Казахстанский архитектор Спиридон Георгиевич Космериди построил около 340 объектов. Самые знаменитые из них: дом быта «Асем» (полностью перестроен), дом быта в Караганде, здание ЦК ВЛКСМ (на Толе би-Чайковского), летний театр в парке Горького. Мы встретились с 89-летним Спиридоном Космериди и записали несколько историй про жизнь и архитектуру.

«Башмаки можно снять»

Моя семья бежала из Турции в Россию где-то в 1915 году. Родители мои из Карса, и когда Лениным был подписан договор с Ататюрком, 40-тысячная русская армия покинула Карс, и потом беженцы не только из Карсы, с северного побережья Черного моря, эмигрировали в Сирию, на Кипр, в Россию. Мои родители были неграмотные люди, батрачили на сельхозработах. Я родился в Краснодаре, затем мы переехали в Новороссийск. В 1942 году нас депортировали в Казахстан, я считаю, в хорошее место, в Каскеленский район. Мы жили на станции Чемолган. Мои родители работали грузчиками сахарной свеклы, я и тоже помогал им. Один год я работал молотобойцем, молот весил 8 килограммов, вот откуда осанка, жёсткий стержень, затем был учетчиком в бухгалтерии. В 1946 году поехал поступать в Алма-Ату в Республиканский коммунально-строительный техникум. Жаркий, августовский день. На мне белые парусиновые туфли-полуботинки, и так жарко мне в них, что я их снимаю, завязываю шнурки, один башмак за спину, другой – спереди, и иду вверх по улице Красноармейской, она сейчас Панфилова называется. Вхожу, сидит приемная комиссия из двух человек Семен Павлович Ревин, он из Таганрога и женщина. И он спрашивает: «Ты пришел учиться, мальчик?» «Да, вот сдаю документы». И так он меня измеряет сверху донизу, это я потом понял, что так он мне давал понять про башмаки. И потом он говорит: «Башмаки можно снять. Какое отделение: строительное или архитектурное?» Я говорю: «Архитектурное». «Ну а общежитие надо?» Я: «А зачем? Могу на вокзале жить. Буду там как пассажир». Я даже не имел представления о том, что такое общежитие. Сказали, что такого-то числа экзамен: русский язык, рисунок и арифметика. Когда я приезжал в Чемолган, меня спрашивали: «Ну, скажи, на кого ты учишься?» «На лауреата Сталинской премии», - я говорил.

«Могучая кучка»

Всегда архитекторы моего поколения жаловались на то, что у нас нет материалов. Действительно, в те годы, начиная с 50-х, для того, чтобы получить гранит, мрамор, туф, витражное стекло, металл, нужно разрешение правительства. Были элитные архитекторы, которые создавали Дворец Республики, гостиницу «Казахстан», гостиницу «Достык». Это была мощная кучка архитекторов «Казстройпроекта», человек 50, выдающихся молодых людей, которые закончили разные архитектурные вузы страны в Москве, Ленинграде, Киеве, Львове, Минске. Там был директор Леонид Вульпе, он был строитель, хороший руководитель. Его заметили в правительстве и забрали. И он стал заведовать строительным отделом совета министров республики. Архитекторам «Казгора» разрешалось все, они получали металл, алюминий, мрамор. Но когда мы перешли в новую эру, в 90-е, просто удивительно, что произошло. Если прежде они, и я в том числе, жаловались, что нет материалов, нельзя создать образ, то тут, наконец— пожалуйста, используй все. Есть хозяин, частник, который заказывает проект – сколько тебе нужно туфа армянского? Столько? Пожалуйста! И эти люди стали развращены. И они действительно делали что хотели. И получается, какую архитектуру мы создали? Западную. Сейчас это продолжение постмодернизма. Но совсем другие масштабы. У нас не было высотных зданий. Ведь планировка Алматы, уличная сеть, скелет, это старая схема структуры города Гипподама, древнегреческого архитектора, который создал планировку города Милет.

