов, чем кажется на первый взгляд. Влияние это было во многом опосредованным и проявилось в сложных взаимоотношениях с родителями, которые становятся одной из главных причин высокой тревожности и депрессии у молодых людей этой возрастной группы.

«Часто молодые люди считают, что их проблемы связаны с конкретными жизненными ситуациями, но когда начинаешь прорабатывать их, становятся видны совершенно другие грани. Как правило, они касаются отношений с родителями, и чаще всего с матерями. У многих достаточно большое количество обид на них и проявляются они из-за отсутствия отца: либо его никогда не было, либо он был очень удален от ребенка. Мои пациенты часто рассказывают о том, как в те годы приходилось сложно их родителям. Несмотря на это, у них есть некоторые обиды на то, что те не уделяли им должного внимания. И в то же время есть понимание, что это не совсем вина родителей», - поясняет психолог.

Жургенов полагает, что в отношении части казахстанской молодежи вполне уместен термин разбитого поколения из-за разрастающейся и углубляющейся апатии. Он отмечает, что эти настроения хорошо заметны в культуре интернет-мемов, построенной на депрессивном и циничном юморе, интерес к которой у этой возрастной группы довольно высок. «Я часто слышу от пациентов, что они хотят что-то изменить, начать жить правильно и что у их родителей есть какие-то требования к тому, как это нужно делать. Но проблема в том, что у самих молодых людей нет конечного понимания об этой правильности. Предлагаемые им взгляды и категории зачастую противоречат друг другу», - говорит он.

По его наблюдениям, популяризация идеологии индивидуальных свобод, когда человек становится центром ответственности за свою жизнь, по-разному дезориентировало многих молодых людей. Они сталкиваются с противоречиями из-за утвержденной в Казахстане культуры общности, высокой ценности семьи, безоговорочного уважения к старшим и родителям. У молодежи есть понимание, что рациональные черты присутствуют и в индивидуальных свободах, и в более привычных для нас ценностях, но как их можно связать воедино – остается для них под вопросом.

«Из-за этого у молодых людей возникает чувство вины, стыда и потерянности. У нас долгое время сохранялась тоталитарная общность, которая поощряла конкретные жизненные установки. Сейчас мы постепенно вырастаем из них, но замещать это бескомпромиссным индивидуализмом молодые люди не хотят. Все это вызывает сильный страх. От него молодежь уходит в крайности и иногда даже обращается к крайним религиозным формам, включая ваххабизм. Этим изменениям подвержены и довольно раскованные в прошлом люди, которые однажды резко встречаются с кризисом собственных убеждений. Но посередине между этими группами как раз и стоит самая многочисленная прослойка, которая переходит от всей этой неразберихи в состояние замирания – базовой биологической реакции на стресс», - рассказывает Жургенов.

Психолог считает, что обобщенно говорить о вещах, которые сейчас определяют жизненный вектор этого поколения молодых людей – будь то семья или карьера – довольно сложно. Их апатичность сказывается на договороспособности с другими людьми, что отражается на всех остальных процессах жизнедеятельности. Он отчетливо видит это в парах, которые долгое время живут вместе или уже успели вступить в брак: «Когда они вынуждены решать проблемы, они пытаются разговаривать, но не друг с другом, а в пустоту. Каждый ведет свой собственный диалог. Довольно часто молодежь, которая приходит ко мне как семейная пара, вскоре прерывает свой брак. Для части из них это понятие утратило ту смысловую нагрузку, которую несло для предыдущих поколений. Люди женятся и выходят замуж по инерции, совсем не понимая, зачем они это делают. Сейчас существенная часть того поколения находится в состоянии подобной отключки, из-за чего чрезмерно абстрактными становятся почти все планы на будущее».

Тем не менее, Жургенов видит большое стремление со стороны этих молодых людей найти ценность в самих себе: «Многие стремятся найти баланс между эгоизмом и альтруизмом. И мне кажется, что именно поиск этого баланса и есть выход из тупика апатии. Они начинают понимать, что универсальные поведенческие категории у нас не работают. Поэтому со своими пациентами я работаю над тем, чтобы они принимали свои чувства, свою потерянность как данность и как ценность, какими бы они ни были. Чтобы они не стремились как-то радикально и одномоментно менять себя, а стремились принимать себя и развиваться через это принятие».

