Осенью прошлого года в Алматы появился клуб приемных родителей, в котором опытные мамы и папы делились информацией с теми, кто только-только определился с желанием взять в семью приемного ребенка. За это время с помощью консультаций клуба в семьи было устроено более тридцати детей. Vласть поговорила с основателями клуба Лязат Сарсенбековой и Жанной Ким о барьерах, с которыми сталкиваются потенциальные родители, их ошибках и предубеждениях.
С Лязат и Жанной мы договорились встретиться на детской площадке. У Жанны и ее супруга десять детей: трое биологических и семеро, взятых в семью. У Лязат – трое: два недавно обретенных сына и одна родная дочь. Познакомившись, мы вместе с большой семьей идем к горке.
Пятилетний Самат держит папу за руку: «Папа, мне нравится этот фонтан, там рыбы». Самат признается, что в будущем, разумеется, когда он станет большим, он хочет стать папой, а пока он любознательный малыш, очень интересующийся техникой.
Ире 14 лет, в этом году она перешла в восьмой класс. Ей нравится ездить на велосипеде, петь и танцевать. В будущем она хочет заниматься велоспортом. Поскольку Ира одна из старших детей в семье, она помогает родителям присматривать за младшими.
Диме 12 лет, в семье он три месяца. Ему нравится рисовать и петь, он посещал курсы по актерскому мастерству. В будущем хочет «стать директором».
Пока Жанна и ее супруг Эдуард вместе с детьми, мы с Лязат стоим в стороне и беседуем:
— Основная масса родителей пытается забрать маленьких детей, я же пропагандирую усыновлять подростков, потому что их боятся брать из-за возраста. Но на самом деле с ними намного проще, с ними можно поговорить, им можно объяснить, и они уже понимают, почему их забрали из детского дома и что им хотят помочь. Мне нравятся дети, которые сами стремятся изменить свою жизнь, таким я стараюсь еще быстрее помочь. Для меня это цель. Я пишу и рассказываю про детей, на следующее утро мне пишут люди с просьбой подробнее рассказать о них, – с улыбкой говорит она.
Лязат взяла на воспитание двух сыновей, они обрели дом, уже будучи почти взрослыми, и несмотря ни на что они ее дети:
— Бывает так, что подростки боятся идти в семьи, в детском доме все равно удобно – праздники-вечеринки. А в семье-то работать надо, семья – это большие сложности и поэтому многие отказываются. Понимаете, в детском доме дети видят больше, чем домашние. Они президента по несколько раз видели, кто-то за руки с ним здоровался, они ездят отдыхать в лагерь, на концерты. Их везде возят, каждый считает своим долгом их куда-то пригласить. А когда ребенок попадает в семью, мы не можем такие праздники устраивать. Естественно, детям это не нравится, и они не шибко горят желанием попасть в семью. А потом, со временем они привыкают и понимают, что семья – это все-таки работа, – делится Лязат своими наблюдениями.
Расскажите о вашем клубе. Как он был создан и чем вы занимаетесь?
Жанна Ким: Наш клуб стал проводить официальные встречи в начале октября 2015 года благодаря Лязат. Когда мы с мужем начали брать детей в семью, мы стали понимать, что нет юридической, информационной и социальной поддержки для приемных семей. То есть ты один, урывками собираешь информацию. Сначала я стала консультировать по телефону, потом люди рассказывали другим обо мне. Затем появилась Лязат, с ней мы подружились через общую подругу Жанару Байжулдинову из Астаны. Она сказала, что хочет поговорить и узнать о возможности (забрать ребенка в семью – Прим. автора). Когда мы встретились, она сказала: «Жанна, ты столько консультаций проводишь за день. Давай всех вместе соберем, людей же много. Кто-то одной информацией поделится, кто-то другой». Так появился наш клуб. Лязат занималась организацией встреч, я делилась своим опытом, тогда у нас с мужем уже было пять детей. Благодаря административным способностям Лязат, собрался клуб приемных родителей. На первое собрание пришло человек семь. Мы встречались каждые две недели, потом каждую неделю. За три месяца у нас по Алматы собралось больше сорока семей, мы создали группу в WhatsApp. За это время мы помогли более 28 детям – они нашли семью. Мы поняли важность этого достижения. Тогда нас пригласил общественный фонд Reach под свое крыло, они запустили наш клуб в качестве одного из своих проектов, мы стали уже официально собираться под их именем. Теперь мы встречаемся каждую субботу в офисе фонда. Я являюсь координатором клуба, Лязат работает в качестве волонтера, но она, наверное, больше всех работы делает. Я в основном консультирую.