На одном из Дельфийских храмов начертаны слова известного греческого философа Протагора: «Человек есть мера всех вещей». Не прибавишь и не убавишь. И масштабы греческой архитектуры человечны и демократичны. Если вы пойдете по Уолл-стриту в Америке, то будете ходить, задрав голову, потому что вы в колодце. А в Греции нет этого, потому что здания масштабные человеку, соразмерны его росту. 

О национальной архитектуре

У нас нет нашего стиля, национального духа. Где он выражен? Есть много зданий, где на плоской стене крупный орнамент. Но разве это национальная архитектура? Она должна вытекать из истоков. У меня докторская была – в ней я охватил период примерно в 150 лет: вторая половина XIX века, полностью XX и чуть-чуть XXI век, старался найти объекты, в которых есть национальный дух. Прежде всего, это дом быта «Асем». Из национального эпоса здесь был горельеф — цветное панно размером примерно 6 на 2 метра. Геометрическая решетка — я не могу сказать, что это казахский орнамент, но когда вы на нее смотрите, особенно в цвете, то вот такой дух, словно это национальное что-то, он возникает. Так должна решаться национальная архитектура, причем невозможно это сделать никакими приказами президента. Нужна наука, теория истории. Когда я коснулся глубин казахских изделий, это было потрясающе. И это нужно серьезно изучать. Прежде у нас был филиал московского института НИИ теории и истории архитектуры, Мендикулов пробил эту брешь и там работали над этим. 

Был такой архитектор, Борис Наумович Стесин, автор дома Казпотребсоюза, что на ул. Толе би-Панфилова, где сейчас Beeline. В этом здании чувствуется дух: стрельчатая арка – элемент востока, все исполнено ненавязчиво, нет напора орнамента, он сделан очень деликатно. 

Есть архитекторы-объемщики, а есть планировщики-градостроители. Они работают, создают города, отдельно улицы, узлы, районы. На основании их разработок создается объемная архитектура. Чингис Бапишев был планировщиком, и он сделал двухэтажное здание на Тулебаева и Карасай батыра. Когда его увидишь, то уже не ошибешься, что это восток, что это Казахстан. Застройка улиц Карасай батыра-Богенбай батыра, Абылай хана-Желтоксан, это квадрат, решенный в каре, единый жилой дом ЦК и совета министров, его строил Александр Арнольдович Леппик, он много сделал для архитектуры этого города – здание Союза писателей, Концертный зал. Трагедия вся в том, что для хозяев города нет этой памяти, они берут, сносят памятник архитектуры, который охраняется государством, и на этом месте строят здания. 

Если мы дальше так будем застраивать, то у города не будет истории и прошлого. У него будет только настоящее и в лучшем случае — будущее. 

Разве так можно? Построили 26-этажный дом «Столичный центр», похоронили там сквер, прежде там был ТЮЗ им. Сац. Если нельзя полностью сохранить памятник архитектуры, то можно ведь какие-то элементы, часть его, вкрапить в новое строение.

О современной архитектуре

Я бы назвал наши новые здания эклектикой. Это набор элементов чего-то в едином здании. Эклектика была давно, потом ее осудили, и мы сейчас снова ее имеем. В принципе, это постмодернизм. Чем это вызвано? Сейчас у архитекторов нет творческого лица. Они создают все из-под пера других стран, для которых это уже прошлое. И вот напичкали у нас все что можно и все, что нельзя. Любое современное здание, на которое я смотрю, это набор чего-то от всего. Современные архитекторы утратили свой профессиональный дух. Я дважды встречался с известным, выдающимся архитектором Жоржем Кандилисом. В основном он работал по жилью. Я в то время занимался и частными домами, дачами, спрашиваю у него: «Как вы принимаете заказы?». Он: «Приходит ко мне заказчик, крупный владелец чего-то там, рассказывает, что ему надо. И когда этот заказчик поворачивает в другую сторону, я стараюсь направить его в нужное русло». Спрашиваю Кандилиса: «А если заказчик с вами не согласен?» «Пусть идет к другому архитектору». Мне показалось, что он смотрит на меня с высоты птичьего полета. Я говорю: «Как? Это же деньги, это же капитализм, реклама». Он посмотрел на меня, и, наверное, подумал – бедный человек, и ответил: «Что касается денег, у меня нет этой проблемы. А что касается потери рекламы, я с вами согласен. Я потеряю ее в том случае, если сделаю так, как этот плебей заказывает. И скажут – как, этот выдающийся архитектор современности и такую ерунду запроектировал. И тут я потеряю рекламу». А придите к нашему архитектору, он вам сделает все, что вы хотите, весь бред ваш, это беспринципность. 

