Понятно (вроде бы), что Z предшествовал определенный ход событий, была логика процесса, были причины и следствия, но – боже мой! – кого сейчас интересует контекст? Мы национальную историю-то выдрали не просто из мировой истории, но даже из региональной, и гордо водрузили ее сверху всего.

Кто наследник Тюркского каганата? Казахстан. Кто наследник империи Чингизхана и Золотой Орды? Казахстан. Про гуннов вообще молчим («арий» + «гунн» = «аргын»). Из издаваемых ныне книг можно узнать, что именно древние казахи были предками шумеров, основали Ассирию, Рим («caesar» – это ж вообще искаженное «кайсар»). Король Артур? Казах. Будда. Казах, причем вроде бы даже точно определили, что найман. Из недавно изданного шежире кыпчаков можно узнать, что к этому славному роду принадлежит маршал Мюрат. Видимо, после того, как султана Бейбарса окончательно зафиксировали как бериша, нужно было восполнить дефицит. Не беда, что школьный и университетский курс всемирной истории почти зачах. Его с лихвой восполняет новая национальная история. Как написал один из таких авторов, «карта Европы буквально кричит казахскими топонимами». Истори про экватор (екi батыр) из юмора медленно идут в академическую науку.

От ханства к ханству

Вообще, если посмотреть на логику процесса, то можно сделать своеобразные выводы. Великие кочевые цивилизации (гунны, монголы) зарождались между Алтаем и Китаем, вызревали, накапливали пассионарность, по терминологии Льва Гумилева, потом воевали с Китаем, а затем шли воевать на запад. Атилла дошел до Рима, монголы – до Адриатики. Кто оставался в казахстанских степях с точки зрения государственного строительства? Администрация, фискальные службы, комендатуры, таможня – и так веками, накапливая в наших будущих границах генофонд с развитой иерархией, навыками менеджмента и эпистолярно-публицистическими способностями, связанными с делопроизводством и апелляциями на деятельность соседей и вышестоящего руководства. Немудрено, что склонность к руководящей работе оказалась одной из базовых черт будущего менталитета. Ожидалось только создание кем-нибудь устойчивого государства, экономической и социальной инфраструктуры, особенно после распада Казахского ханства под внешними ударами и внутренними противоречиями.

Надо отметить, что казахские правящие династии фиксировались до возникновения Казахского ханства (XV–XIX вв.) и даже вне его. Дулаты в Хазарии (VII–IX вв.), джалаириды в Иране (XIV–XV вв.), катаганская династия Бадахшана и Куляба (XVII–XVIII вв.), мангытская династия Бухары (XVIII–XX вв.), коныратская династия Хивы (XVIII-XX вв.) и т.д.

Внешние риски? Будущий Казахстан оказался страной, достаточно фартовой. Арабы и китайцы в Таласской битве остановили взаимную экспансию в Центральную Азию (VIII в.). Шейбаниды разбили Тимуридов (XVI в.). Российская империя покончила с приволжскими и сибирскими ханствами (XVI–XVII вв.), а затем и со среднеазиатскими (XIX в.). Маньчжуро-китайцы разгромили и уничтожили джунгар (XVIII в.). Тут сложно удержаться от замечания, что Ногайская орда (кипчаки; будущие младшежузовские племена), Государство кочевых-узбеков/Шейбанидов (коныраты, кипчаки, найманы, алимы) и Джунгарское ханство (ойраты) были врагами молодого Казахского ханства, хотя генетически были более чем близки.

Следующий период истории воспринимается сегодня достаточно неоднозначно. Даже, пожалуй, не то, чтобы воспринимается, а подается. Вхождение в состав Российской Империи (местами добровольное, местами – принудительное) предопределили будущий расцвет Казахстана в составе Советского Союза – экономический, гуманитарный, социальный, научный. Пребывание в составе империи (наднациональная идеология, технологическое развитие и сильное государство с репрессивным и пропагандистским аппаратом) позволили максимально развить как природные ресурсы страны, так и социальный потенциал населения.