Расскажите о своей семье. Когда вы поняли, что вы хотите взять в семью ребенка?
Жанна Ким: Это произошло в конце декабря 2011 года. Мой муж начал работать в общественном фонде, и однажды он пришел домой и сказал: «Посмотри, пожалуйста, фотографию. Я хочу показать девочку». Я посмотрела, мы начали думать. Тогда у нас была однокомнатная квартира, двое рожденных детей. Нашей целью никогда не было брать детей себе, скорее мы хотели стать приютом, чтобы дети не попадали в детский дом, а могли быть у нас. Чтобы помочь им возвратиться к своим биологическим родителям или найти приемных. За границей такая практика очень распространена – фостерная семья, у нас этого, к сожалению, нет. Девочку мы так и не забрали, мы нашли ее родственников в далеком Узбекистане, помогли увезти и благополучно передать им. С тех пор мы поняли с мужем, что наша цель – помогать детям, спасать детей. Спустя два года у нас появился ребенок – женщина принесла нам девочку сорока дней от роду, оставила. Так постепенно у нас появлялись дети. Кому-то мы находили приемные семьи, где-то родители сами находились, и мы помогали восстановить отношения. Так все и началось.
Дети, с которыми вы пришли, это ваши дети?
Жанна Ким: Это наши дети.
Честно признаться, на первый взгляд трудно отличить тех, кто был взят в семью.
Жанна Ким: Вы знаете, для меня это честь и самая большая награда, когда люди не могут отличить, где рожденные, а где приемные, потому что я считаю, что это то, что должен достичь каждый приемный родитель – чтобы не было отличий, а иначе — зачем мы их берем? Мы берем их для того, чтобы дать им любовь, дать им семью, показать другой мир без жестокости, без насилия, унижения; показать, что есть просто семьи, в которых можно любить, защищать и показывать, что есть будущее.
У вас есть какие-то внутренние ориентиры, по которым вы определяете, ваш это ребенок или нет?
Лязат Сарсенбекова: В моем случае, я познакомилась с двенадцатью пацанами, и честно, первые дни я плакала – мне было жалко, что они живут в детском доме. Потом, когда я приехала в детский дом, я посмотрела – это очень хороший детский дом, там хорошие воспитатели, у детей есть все. Я все равно плакала и не могла понять, почему, пока меня ребенок сам не спросил: «Не хотите ли вы меня забрать?» Через две недели я осознала – это мой ребенок. Я не была той мамой, которая хочет взять детей. Очень много родителей приходят к нам, готовятся, планируют. Я же познакомилась с ребенком, ребенок попросился ко мне, и я забрала его. Как только я его забрала, я перестала плакать, успокоилась.
Жанна Ким: Для меня было очень сложно, когда мы с супругом начали этот путь. Мы сказали друг другу, что никогда не сможем выбрать себе детей. Приведут мне десять детей – я заберу всех десятерых. Так как я верующий человек, я попросила бога: «Пожалуйста, приводи в нашу семью наших детей», поэтому по сей день, ни разу ни одного ребенка мы не выбирали. Дети приходят к нам сами. Почти каждые две недели ко мне приходит сообщение с фотографией: «Тетя Жанна, найдите мне семью». Детей очень много и родителей очень много, но проблема в том, что родители не подготовлены, неправильно мотивированы. У нас только сейчас начинают появляться подобия школ приемных родителей, клуб наш открылся. Людей много – каждую субботу к нам приходят минимум 2-3, а то и 5 новых человек. И каждый из них уходит домой со словами: «Мне нужно с этими мыслями переспать, мне нужно как-то понять, что происходит. Вы изменили мой мир, раньше я думал, что все знаю». Каждый из них за эти два часа общения меняет свое представление. Для нас это самое ценное.
Лязат Сарсенбекова: Часто к нам приходят родители, которые говорят: «Мы ищем ребенка от 0 до 3 лет». После общения с нами, они начинают задумываться о детях постарше. Маленьких детей благодаря проекту «Дом матери» в принципе нет. Очень много детей остаются со своими родителями. Слава Богу, что этот проект существует.
