В апреле 2024 года в Казахстане была запущена официальная платформа онлайн петиций ePetition.kz. С того момента на платформе появилось более 70 публичных обращений, четыре из них были рассмотрены представителями министерств.
Итоги рассмотрения вызвали неоднозначную реакцию в обществе. В социальных сетях граждане писали, что некоторые петиции (о запрете пропаганды ЛГБТ и о запрете азартных игр для чиновников) несопоставимо быстро набирают необходимые 50 тысяч подписей. При этом рассматриваются они в приоритетном порядке и более пристрастно, чем другие (о возврате прежнего часового пояса и отмене утильсбора).
В СМИ также появлялась информация о том, что для продвижения и более активного сбора подписей под некоторыми петициями использовался административный ресурс. «Власть» собрала сведения о том, как бюджетники и студенты принуждались к поддержке петиций о запрете пропаганды ЛГБТ и о запрете азартных игр для чиновников.
Эксперты, опрошенные «Властью», сомневаются в адекватности электронных петиций как способа расширения политического участия граждан. По их словам, система сейчас устроена так, чтобы продвигать заранее принятые властями решения и подкреплять их иллюзией массовой поддержки.
«Институт электронных петиций создает лишь видимость общественного участия в управлении государством. Он также позволяет администрации Токаева продвигать свои спорные инициативы от имени общества», — говорит политолог Димаш Альжанов.
Запросы граждан при этом не учитываются из-за перевернутой логики самого института петиций. Власти самостоятельно распоряжаются тем, каким обращениям дать ход при модерации, а какие отвергнуть. Они также на свое усмотрение принимают решение об одобрении или отклонении петиции, не согласуя его с гражданами.
«Динамика отношений власти при работе с петициями не в пользу общества. Общество выражало свою позицию против утильсбора и часового пояса. Но у государства была своя задача: увести людей с этими претензиями с улиц», — считает правозащитница Татьяна Чернобиль.
В итоге петиции делают граждан пассивными наблюдателями, лишая их какого-либо влияния на политический процесс. Это также подкрепляется параллельным усложнением правил организации и проведения митингов.
«Государству удобно перенаправить протестные движения с улиц в цифровое пространство, чтобы сделать людей менее политически активными. А у людей появляется ложное ощущение того, что они могут многого добиться простым репостом в соцсетях», — говорит исследовательница PaperLab Камила Асхат.
Реформа и ее ограничения
По словам Чернобиль, желание властей запустить официальный институт электронных петиций впервые проявилось в феврале 2020 года. Тогда в публичном поле активно обсуждался законопроект о порядке проведения мирных собраний.
«Во время общественной дискуссии, в которой я принимала участие, кто-то из общественников сказал: было бы здорово, если бы и мирные собрания проводились онлайн. Министром информации тогда был Даурен Абаев, и он прямо восхитился этой идеей», — замечает она.
Предметное обсуждение и начало реализации этой меры началось осенью 2020 года, сразу после послания президента Касым-Жомарта Токаева народу Казахстана. Однако из-за продолжающейся пандемии коронавируса и Январских событий работа над ней затянулась.
В этот период в Казахстане активно запускали петиции на самых разных платформах – от местных до международных, и по самым разным темам – от необходимости ужесточения наказания за бытовое насилие до переименования столицы. Госорганы сообщали, что петиции видят, но реагировать на них не будут, поскольку официальной платформы еще нет.
Платформа ePetition.kz была официально запущена только в апреле 2024 года. С помощью нее граждане могут выносить разные вопросы на рассмотрение правительства, если они пройдут предварительную модерацию и соберут 50 тыс. подписей граждан.
С момента запуска на сайте было опубликовано порядка 70 петиций. Согласно правилам платформы, после сбора 50 тыс. подписей петицию должны рассмотреть в течение не более чем 40 рабочих дней.
Сотрудники министерств приняли решение по четырем из них – единственным, преодолевшим отметку в 50 тысяч подписей. В них предлагается ввести запрет на азартные игры для чиновников, запретить пропаганду ЛГБТ, отказаться от утильсбора и вернуть прежний часовой пояс. Первую петицию в правительстве поддержали полностью, вторую — частично, а третью и четвертую отклонили.