Кривое зеркало и реальность

В общем-то, никто никого не спрашивал насчет желания попасть в светлое будущее, заплатив за это определенную цену; народ просто направили по эту тему. Здесь надо подчеркнуть, что под термином «народ» подразумевается весь советский народ, а не отдельные народы в его составе. От голода и репрессий страдали не только казахи или украинцы (как это сейчас подается в национальных историях), а все вместе. А уж то, что за коллективизацией и репрессиями последовал период бурного экономического развития, почему-то вообще стало не принято произносить вслух. Как и об участии национальных кадров в тех самых перегибах, которые были подвергнуты сейчас полной анафеме. Тут же можно вспомнить и о том, что статус союзной республики Казахстан получил в 1936 году по решению союзного центра в лице И.В. Сталина («писем с мест» о необходимости такого шага в архивах и библиотеках зафиксировано не было), что, кстати, юридически предопределило и получение республикой независимости в 1991 году при распаде СССР. В противном случае, КАССР до сих пор могла быть автономией в составе Российской Федерации.

При описании «тяжелого колониального прошлого» также не упоминается о построенных в эти годы заводах, школах, больницах, научно-исследовательских институтах, университетах, автомобильных и железных дорогах, библиотеках, электростанциях, театрах, стадионах, аэропортах, разведанных и разрабатываемых месторождениях, о жилищном строительстве и т.д. С точки зрения элиты Казахстан смог получить доступ не только к качественному образованию, социальным лифтам, созданию трудовых (и аппаратных) династий, но и к наличию возможности апеллировать к вышестоящим инстанциям, которые, основываясь на едином стратегическом видении, как и на «сигналах с мест», жестко контролировали кадровую политику. Тут можно вспомнить и окончательное упразднение непопулярной ханской и султанской власти «по просьбам трудящихся», так и борьбу с трайбализмом, местничеством и коррупцией в более поздние периоды.

Достаточно нелепо смотрится тезис о том, что центр не давал развиваться национальным кадрам. Здесь просто можно привести ряд примеров: С. Утебаев, Д. Досмухамбетов, Б. Сагингалиев (Эмбанефть), Д. Омаров (Турксиб), А. Куленов (УКСЦК), С. Такежанов (Казсвинец), Н. Жаксыбаев (Зыряновский свинцовый комбинат), М. Битимбаев (Иртышский полиметаллический комбинат), Н. Бекбосинов (Мангышлакнефть), М. Байбеков (УКТМК), Р. Утесинов, М. Батырбаев (Узеньнефть), И. Едильбаев (Текелийский свинцово-цинковый комбинат), М. Акбиев (Карметкомбинат). Из инженерных кадров казахстанской промышленности выросли будущие руководители республики Д. Кунаев и Н. Назарбаев.

Под серпом и молотом

Говоря в целом, можно отметить ряд этапов становления казахстанской советской элиты. После революции и Гражданской войны к руководству пришли профессиональные революционеры, полевые командиры и пропагандисты (в том числе и большая часть руководства несостоявшейся Алашординской автономии). Данный период характерен высоким уровнем конфликтности (борьба с разными «уклонами», взаимные жалобы, конфликты между региональными группами), постоянными перегибами при проведении генеральной линии и достаточно низким уровнем грамотности (лиц с высшим образованием практически не фиксировалось).

После репрессий конца 30-х годов к власти пришла уже новая генерация, которую можно охарактеризовать как технократическую (дипломированные инженеры и агрономы), которая под руководством ставленника центра Н. Скворцова и кадрового офицера НКВД (об этом почему-то тоже стараются забыть) Ж. Шаяхметова обеспечила дальнейшую жесткую модернизацию экономики и социальной сферы, пришедшийся во многом на тяжелый военный период.