Про строительство дома быта в Караганде

Когда я создавал объекты, я сражался за исполнение, за архитектуру, за образ этого здания, и никто ничего не мог в нем изменить. Расскажу вам неплохой пример для студентов: я проектировал дом быта в Караганде, который больше алматинского. Я приехал на стройку и увидел, что там сделали не такой потолок, перегородки некачественные – кирпич был поставлен на ребро толщиной 6,5 см. Все это хлипкое. Я попросил переделать или сделать армированную сетку с двух сторон. Они отказались, сославшись на то, что у них не сейсмический район. Я пришел вечером на стройку, и когда они ушли домой, свалил перегородку. На следующий день пришел, они говорят: «Спиридон Георгиевич, вы правы были, ветром снесло».

Я обратился к первому секретарю обкома партии Александру Коркину, он меня хорошо знал по дому быта «Асем», такие трепки мне устраивал во время стройки. Он посмотрел проект, и договорились, что на следующий день он приедет на стройку. В 10 утра приезжает кавалькада машин, председатель горисполкома Караганды, секретарь городского комитета партии, народный контроль, прокурор, человек 30. Я когда увидел, вздрогнул.

«Почему сделан потолок не по проекту? Убрать!» А там 216 кв. метров! Поднимаемся наверх, а там еще 500 метров потолка. Он ругал строителей на чем свет стоит. Коркин показывает на меня: «Вот этот человек получил такую трепку по дому быта в Алма-Ате, думаю, что он до сих пор помнит. И все, что он говорит, делайте безропотно».

О здании ЦК ВЛКСМ

У каждого моего объекта такая же биография, как и у человека. Тяжелое рождение, поиск технических условий, согласование с архитектурно-планировочным заданием, роды. Потом начинается процесс проектирования, затем процесс строительства, жизнь этого объекта и смерть, когда заканчивается его срок. 

Бывшее здание ЦК ВЛКСМ находится на пр. Толе би-ул. Чайковского. 

При реконструкции здания варвары зачем-то убрали витраж – первый литой цветной витраж в городе. Я как рабочий помогал монтировать секции, тогда не хватало сил. В субботу говорил жене: «Давай белье, пойду в прачечную сдавать». Она говорит: «Так мы на прошлой неделе сдавали». «А ты поищи, может еще что-то осталось». Потому что если я скажу, что иду работать, она скажет: «Тебе делать больше нечего!» Ночью, когда зажигался огонь, витраж работал на улицу, а днем — работал на холл. Вот эта эспланада была сделана каким образом – вот она идет ровно, потом пандус и попадаешь в холл второго этажа. Если бы мы протянули ровно, то попали бы между этажами. Из-за секретных коммуникаций нас попросили решить архитектуру так, чтобы на первом этаже ничего не закрывать. Поэтому пришлось делать этот пандус, под ним мы организовали раздевалки и туалеты. Один элемент продиктовал другой.

Мы создавали здание ЦК ВЛКСМ очень тяжело, авральным путем. Первый архитектор, которая разрабатывала проект, прежде работала техническим секретарем у главного архитектора города, принимала проекты на согласование. Я ее принял на работу, дал ей это задание, и какое решение она сделала! Ее проект хранится в госархиве, это чушь.