Процесс отбора петиций, как и координация всей дальнейшей работы над ними, вызывает очень много вопросов, говорит Чернобиль. И первый из них касается нарушения баланса власти, поскольку на каждом этапе государство выступает конечной инстанцией принятия решения.
За все этапы процесса рассмотрения петиций отвечает министерство культуры и информации, как уполномоченный орган по взаимодействию государства и гражданского общества. При этом официально у него нет полномочий, чтобы толковать содержание петиций на предмет наличия в них признаков нарушения прав человека.
«При необходимости министерство может обратиться за разъяснением в другие госорганы, но такой необходимости министерство может и не усмотреть. И сейчас видно, что [некоторые отобранные петиции] если не нарушают, то посягают на нарушение прав человека. При этом министерство отказывается это признавать», — замечает Чернобиль.
Кроме того, петиции изначально содержат критический изъян, поскольку государство нередко будет заинтересовано в том, чтобы отклонять их. Предложения о возврате часового пояса или отмене утильсбора, к примеру, направлены на то, чтобы отказаться от решений, на принятие которых власти уже потратили ресурсы.
«Маловероятно, что государство пойдет на это уже после внедрения новшеств. В противном случае государство покажет, что вся работа проведена впустую», — подчеркивает Чернобиль.
Принудительные подписи
Политолог Димаш Альжанов считает, что петиции не являются демократическим институтом. Это, по его словам, уже продемонстрировал случай петиции за запрет «скрытой и открытой пропаганды ЛГБТ в Казахстане», которая была запущена известными конспирологами, антиваксерами и реакционерами – Союзом родителей Казахстана в конце мая и набрала 50 тыс. подписей всего за 12 дней.
«Инициатива была принята несмотря на то, что [профильный] закон напрямую запрещает рассматривать петиции, которые могут привести к нарушениям прав человека. Правительство и администрация президента, как главный политический орган страны, на практике продемонстрировали, что при необходимости подобные злоупотребления вполне можно осуществлять», — констатирует политолог.
Пристрастность властей при рассмотрении этой петиции подтверждают свидетельства об использовании административного ресурса для ее поддержки. Несколько человек подтвердили в разговоре с корреспондентом «Власти», что распоряжение поддержать петицию направлялось руководством бюджетных учреждений своим сотрудникам. То же самое происходило и в правящей партии Amanat.
Мадияр (имя изменено по просьбе героя – В.) проходил практику в одном из филиалов партии Amanat в Астане. По словам студента, практикантов настойчиво просили подписать петицию о запрете пропаганды ЛГБТ, убеждая, что так они продемонстрируют свою гражданскую позицию.
С аналогичной просьбой представители партии также обзванивали работников различных предприятий, состоящих в Amanat. «Причем они открыто говорили о том, что руководители профсоюзов могут собрать ЭЦП своих сотрудников и подписать [за них петиции] самостоятельно», – говорит практикант.
По его словам, сотрудник партии Amanat подтвердил ему, что партия поддерживает запрет пропаганды ЛГБТ.
Мадияр считает, что содержание петиции подразумевает под собой дискриминацию, а призывы ее авторов незаконны.
«Пропаганда – это искажение фактов, ложь, манипулирование сознанием, насильное формирование какого-то мнения. Мне кажется, что это понятие больше относится именно к тем, кто создал эту петицию», – считает он.
«Власть» направила запрос в правящую партию Amanat о том, по какой причине она активно поддерживала петицию, в июне, но так и не получила ответа от пресс-службы. Депутаты мажилиса от правящей партии активно выступали в поддержку петиции в ходе заседаний рабочей группы.
«Партийцы, как и все казахстанцы, имеют право на выражение личного мнения, участие в общественных инициативах на добровольной основе», – заявили в Amanat.
В партии также подчеркнули, что она выступает за укрепление традиционных семейных ценностей и сохранение общественной морали, а особое внимание уделяет «сохранности и защите уникальности, самобытности и традиций казахстанского народа». По этой причине, напомнили в Amanat, ее депутаты уже поднимали вопросы «ограничения пропаганды нетрадиционных отношений».
Работница одной из поликлиник говорит, что попала в список тех, кто должен был проголосовать за запрет «пропаганды ЛГБТ», но ей удалось отказаться.
Она также предоставила запись голосового сообщения от руководства с требованием подписать петицию и отправить скриншот. На записи говорилось, что нужно сто подписей.