Послевоенный период охарактеризовался вновь обострившейся околоидеологической борьбой и превратил республику в место постоянных дрязг идеологического актива и творческой интеллигенции, обвинявшей друг друга в национализме, но во многом сводя личные счеты. Многие «жертвы репрессий» того периода (арестованные или сосланные), надо сказать, принимали активное участие в этих конфликтах, но пали в результате поднятых ими же волн. Современная историческая публицистика, кстати, склонна подносить этот период, как время, свободное от трайбализма, но эти тезисы не выдерживают никакого сравнения ни с реальным представительством регионов и родов, ни с фактами местничества и семейственности, которые перманентно воспроизводились в республике при любых руководителях и режимах.

В итоге руководство республики, не справившееся с идеологическими разборками и исчерпавшее свой потенциал, было сменено, и следующий период будет связан с освоением Целины, активным развитием промышленного потенциала и весьма своеобразными хрущевскими административными реформами. Постоянные реорганизации (можно назвать, в частности, создание совнархозов и разделение партийных органов на промышленные и сельские), частые перемещения в руководстве привели к неразберихе в управлении, при том, что экономика упорно продолжала расти. Вместе с тем, характерное для сталинского периода исполнение плана любой ценой сменилось подгонкой плана под фактически исполненный объем работы (а в будущем – и награждением всех подряд независимо от результатов работы). Управленческая элита республики претерпела и серьезные структурные изменения, в частности, связанные с выходом на сцену ветеранов войны и приездом большого числа кадров из центра, многие из которых, надо отметить, успешно инкорпорировались в республиканские кадры.

Брежневский период, традиционно называемый «застоем», во многом был объективно обусловлен желанием и элиты, и населения «отдохнуть» после перманентных реформ 1950-х – начала 60-х годов. Элита стабилизировалась, более того, «вросла» в землю, получив впервые за многие десятилетия возможность обрасти определенными благами цивилизации, дать престижное образование и стартовые политические возможности детям, племянникам и зятьям и сосредоточиться не столько на ускоренном индустриально-технологическом развитии, сколько на укреплении идеологической работы и решении социальных-бытовых запросов растущего населения. Особым благом для Казахстана оказалась дружба Д. Кунаева с генеральным секретарем ЦК КПСС Л. Брежневым, которая позволила стабилизировать кадровую политику, укрепить власть республиканского лидера, получить приток инвестиций из центра, но и – что немаловажно – снизить по возможности контроль над республиканским руководством. В итоге, второй секретарь ЦК, руководители КГБ, МВД и прокуратуры назначались из числа казахстанцев, а не присылались из Москвы.

Можно отметить, что при Ленине (1919–1924 гг.) в республике сменилось 7 партийных руководителей и 3 премьера. При Сталине (1925–1953 гг.) – соответственно, 7 и 4, при Хрущеве (1953–1964) – 7 и 6, то при Брежневе (1964–1982) – один первый секретарь ЦК и 2 председателя Совмина.

Несмотря на то, что при Кунаеве был введен региональный паритет и велась перманентная борьба с местничеством (путем ротации кадров из одних регионов в другие), тем не менее, произошло снижение уровня мобильности и эффективности элиты, что отразилось и на снижении темпов экономического развития. Сроки пребывания в должности и средний возраст руководящих работников стали расти, как и количество награждений по поводу и без оного. Поводом, кстати, было намного больше, ибо Советский Союз в целом и Советский Казахстан в частности оказались в тот период в апогее своего расцвета.

Элита вросла во власть, обросла свитой и благами и не была готова к переменам. Период 1985–1991 годов оказался шоком для страны, и страна его не вынесла. В кадровом отношении был произведен (объективно и субъективно) полный слом прежней управленческой элиты, а затем и институтов управления. Можно, конечно, сказать про развитие демократических принципов, свобод и социальных лифтов, но бессистемность и бесцельность процесса сыграли дурную шутку и с тем, кто перестройку затеял, и с теми, кто в нее поверил…

Четверть века и потом

Период независимости оказался тяжелым испытанием для Казахстана. Помимо необходимости выстраивать новую систему управления (партийная распалась, а советская – без партийного руководства оказалась нерабочей) в новых экономических условиях (для которых просто не было кадров) нужно было еще и обеспечить руководство теми сферами, которые традиционно были в компетенции союзного руководства (оборона и ВПК, ядерная промышленность, тяжелая индустрия, нефть и газ и т.д.), при этом в условиях оттока значительной части соответствующих кадров в Россию и роста политического влияния со стороны национальной творческой интеллигенции (вместо прежней инженерно-технической).