Я разговаривала с руководством моего детского дома, говорят, что поступления маленьких детей нет, самом младшему – 6 лет. А родители приходят за теми, кому от 0 до 3 лет, а потом стоят в очереди годами, ждут, когда их ребенок родится. А в это время в детском доме растет ребенок. Мой старший сын с младенчества и до 18 лет прожил в детском доме и только в 18 лет он встретил меня и назвал меня мамой. Представляете, ребенок 18 лет прожил там. Это страшно. Он мне сам говорит: «Я чувствую, насколько я не подготовлен к жизни, я чувствую, что мозгами мне лет 16». А ему уже 19 лет. Я ему объясняю: «Тебе повезло, у тебя появилась мама. А сколько ваших ребят, которые ушли из детского дома и потерялись».
Давайте поговорим о ситуации с усыновлением детей в Казахстане, о законодательстве, которое регулирует этот процесс. С какими трудностями сталкиваются люди, которые хотят взять ребенка?
Жанна Ким: Первое – юридическая неграмотность. Затем – стереотипы, мифы. Это со стороны семьи. И, конечно, закрытая база данных всех детей. То, что касается законодательства, оно у нас непрозрачное. Не прописаны конкретные пошаговые инструкции, поэтому эти минусы используют органы опеки, администрации детских домов, которые, к сожалению, не заинтересованы отдавать детей в семью. У нас в законе ясно сказано, что защита прав детей осуществляется путем передачи их в семью. Если это невозможно, то в госучреждения. У нас эта статья не соблюдается вообще. Органы опеки и детские дома делают все, чтобы спрятать детей. С этим мы боремся. Наша задача – показать родителям их права, показать, на что они имеют право, с чем можно бороться. У детей не прописан статус – мать-алкоголичка или отец сидит, и ребенок проклят всю жизнь находиться в детском доме, потому что не имеет статуса.
Значит статус играет настолько немаловажную роль?
Жанна Ким: У нас, на самом деле, в детских домах 30% детей имеют статус, они подлежат усыновлению и удочерению. Это те дети, чьи родители либо умерли, либо лишены родительских прав. Это те обстоятельства, которые повлекли полное сиротство. Все остальные – социальные сироты, дети, оставшиеся без попечения родителей; дети, чьи родители находятся в местах заключения, зависимы от алкоголя или наркотиков, малоимущие. Они подлежат патронату, опеке, их очень сложно забрать в семью. Но это все решаемо. Если ребенок находится в детском доме или доме ребенка, то его опекуном является не государство, а конкретное физическое лицо – директор детского дома или главврач дома ребенка. Чем этот человек отличается от меня – гражданки Казахстана? Ничем.
Я могу стать опекуном любому ребенку, который находится у нас в госучреждениях. Конечно, за это приходится бороться.
Кто-то находит биологических родителей, берет у них отказы, спрашивает о том, будут ли они восстанавливаться в правах. Все зависит от того, насколько человек хочет найти и спасти своего ребенка, насколько ему это нужно. Мама – это не та, которая родила, даже не та, которая воспитала. Мама та, которая борется за жизнь и счастье, старается спасти. Для меня это мама.
Сейчас есть несколько форм того, как ребенка могут оформить потенциальные опекуны. Одни из них – гостевые семьи и патронат. Как вы думаете, насколько эти формы нужны и как они влияют на ребенка? Есть дети, которые хотят, чтобы их забрали в семью, но их берут только на патронат.
Жанна Ким: Тут проблема в том, что вы тоже юридически не выяснили этот вопрос. Патронат – это договорные отношения, один из видов устройства ребенка в семью на постоянное проживание. Это не временно. Гостевая семья – это когда детей берут на выходные и на каникулы для того, чтобы познакомиться и взять потом на постоянно. Ребенок в любом случае будет взят, если ему понравится, если родители подойдут. Проблема в другом – возврат детей. Каждого третьего-четвертого ребенка возвращают обратно.
Лязат Сарсенбекова: Потому что родители не готовы.