Она пошла на согласование, главный архитектор города, не ее начальник, а другой, сделал восемь замечаний, причем каждое из восьми хоронило проект. Приехал ко мне секретарь ЦК комсомола Закаш Камалиденов и говорит: «Спиридон Георгиевич, я доверял вашему институту, поэтому к вам пришел, а не пошел в другой институт и вы мне говорите, что провал. Давайте так договоримся, поскольку я вас знаю и вы известный архитектор – вот вам месяц, чтобы вы принесли проект на согласование и утвердили его. Не хочу вам угрожать, но уже не на нашем уровне мы будем беседовать, а на уровне ЦК партии и боюсь, что не только вы от этого пострадаете, но и ваш институт может много потерять и надолго». Кошмар. Я приглашаю Володю Алле, который работал во Дворце Республики, и там группа получила премию, а его исключили, потому что он был взят из моего института. Он им нужен был для подкрепления. Его решением правительства взяли от нас и передали им для участия в авторском коллективе. И если сегодня приведете меня к Дворцу Республики, я вам скажу, где его рука. Приглашаю Володю – давай, выручай. Он говорит: «Это не этично». Я понимаю, что не этично, но как руководитель пренебрегаю этикой. «Она работала, пусть и делает». «Принесем  извинения, скажем, что вынуждены ее отстранить». Я дал Володе размеры здания и поручил работать над фасадами, не связывая их с планами, а сам работал над планами дома вечером. Очень сложные планы были в зоне первого этажа, и посадка сложная, второй этаж тоже непростой. И мы сделали. Поэтому всегда указываю, что авторы здания ЦК ВЛКСМ: «Космериди и Алле», я никогда этого не забываю. Пригласил секретаря ЦК, он сказал: «Это здорово», пошли согласовывать без замечаний. Спасена была уже не только моя честь, но и института.

Микрорайоны и дискомфорт

Созданные микрорайоны — это великая победа государства, которое в кратчайшие сроки смогло обеспечить квартирами целую армию людей в СССР. Люди ждали годами жилье, и когда они получали эту квартиру — 6 кв. метров кухня, проходная комната, кривой санузел, они радовались до неба. И они постепенно обживали эту квартиру и постепенно задумывались о комфортности, потому что там, в хрущевках, дискомфортно. И постепенно у некоторых людей зарождалась агрессия. Эти микрорайоны нивелируют сознание человека. Это проверено на моем опыте. Я когда из квартиры переехал в дом на Толе би-Чайковского, который я спроектировал, то стал ловить себя на мысли, что становлюсь другим человеком. Более возвышенным, более уважающим себя. Когда ты живешь в хорошей, просторной квартире, то рождается уважение к себе. Дома в микрорайонах — это гроб для людей, которые живут там. Неслучайно Москва приняла решение сносить микрорайоны. Я анализировал зарубежные микрорайоны. Однажды мы поехали на окраину Парижа, там потрясающий район, еще не заселен, но как построен! Я поразился. Стоит дом, озелененный террикон, и я не вижу соседнее здание. Как они умудрились сделать такую систему застройки? Прежде это было чистое поле, и когда выкапывали землю из котлована, они ее не вывозили как мы за 15 км, а сложили и одерновали. Пойдите в наш микрорайон, вы «прострелите» его от начала до конца, никаких форм, ничего там нет, кошмар какой-то. За счет качества, безупречного качества, они строили прекрасные микрорайоны.

В 70-е-80-е годы Алматы просто задохнулся, нет территории, все микрорайоны забиты. Город обращается в правительство с просьбой выделить 500 гектар плодородных земель на юго-западе, западнее улицы Саина. Отказали. Через некоторое время снова обратились с просьбой, наконец дали согласие, прирезали 500 гектар. Объявили всесоюзный конкурс, в нем участвовали три наших института, кроме того, архитекторы из Киева, Ленинграда, Москвы, если я не ошибаюсь. Мне очень понравился проект «Казгорстройпроекта», и  я не ошибся, первую премию получил он. Они сделали огромный торгово-общественный центр, вокруг которого обустроена различная инфраструктура, а дальше идет жилье. Начали работать над проектом, придумывать новые дома, ведь для таких земель нужна была новая архитектура. Но строительная подоплека не готова, я имею в виду домостроительные комбинаты. У них налажен конвейер, им даже невыгодно менять номенклатуру изделий. Для того, чтобы их заставить менять подход, должна быть железная рука секретаря обкома или секретаря ЦК. И они запыхались, а время идет и горит все. И давай строить то, что вы сегодня видите. А ведь какая идея была, какой полет мысли.