Государство сделало единственно возможную ставку – на просвещенный авторитаризм, консервацию политических и социальных ценностей и факторов и ускоренное развитие рыночных институтов как в частной сфере, так и в квазигосударственной.

Отсутствие опыта при наличии политической воли привело к значительному экспериментаторству, в том числе и в кадровой сфере. В частности, некоторыми следствиями государственного и кадрового строительства 1990–2000-х годов стал высокий уровень оттока несправившихся, проворовавшихся и просто невписавших в новые реалии кадров в оппозицию (где идейная быстро развалилась, а олигархическая самодискредитировалась), а также склонность новых генераций (как спонтанных, так и специально выведенных) к своего рода мессианским ролям (особенно по мере удаления от точки доступа к государственным финансам и активам). Место союзных кадров и институтов заняли международные ТНК и вновь возникшие олигархические ФПГ, прошедшие ритуальное очищение через мировые финансовые биржи. Корпоративизация экономического сектора разгрузила государство от выполнения этих задач, позволив сосредоточиться на саморазвитии, если можно так выразиться. Финансово-торговая «аристократия» была допущена к государственному управлению (но не к политической власти), чем была несколько недовольна (информационные войны и частные партийные строительства, начавшиеся конца 90-х – тому прекрасное подтверждение).

Что касается государственного аппарата, то, несмотря на присущий ему консерватизм и традиционные негативные проблемы (трайбализм, непотизм, коррупция и желание минимизировать ответственность за принимаемые решения), он не подвергся полностью силе инерции, являясь основным двигателем экономической, социальной и политической трансформации страны. Трансформация происходит, понятно, далеко не идеальным образом, местами бессистемным и бессодержательным, но некоторая динамика все же обеспечивается. Несмотря на распространенное мнение о косности элиты, «короткой скамейке запасных» и власти «старой гвардии», правящая элита является относительно динамичной системой: происходит приток новых кадров (зачастую незаметный в силу ориентированности восприятия на знакомые имена), средний возраст высшего руководства не растет, а находится на постоянном уровне уже несколько десятилетий. Даже говоря о «старой гвардии» можно отметить, что в ее составе присутствуют лица, имеющие 20-летнюю разницу в возрасте.

Нельзя не отметить и высокий уровень преемственности – та стабилизация, которая произошла в позднесоветский период и дала тогдашней элите обеспечить стартовыми возможностями свое потомство, позволила обеспечить и свое воспроизводство. При этом развитие наследственной принадлежности к руководству и функционально-командный принцип в кадровой политике привели к закрытию «длинных» социальных лифтов, что характеризуется ограничением кадрового роста только возможностями одного уровня (район, область, республика, предприятие, отрасль). Можно назвать это явление как переход от пирамидального принципа к зиккуратному, при том, что государство (и отчасти корпоративный сектор) постоянно пытается насадить эти горизонтальные уровни на различные вертикали управления с целью обеспечения сохранения управляемости страной. Проблема в том, что некоторые слои окаменели настолько, что никакая вертикаль и реформы их уже не берут.

Другая проблема уже методическая: чтобы подвести черту под очередным этапом и переставь его считать переходным, необходимо пройти испытание, которое Казахстан, да, пожалуй, еще и Узбекистан, единственными из республик бывшего СССР еще не проходили. Безусловно, определенные сценарии существуют и постоянно рассматриваются, причем не только в Казахстане, и хотелось бы все-таки говорить об эпохе будущего (когда-нибудь) второго президента, а не о, допустим, внешнем управленце. Как бы то ни было, элита была и есть живее и живучее государства и сложно ожидать от нее иного и в будущем.

Фото с сайта el.kz

Материал опубликован во втором номере журнала Vласть. Любая перепечатка возможна только с письменного согласия редакции.