Жанна Ким: Детей настолько обрабатывают в детских домах, что они боятся идти в семьи, они запуганы, они не хотят. То же самое с родителями – изначально неправильная мотивация, основанная на личных амбициях, желаниях, своем комфорте. И с такими мыслями люди идут брать детей. Консультация в клубе начинается с вопроса: «Зачем вам ребенок?» Когда я слышу ответ: «Я не могу родить сама, вот мне надо» или «В старости я не хочу быть одна, хочу, чтобы кто-то обо мне заботился», я даже резко иногда говорю: «Возьмите себе собаку», потому что собаку можно дрессировать, она преданная, верная, она будет с вами. Ребенок – это не какой-то объект, который вам чем-то обязан. Вы делаете это для его спасения, для него, чтобы ему было лучше, чтобы показать ему любовь. Как только вы начинаете думать о себе, у вас начинаются проблемы. Эти проблемы вытекают в возвраты. Для меня новое законодательство, которое вышло с гостевыми семьями и так далее, это хорошо. До этого сам директор решал — отдать на гостевую ребенка или нет. Если ребенку 7-10 лет, он может просто бояться пойти к новым людям. Гостевая семья – это хороший способ познакомиться.
Какой самый распространенный стереотип или миф среди родителей, которые приходят к вам на консультацию?
Жанна Ким: Генетика, да?
Лязат Сарсенбекова: Да. Причем у детей то же самое. Они тоже думают, что мы боимся их брать, потому что генетика. Только позавчера сын сказал: «Ну, да. У нас же генетика», я ему ответила: «Знаешь, если бы я думала о твоей генетике, я бы ни тебя, ни Иосю и близко бы к семье не подпустила».
Откуда растут ноги у этих стереотипов? Я и со своими друзьями говорила об этом и многие говорят о том, что детей из детских домов плохая генетика с предрасположенностью к алкоголизму.
Жанна Ким: Все очень просто. Когда меня приглашали в «Живую книгу», есть у нас в городе такой проект, суть которого в том, что 20-30 человек задают мучащие их вопросы по интересующей теме, а приглашенный человек как книга отвечает. Практически в каждой группе было 2 человека, которые спрашивали: «Ну, а как же генетика? Родители — наркоманы, алкоголики, проститутки, воры, убийцы». Я всегда говорила: «Поднимите руки те, кто знает родственников до третьего колена», чаще всего поднимают казахи. Я продолжаю: «Хорошо, я вас расстрою. Вы знаете их имена и фамилии. Вы не знаете, чем они занимались, с кем они были, какой у них был характер, какие они имели наклонности». Что такое генетика? Для меня это то, что ребенку могут передаться какие-то заболевания, например, сердечные. Все остальные наклонности зависят от среды, в которой растет ребенок, что он видит, какие ценности ему прививаются. Иначе почему в благополучных семьях, с шикарным образованием и деньгами, появляются наркоманы, алкоголики, преступники?
Я считаю, что в странах Востока вообще не должно быть детских домов, здесь семья – это ценность, дети – это будущее. Кого воспитывает Казахстан – преступников и убийц? Мне очень тяжело было слушать одну историю, ее рассказала достаточно известная личность, про выпускника детского дома. Он выпустился из детского дома, прожил два года в доме юношества, потом украл по мелочи и сел на год или два. Вышел из тюрьмы, тут же дошел до первого магазина, обокрал его, вызвал милицию, сел на улице и ждал. Когда его спросили, зачем он это делает, он ответил: «Потому что вы не научили нас жить в обычном мире, вы научили нас жить на зоне. У меня есть койка, меня кормят, есть работа, есть воспитатели, только они по-другому называются». Это ужасно, мы сами растим преступников, мы сами растим детей, которые не справляются с проблемами в обычном мире.
Какие еще трудности стоят на пути детей из детских домов, помимо неподготовленности к самостоятельной жизни?
Лязат Сарсенбекова: Когда дети живут в детском доме, за них все делают воспитатели и повара. Их кормят 5 раз в день, неплохо, да? Когда они выпускаются из детских домов, то им самим нужно это делать. Они не понимают, что такое деньги, их легко обмануть, ограбить. В детских домах детей учат вести паразитический образ жизни. Да, со стороны выглядит так, что государство о них заботится, потому что все само делает.
Жанна Ким: Совершенно не мудрое спонсирование, когда приходят и устраивают развлечения, в кино, поездки в Турцию. Зачем вы это даете детям? Они выходят и остаются без всего этого, они не понимают, что происходит, где все эти спонсоры.
Лязат Сарсенбекова: А сталкиваются с этим почти 93% детей и только единицы выживают и чего-то добиваются в жизни. Это потерянные дети.