Дом быта «Асем»

Конечно, должна быть железная рука. Единственную железную руку я видел у Есена Дуйсенова, председателя городского совета Алма-Аты. Он много сделал для города, и много вреда принес городу. Это решительный человек, я его хорошо знал. Пришел я к нему с решением посадки здания дома быта «Асем» по ул. Пушкина, между Горького и Пастера. Пошли мы к Дуйсенову с заказчиком - начальником бытового обслуживания населения, надо было, чтобы нам предварительно дали этот участок. Приходим в горисполком – нет Дуйсенова. Мой спутник говорит: «Пойдем в горком партии». Секретарь горкома предложил дом быта не на Пушкина строить, а на Горького. Ну, конечно, это нелепо. Размер дома быта — 166 метров. Если мы поставим на Горького, то закроем доступ людей на рынок. Мы потом там ломбард сделали и тот буквой «Г». Ну, я тихо возражал, думая, что наши проблемы еще впереди. Идем в горисполком, вдруг Дуйсенов там. Он как услышал про посадку на улице Горького, так закричал: «Вон отсюда!». Я предполагал, что так и будет, если мы скажем, что были в горкоме партии. И я понимал, какой антагонизм между ними. Дуйсенов сказал: «Вот я ухожу, закрываю вас на ключ, а когда вернусь, чтобы решение было по Пушкина». Что интересно, ну возьми, взгляни на план, сделано по Пушкина, как он и хочет. Через три часа он вернулся, а мы сидим, зеваем, заходит: «Сделал?» «Да, как вы просили». Уже не говорю, что так и было. Смотрит: «Ну, теперь другое дело, только я вас прошу, не выходите за пределы красной линии». 

Про главных архитекторов города

Вот главных архитекторов было примерно десять. Она группа этих архитекторов своей деятельностью доказала, что быть главным архитектором города не так-то просто. Вторая категория архитекторов – это те, которые считают, что главным архитектором может быть каждый градостроитель. И третья группа своей работой доказала, что город может и не иметь главного архитектора. Было примерно столько же председателей горисполкомов и акимов, и они мешали главному архитектору своим активным вмешательством в утвержденный генеральный план, который является законом. Нельзя в генплан вносить изменения – ни председателю горисполкома, ни главному архитектору. Он может накопить эти предложения и поставить вопрос о внесении изменения в генплан.

Летний театр 

Мы пошли с женой и сыном в парк Горького на выставку собак, там был овраг глубиной в 14 метров, и столько было всякого после выставки: бумага, пища человеческая и собачья, полная антисанитария. И вдруг меня осенило, что это безобразие здесь будет постоянно, и я подумал о том, что можно создать театр по принципу античных театров Древней Греции, и «посадил» на эти склоны скамейки. Я просил у правительства через «Госстрой» 550 кв. метров пиленого гранита, потому что бетонные ступени – это кошмар. Но мне отказывали. Однажды Кунаев приехал в парк — смотрел за подготовкой к празднику, увидел крышу эстрады и пошел посмотреть что там. После этого звонит мне председатель «Госстроя»: «Спиридон Георгиевич, вы там что-то просили для эстрады?» «Да, просил, 550 кв. метров гранита». «С каких это пор ступени считаются в квадратных метрах?» «Вы знаете, если я посчитаю их в погонных метрах, как они должны считаться, то вы вообще со стула свалитесь — 1650 метров надо». Он начал смеяться, потому что из одного квадратного метра получаются три погонных метра ступеней. «Еще что вы просили? Ракушечник вам нужен?». На третий день решение правительства – выделить материалы. Вот в каких жестоких условиях мы находились.