Несмотря на внешне непогрешимый оптимизм, директор Центра социальных и политических исследований «Стратегия» Гульмира Илеуова считает эту возрастную группу (18-24 лет) социально и политически пассивной: «Раньше я была готова думать об этом поколении как об активном или революционном, но социологические опросы и мой личный опыт преподавания в университете показывают обратное. В массе своей это поколение кажется мне довольно домашним - они родились в относительно спокойной стране, если только их семьи не сталкивались с большими потрясениями в 90-х годах. В плане социальной активности они сильно уступают своим родителям 45-54 лет, которые являются самой нестабильной, недовольной жизнью группой из-за того, что именно они прошли через кризис, связанный с развалом страны, а на личном уровне с депрофессионализацией и многими сложными проблемами, сопутствовавшими развалу СССР, и заметно повлиявшими на их жизнь в дальнейшем».

Если эта группа молодежи еще живет с родителями и их семьи относительно мягко перенесли трудности 90-х годов, её настроение, по словам Илеуовой, будет монолитно хорошим: «Им пока нечего переживать, они устроены, ухожены и могут как-то увидеть свое будущее. Такой человек с оптимизмом смотрит в него, абсолютно доволен всеми аспектами жизни, считает, что у Казахстана прекрасные перспективы и что он может найти свое место в этой стране». У молодых людей этого поколения высокий уровень удовлетворенности всеми уровнями власти – от парламента, до президента, подчеркивает социолог. Им понятно, в какую сторону развивается государство и даже жилищный вопрос – один из самых животрепещущих для всей страны – не воспринимается ими в качестве проблемы.


 Жизненные интересы молодых людей этого возраста тяготеют к потреблению, структура которого разительно отличается от приоритетов всех остальных поколений. «На эту группу в целом тратится больше денег, и одна из самых больших статей расходов – это связь, то есть покупка гаджетов и интернет-услуг. Если посмотреть на структуру досуга этих молодых людей, они больше всех остальных тратят время и деньги на различные формы развлечений», - подчеркивает социолог.

По её наблюдениям, молодежь 18-24 лет в своих социально-политических настроениях сильно совпадает с категорией 65 лет и старше, которые, зачастую, уже добрались до пенсии, обеспечили семью и помогают воспитывать внуков. «Что интересно, если посмотреть статистику по детским садам, то у нас большой провал, тотальное сокращение их числа, как раз пришелся на середину 90-х. Выходит, что процесс социализации значительной части этого молодого поколения проходил с бабушками и дедушками, воспитанными при советской идеологии. Отсюда может и берется эта тесная связь поколений и крепкий патернализм», - заметила Илеуова.

По словам социолога, неудовлетворенность эти молодые люди испытывают только по части размера доходов и возможностей их получения. Им хочется потреблять, но денег из-за кризиса у них стало меньше: возможно, они потеряли способы заработка или же родители не могут финансово помогать им, как прежде. Также их недовольство вызвано общей ситуацией на рынке труда. В частности тем, что система ЕНТ или родители принудили их учиться несоответствующей их желаниям профессии. Более того, когда они выходят на рынок труда, это нередко сопровождается и отсутствием вакансий по полученной специальности. При этом молодые люди 18-25 лет являются самым дипломированным поколением в истории независимого Казахстана. 

Однако социолог указала на значительную смену настроений у этого поколения по достижению 25 лет: «Как только человек выходит на работу, начинает жить полноценной жизнью и заводит семью, он сталкивается со всем тем объемом задач, которые не могут решить остальные слои населения. Настроение у него кардинально меняется. Молодые люди в возрасте 25-29 лет начинают сталкиваться с тем, что не могут найти себя на рынке труда, заработная плата может не соответствовать их компетенциям и ожиданиям, они не могут понять свое место в организации, в которой работают и где кадры оцениваются не по заслугам, а по каким-то другим критериям. С 25 лет настрой этой группы начинает становиться пессимистичным, причем по многим параметрам».