Жанна Ким: Не нужно жалеть детей: «Ой, бедные детки, их там насилуют, их там избили», нужно встать и что-то сделать. Не каждый может взять ребенка, но каждый может помочь тому, кто взял. У нас никак не отрегулирован вопрос помощи приемным семьям. Что такое пособие в 20 тысяч тенге, за которое мы еще отчитываемся? Это смешно! Просто сходить погулять, взять по гамбургеру, выходит больше 30 тысяч. Как можно их прокормить, одеть? Дело в неправильном распределении средств. Государство очень много денег выделяет на ребенка, когда он находится в детском доме, но как только он покидает детский дом, его бросают на произвол судьбы. Как хотите, устраивайте в детский сад, в школу, обувайте, одевайте. Это проблема многих.
Лязат Сарсенбекова: От этого опять же возвращают в детские дома – просто не справляются материально. Это очень большая сложность.
Вы говорили о том, если казахстанец не может взять в семью ребенка, то каким образом он может помочь? Существует ли база семей, где можно узнать?
Жанна Ким: Конечно. Мы в клубе создаем такую базу приемных семей. Полностью сопровождаем после того, как они взяли ребенка. Мне часто звонят, говорят, что хотели помочь детскому дому: «Жанна, у нас три холодильника, пылесос. Как думаешь, какому детскому дому помочь?», я отвечаю: «Есть приемные семьи, которые взяли по 7-10 детей, помогите им. Они никогда себе этого не позволят. Мы стараемся помогать во всем приемным семьям. Сейчас открыли свой склад, куда люди приносят вещи, обувь, технику.
Лязат Сарсенбекова: В итоге к нам также обращаются малоимущие семьи, у которых много детей, и мы стараемся помогать им тоже, чтобы у них не забирали детей. Многие приемные семьи, которые берут детей, стараются справляться сами. У нас много у нас малоимущих, это те дети, которых могут забрать в детские дома, если служба опеки постарается.
Жанна Ким: В проекте «Надежда», в котором мы помогаем детям остаться в семье, был случай. Мама оступилась, начала выпивать, у нее 5 детей. Органы опеки забрали всех детей, грудного ребенка оформили как подкидыша, то есть это нарушение прав, которое рассматривается в уголовном порядке как возможность продажи ребенка. Мало того, органы опеки забрали у матери удостоверение личности, чтобы она не могла восстановиться. Это страшно, мы не можем уже три месяца вернуть детей обратно. Одной дочери в центре адаптации несовершеннолетних сломали руку, наказывая.
Лязат Сарсенбекова: Что бы ни было, для детей идеально – находиться со своими биологическими родителями. Если не получилось, то тогда с приемными. Тот же случай у Жанары Байжулдиновой, когда у мамочки забирали ее родных детей только потому что она малообеспеченная, но не пьет. Лучше бы помогли ей, чем эти 250 тысяч платить за ребенка в детский дом. Так государству выгоднее было отдать детей в детский дом. Потом Жанара забрала их из детского дома, и сама нашла биологическую маму. Она приехала и увидела обычную женщину, которая воспитывалась в детском доме, у которой глубокая задержка психического развития, но она не пьет, она любит своих детей, она пытается работать. Если бы государство ей помогало, то разве она бы не смогла воспитать своих детей? Могла.
В какой перспективе Казахстан сможет закрыть большую часть детских домов?
Лязат Сарсенбекова: У нас сейчас числится чуть больше 30 тысяч детей-сирот, из них только 9 тысяч проживают в детских домах, все остальные – в семьях. Вы представляете, 9 тысяч! Для Казахстана это вообще ерунда. Если бы органы опеки и детские дома были заинтересованы отдавать детей, то в течение года эти дети были бы в семьях.
Жанна Ким: Если бы директорам выплачивали премии за то, что он устроил ребенка в семью, то совсем другая была бы мотивация, совсем по-другому воспитывались бы дети в детских домах. Ведь они запуганы, что их будут использовать, что они не будут любимы. Для меня перспектива не в том, чтоб закрыть детские дома, а в том, чтобы детей не возвращали, чтобы они жили в счастливых семьях. Для этого должны достойно работать органы опеки, у нас не хватает даже соцработников, должны работать школы подготовки приемных родителей, консультации. У нас до сих пор нет спонсоров, поддерживающих наш проект. Даже когда склад открывали – скидывались.