Медработница также считает, что петиция нарушает конституционные права квир-людей, которые подвергаются преследованиям и травле в Казахстане только за то, кем они родились.
«То, что ее подписывали, заставляя работников бюджетных организаций, означает только одно – этот запрет нужен только властям, обычным людям по большей части все равно», – добавляет она.
Алина (имя изменено по просьбе героини – В.) работает в одной из частных школ Туркестанской области. По ее словам, почти во все рабочие чаты учителям отправляли петицию и просили подписать ее.
«Не проверяли пофамильно, но, мне кажется хватило того, что отправляла это сообщение заместитель директора. И в конце ещё прислали голосовое сообщение, что необходимо от каждой школы предоставить минимум 10-12 голосов», – говорит она.
Сама Алина тоже считает требования петиции неправильными: «Как можно запретить то, что человек сам не выбирает? Своим детям я давно объяснила, что люди разные, и однополые отношения тоже могут быть нормой».
Но, констатирует она, многие отвечают: «Ой, я бы не хотел, чтобы мой ребенок видел однополые отношения».
Акиматы нескольких регионов в ответ на запрос «Курсива» заявили, что не требовали от учителей и врачей подписывать петицию.
Для чего был введен институт петиций?
Политолог Димаш Альжанов убежден, что институт онлайн петиций был введен в Казахстане для создания видимости политического процесса, чтобы дать обществу ограниченный и иллюзорный канал для взаимодействия с правительством и органами местной власти.
В частности на условность механизма петиций указывает законодательный запрет на постановку вопросов об изменении недемократических институтов и авторитарных практик в Казахстане.
«Через петицию невозможно добиться честных и конкурентных выборов, выборности акимов городов республиканского значения и столицы. Нельзя гуманизировать и сделать более цивилизованной работу полиции и прокуратуры», — поясняет Альжанов.
Камила Асхат, изучающая институт онлайн-петиций в центре PaperLab, говорит, что основанием для появления государственной платформы стала реальная общественная мобилизация.
«Институт онлайн петиций работал для граждан как способ конструирования собственной повестки. Самой яркой была петиция против бытового насилия, которая набрала 150 тыс. подписей. Она создала коллективное ощущение, что онлайн инструментами можно многого добиться», — говорит исследовательница.
Однако с появлением e-petition.kz петиции стали способом деполитизации людей, чтобы минимизировать их желание проводить массовые собрания в физическом пространстве.
«Петиции — это такой способ переноса протестов из оффлайна в онлайн, который сопровождался изменениями в порядке организации митингов, в том числе сменой постоянной площадки для них в Алматы. Этот инструмент особенно необходим властям на фоне событий Қанды Қаңтар. После больших политических потрясений цифровые способы проявлять общественный протест кажутся безопаснее, в том числе и самим гражданам», — объясняет Асхат.
Как механизм участия граждан в политике, петиции в полной мере работают в демократиях, а не авторитарных системах, говорит Альжанов. С помощью них нельзя инициировать какую-либо дискуссию в парламенте и привлечь к законодательной работе депутатов. Прежде всего потому, что в Казахстане нет независимого парламента, который ориентировался бы на запросы общества.
«Механизм петиций не является демократическим, и к такого рода преобразованиям привести не может. Без подотчетности правительства обществу, без прозрачности принимаемых решений, а также без демократических механизмов защиты прав и интересов граждан институт петиций будет только инструментом злоупотреблений и манипуляций», — подчеркивает Альжанов.
Асхат так же считает, что пока государство остается основным стейкхолдером процессов, связанных с петициями, они будут оставаться инструментом навязывания необходимой властям повестки.
В то же время она отмечает, что петиции — довольно сложный механизм политического участия граждан. В основном из-за того, что людям довольно сложно отслеживать судьбу петиций на протяжении всего срока работы над ней.
«Интерес к той или иной петиции может взлетать от ее активного обсуждения, но при смене новостных трендов он может сойти на нет. Люди также могут забывать про эти петиции с течением времени. Или отслеживать не все этапы, которые те проходят, особенно общественные обсуждения», — резюмирует Асхат.
При этом она не исключает, что петиции могут стать точкой мобилизации различных групп гражданского общества. Вопрос только в том, как использовать его для адвокации более прогрессивных социальных изменений в условиях, когда каждый шаг модерируется государством.