Впрочем, идеологические предпочтения поколения от этих изменений меняются слабо. «Примерно всё мировоззрение этой возрастной группы укладывается в каноны супер президентской республики со стабильностью и единством», - поясняет Илеуова. Тем не менее, в последнее время социолог отчетливо видит тенденцию укрепления казахского национального дискурса. По её словам, он подпитывается казахоцентричной тональностью истории страны, которую навязывают через новые учебные материалы. «Эта тенденция, на мой взгляд, проявляется и в культуре. У нас уже многие переехали в города, это поколение людей выросло, но мы все еще поем про аул и село. Сейчас появляются новые и современные казахоязычные музыканты, но все мои студенты 93-97 годов рождения их отрицают. Я возмущаюсь этому, потому что хочется видеть в стране обновление культуры. Но молодежь, в том числе и студенческая, зачастую оценивая какие-то новые музыкальные формы, говорит: «это не по-казахски, у нас так не принято, это не наша традиция».

Суммировать культурные настроения этого поколения довольно сложно – оно производит какие-то собственные традиции и опыт, но этому мешают ценности, которые становятся довольно материалистичными, рассуждает культуролог Александра Цай. «Это поколение росло в экономически благополучные годы, именно поэтому они, скорее всего, и остается пассивным. Вероятно, они стали более потребительски смотреть на жизнь и вопрос самореализации. Свобода или свобода выражения как ценность занимает их меньше всего. А это ценности нематериального порядка, к которым как раз и лежит путь через социальное и публичное пространство, где остаются активными лишь единицы», - полагает она.

Культуролог говорит, что в годы их взросления параллельно с улучшением экономической обстановки подавлялись разные категории прав и свобод. Впоследствии молодые люди приняли эту ограничительную практику за норму: «У них сформировалось понимание, что эту свободу есть чем заменить. И это что-то – более существенное в материальном плане. В разговорах со студентами я много раз сталкивалась с тем, что экономическая стабильность для них гораздо важнее каких-либо прав. Они со всей серьезностью говорили, что готовы поменять их на благополучие. И это довольно важный культурный конфликт».

В то же время Цай обращает внимание на наличие определенного пласта молодежи, которым интересна наука, искусство и гражданские инициативы. Однако её количество остается слишком ограниченным для значительных социальных и интеллектуальных изменений. «Если мы посмотрим на европейский опыт, то студенческие сообщества очень часто были катализатором перемен, они молоды, открыты, образованы, энергичны, они находятся внутри интеллектуальной жизни и хотят каких-то изменений. У нас это не стало чем-то массовым и значительным», - подчеркивает она.

Его активность, по наблюдению культуролога, проявляется в другой публичной плоскости, которая в целом связана с изменением подхода к проведению досуга, получению знаний и информации: «Это поколение гораздо меньше воспринимает текст, что было характерно для предыдущих. Они почти не уделяют внимание книгам, длинным текстам, статьям, журналам, эссе, предпочитая им информацию из аудио-визуальных каналов. Это заметно по СМИ, которые начинают отдавать все большее предпочтение подобным форматам. Мы видим появление феномена видео-блогеров и вайнеров, который уже сформировался в некую субкультуру, где есть свои правила, авторитетные персоналии и огромная толпа фанатов. В этом и есть довольно большое различие между поколениями».

При этом обобщить его культурный характер она посчитала невозможным, отметив, что его нельзя назвать гомогенным, как, впрочем, и все казахстанское общество в целом. «Мне кажется, оно остается довольно разобщенным. У нас есть определенные признаки, по которым оно делится, но сформированные на основе них группы редко взаимодействуют друг с другом. Людей может объединять возраст, но серьезно разъединять социальное положение, языковые и культурные традиции, а также территориальные различия. В нашем обществе очень много невидимых границ. Даже конкретно это поколение мы не можем выделить, как сложившуюся группу».