Лязат Сарсенбекова: Потому что все считают – раз вы приемные семьи, раз вы взяли детей, значит, вы в состоянии их обеспечивать. Но на самом деле, в моем случае, мне пришлось снимать квартиру, чтобы я могла забрать мальчишку домой. Основная масса берет детей не потому что это материально выгодно. У меня ребенок на опеке, я максимум получаю 21 тысячу, все. Я просто помогаю ребенку, у которого есть желание изменить свою жизнь.
Жанна Ким: Мы взяли на гостевую двоих. Узнаем, что над ними издеваются, одного насилуют, вторую избивают, конечно, я не верну детей обратно с гостевой. Я сделаю все, чтобы забрать их оттуда. У нас с мужем так и осталась однокомнатная квартира, мы просто снимаем дом. Сложно, конечно, но люди помогают. Я считаю не приоритетными достойные учебные заведения, брендовые вещи или еще что-то. Детям нужна любовь и умение общаться, умение находить общий язык с этим миром, чтобы они могли самообразовываться, подниматься.
К вопросу о продаже детей, почему семьи идут на этот шаг и покупают детей?
Жанна Ким: Нет прозрачности системы. Если можно было бы человеку с направлением прийти в роддом, где мама отказывается от ребенка и напрямую забрать, минуя «систему дома ребенка». Ему объяснили бы о рисках, что в течение полугода мама может вернуться и забрать этого ребенка. И он бы сам решал, нужно ему это или нет. Но у нас ребенок должен пройти полгода ада в этих домах ребенка. Если бы все было прозрачно, никто не покупал и не продавал бы детей. Восток остается Востоком. Незапланированная беременность для восточных женщин – это смерть, если она не замужем. От детей так и будут отказываться, если мы не будем помогать.
Лязат Сарсенбекова: Многие женщины отказываются от детей, когда я рожала дочку, в тот день было три отказника. Представляете, в один день – три отказника, и еще не вечер, как говорится. Эта тенденция остается до сих пор. Сколько у нас детей бросают в туалеты!
Сейчас такие случаи часто появляются в новостях, что детей либо в выгребную яму, либо в мусорные баки…
Жанна Ким: От безысходности. Понимаете, я никогда не сужу этих матерей, потому что никто не может пройти их путь. У меня дочка с сорока дней, ее мама два года не могла определиться и не потому что она ужасная женщина, а потому что для ее семьи это (рождение ребенка вне брака – Прим. автора) было проклятием, позором и так далее. Девушка любила свою дочь, она жила с нами целых три месяца, она приходила-уходила. В конце концов она выбрала семью и оставила ребенка нам. Чего ей это стоило? Как сейчас складывается ее судьба, как ей сейчас больно? Я уверена, что она скучает, вспоминает. Но это наши традиции, которые порой важнее жизни.
Ваши дети общаются со своими биологическими родителями?
Жанна Ким: Мама моей младшей дочки недолго жила с нами, общалась, но как только мы девочку удочерили, мама приходить перестала. Она пишет, просит фотографии, но сама она не приходит. Еще двоих детей мы взяли, у их мамы проблемы с алкоголем, мы договорились, что мы сами с мужем съездим и посмотрим на нее и если все хорошо, и дети захотят, то они с ней увидятся. Пока они не хотят. Одна из детей – сирота, второй – подкидыш, у третьего мама сидит, четвертая – сирота.
Лязат Сарсенбекова: У меня сын со своей мамой общается, они созваниваются и когда его мама узнала, что я увезла сына в Алматы, она плакала. Он ей сказал: «Мам, пойми, но здесь мне лучше. Я должен думать о себе, о своем будущем». Ребенок смотрит на жизнь более реально, ему нужно вырываться. Я, в принципе, не против, что он с ней общается, даже рада. Мне было трудно это признать, когда он сообщил, что к нему приехала мама, он еще в детском доме был. Мне было трудно из-за эгоистичных чувств, что это только мой ребенок. Но когда она приехала, я поняла, что она – реально осязаемый человек, она существует и если я приняла его, то я должна принять и ее, потому что благодаря ей он у меня.
У моего старшего сына есть старший брат и старшая сестра. Надо мной смеются, говорят: «Ты еще взяла заботу и о них?» Я не могу вычеркнуть их из его жизни, он о них думает, значит, и я должная о них думать. Сын приходит и говорит: «Знаешь, у брата такая-то проблема». «Ну что, давай вместе решать», – отвечаю.
Они точно такие же сироты, как и мой сынок. А если он мой сынок, то и они тоже родственники нам.
Если у ребенка есть братья и сестры, находящиеся в детских домах, то их нужно брать в семью вместе?
Лязат Сарсенбекова: В моем случае они все взрослые.
Жанна Ким: Это опять же заблуждение и наша юридическая неграмотность. Это то, на чем играют органы опеки и детские дома. Да, детей делить нельзя. Это самые незащищенные дети – дети старше семи лет, которых не берут и дети с братьями и сестрами. У меня две сестры живут дома, они сами попросились ко мне, они говорили, что их никто не берет, потому что они – сестры и двоих брать боятся. Более того, они у меня зеленоглазые блондинки, младшую в детском доме специально отдали в класс на казахском языке обучения, она ни слова не говорит по-русски. Приходили потенциальные родители-европейцы, которые не все знают казахский и детей просто 7 лет не забирали из детского дома из-за языка. Это же издевательство. Когда я согласилась, и мы стали оформлять документы, тут же директор детского дома мне сказал: «Как же вы будете общаться? Она же не говорит по-русски». «Ничего, я выучу казахский». «А если она передумает?». «Не дай бог, если она это сделает по вашей указке».
Уже на следующий день у меня старшая отказалась – говорит, я не пойду. Мне сказали: «Извините, детей делить нельзя». За счет этого они сохраняют детей в детских домах. Но есть же закон, я стала изучать. Если дети берутся на опеку, и они согласны и это им на пользу, то детей разделять можно. Только не терять связь. Старшая сестра написала согласие о том, что она разрешает младшей сестре пойти на патронат и все. Спустя полгода старшая дочка согласилась к нам прийти на опеку, развеяв все свои страхи. Она рассказывала, что ее отговаривали, запугивали.
Недавно разгорелся скандал вокруг одного из детских домов, где один из старших воспитанников насиловал младших. Возможно ли как-то остановить это, защитить детей от подобного?
Жанна Ким: Я с 2000 года занимаюсь детскими домами. Насилие есть, и оно будет. У меня были девочки, которые рассказывали, что каждую ночь их по очереди насиловали, они даже уже не понимают, что с ними происходит. Это ужасно. Сейчас Аружан Саин с Добровольным обществом «Милосердие», Шолпан Байболова, Марианна Гурина пытаются остановить все это беззаконие. Мы готовы сотрудничать и делать все, чтобы эта система стала прозрачной.
Первое, что поможет – это база данных с информацией о детях. У нас все дети спрятаны. Одна из моих дочерей 7 лет провела в детском доме только потому что у нее написано, что ее можно взять только на патронат, и у нее есть братья и сестры, и в анкете была совершенно жуткая фотография. Это все уловки органов опеки. А на самом деле, ребенок – сирота, ее можно было удочерить. Очень красивая и добрая девочка.
Буквально на выходных одно из казахстанских СМИ опубликовало скрин-шот базы данных детей-сирот с сайта комитета по охране прав детей министерства образования и науки, где детям давались недопустимые характеристики, вроде «неряха», «туповатый», «скупой». Эта публикация возмутила неравнодушных. В понедельник руководитель компании, участвовавший в создании базы, сообщил, что заполнением анкет занимались сотрудники органов опеки и подытожил – «ситуация с кадрами в регионах оставляет желать лучшего»…
Жанна Ким: Ну это же смешно! Должны были контролировать то, что публиковали. У нас самая большая проблема – непрозрачность базы данных.
Как думаете, кто все же должен заниматься составлением анкет для базы данных?
Жанна Ким: Я думаю, что это должна быть независимая группа из НПО и может быть органов опеки совместно. Это должны быть независимые люди, которые могут в любое время приходить в детские дома, разговаривать с детьми, воспитателями, потому что, работая в клубе полгода, я вижу, как регулярно обманывают приемных родителей.
Думаете, государство даст такой карт-бланш НПО?
Жанна Ким: Я думаю, да. Учитывая события в Семипалатинском детском доме, где педофил насиловал детей почти 10 лет. Государство должно остановиться и задуматься. Должны создаваться независимые комиссии, НПО должны вмешиваться. У нас есть куча волонтеров, которые могут ездить, фотографировать детей, составлять анкеты. У них есть желание, но их не пускают.
Лязат Сарсенбекова: У меня сыновья — ни один, ни второй, не были в базе usynovite.kz. Они оба отказались в свое время. Я спросила — почему, у старшего брат и сестра были против того, чтобы он уходил в семью, а младшенький просто ждал маму.
Знаете, как еще дети могут попасть в семью? Есть чемпионат по футболу «Навстречу мечте», который организовывает фонд «Баурыжан», туда приезжают дети со всего Казахстана, пусть в команде по 11 детей, но благодаря этому, люди реагируют, пишут мне, спрашивают, как можно познакомиться с детьми. Благодаря чемпионату я забрала своего сына, пристроила в семью из пятерых детей. Их не оформляли, потому что «кто возьмет сразу пятерых», а в итоге нашлась семья, которая увидела детей, сказала: «Это наши дети!» и забрали их всех.
Жанна Ким: У нас семья хотела забрать детей восьми месяцев и двух лет, они три месяца ходили, ждали, пока выйдет судебное решение по ограничению родительских прав. Только вышло решение об ограничении родительских прав, они подают документы, что забирают детей на опеку – тут же появляется их биологическая мать, пьяная со словами «Я восстановлюсь, я все сделаю». Потом эта мама исчезает, а дети остаются в детском доме навсегда. И так постоянно.
Лязат Сарсенбекова: По закону родители могут появится раз в полгода перед очами своих детей. Представляете? Раз в полгода она появляется, и ребенок опять на полгода остается в детском доме. Я знаю одну семью, их дети живут в детском доме, их пятеро. Я видела родителей – абсолютно адекватные, работают на стройке, зарабатывают неплохо. На вопрос о том, почему их дети находятся в детском доме, они ответили: «А нам это удобно». И такие родители бывают, и эти родители закрывают своим детям дорогу уйти в нормальную семью, жить и воспитываться в семье.
Как побороть все стереотипы, которые сложились в головах?
Жанна Ким: Приходите к нам в клуб, рассказывайте о нас. На самом деле в сердце каждого есть место для ребенка. Мало информации, очень много людей, которые хотят взять ребенка. Справки собираются за два дня, за месяц у меня появилось трое детей. Это возможно. Дорогу осилит идущий.
Лязат Сарсенбекова: Самое смешное, когда говорят, что они годами не могут взять ребенка.
Жанна Ким: У нас приходила в клуб такая женщина, она говорила, что 10 лет не может найти ребенка. На следующей неделе нам рассказали приемные родители о том, что в доме ребенка появился малыш восьми месяцев, нужно статус только до конца довести. Позвонила ей, а она: «Сейчас? В дом ребенка? Нет-нет-нет, я не готова». Ну, о чем речь?
Не бойтесь делать добро. Не все могут взять ребенка, но все могут помочь тем, кто взял. У нас есть служба волонтеров, когда мы родителям устраиваем отдых, просто даем в кино им сходить. Адаптация идет не только у детей, но и у родителей.
Как ваши биологические дети отреагировали на пополнение в семье?
Жанна Ким: У нас дети сами просили. Это все с них началось, они услышали, что есть дома, где живут дети, у которых нет родителей. Нашему сыну было пять лет, он начал просить много братьев и сестер.
Лязат Сарсенбекова: В моем случае, дочке 16 лет, она единственная, всегда все было для нее, а потом сразу появились два пацана. Честно признаюсь, ей было сложно, мне приходилось ей говорить, объяснять. Во всех нормальных семьях такое бывает. Дети могут подраться, поругаться, но когда появляется враг извне, то они объединяются и стоят друг за друга горой.
Не каждый родитель может встать на сторону приемного ребенка.
Жанна Ким: Это опять проблема эгоизма. Многие спрашивают, что делать, если приемный ребенок украдет. А что вы будете делать, если ваш биологический ребенок украдет? Накажите. Будете воспитывать, но не поведете же в детский дом. Пока в голове будет это деление – будут проблемы.
Лязат Сарсенбекова: У меня случай был недавно – захожу в магазин, и мне продавщица говорит:
— А вот мальчик старший в форме, это ваш сын?
— Да, это мой сын.
— А девочка на вас похожа?
— Это моя дочь.
— А, у вас двое.
— Нет, у меня еще третий есть.
— Я вашего третьего не видела.
— Он со мной всегда приходит в магазин.
На следующий день прихожу, она мне говорит: «Я видела вашего младшего, он так со старшим похож!» Всё. Вот ради чего мы живем (смеется).