Адиль Каукенов, Старший аналитик Агентства по исследованию рентабельности инвестиций (АИРИ), Астана, специально для Vласти
За последние годы Китай заметно укрепил свои позиции в Центральной Азии и в немалой степени благодаря многостороннему формату сотрудничества, который олицетворяет собой Шанхайская организация сотрудничества (ШОС).
Для Китая это не просто ключевая организация, это по сути интеграционный проект в регионе как его видят в Пекине. Причем развитие Центральной Азии тесно увязывается с развитием Синьцзяна, в который китайское руководство вкладывает серьезные инвестиции, для того чтобы преодолеть сепаратистские настроения в неспокойном районе. Но вместе с тем, в ШОС имеется серьезные системные противоречия, преодолеть которые попытается новое руководство КНР во главе с Си Цзиньпином. Эти противоречия, условно можно разделить на два основных круга, которые охватывают и порождают остальные противоречия внутри организации.
Круг первый
Первый уровень – это конкуренция гигантов Китай – Россия. Причем эта конкуренция наблюдается только в Центральной Азии. По всем остальным болевым точкам на международной арене таким как: ситуации вокруг Ирана и Сирии, расширение НАТО, развертывание ПРО США в Европе и АТР, «бархатные» революции, Афганистан и по многим другим – Пекин и Москва проявляют редкостное единодушие, что обусловлено конкуренцией с Соединенными штатами. До недавнего времени это единодушие не создавало настоящего альянса, так как и Россия и Китай были больше заинтересованы во взаимоотношениях с Западом, США в частности, нежели друг с другом.
Поэтому нередко Пекин и Москва «торговали» своей дружбой перед Вашингтоном, набивая себе цену, при этом забывая об интересах своего стратегического партнера сразу же как только маячила возможность наладить отношения с США. Так, для Пекина в свое время стало неприятным сюрпризом, что Москва в результате потепления отношений с Вашингтоном открыла возможность установления американских баз в Центральной Азии, а также предоставила свои традиционные связи с Северным Альянсом Афганистана для укрепления там американского контингента. Китай также был более ориентирован на США, в силу зависимости от американского рынка.
Но на данный момент тенденция меняется. С приходом Си Цзиньпина Китай начинает строить свою экономическую модель с упором на стимулирование внутреннего потребления и уменьшения внешней зависимости. Поэтому отношения с Россией начинают приобретать новое значение для Китая. Вероятнее всего, именно этим объясняется тот факт, что первый свой визит Си Цзинпин осуществил именно в Москву, чем вызвал серьезное раздражение в Вашингтоне.
В феврале 2012 года Си Цзиньпин, будучи еще заместителем генсека Ху Цзиньтао, но уже однозначным претендентом на пост руководителя КНР, посетил США, где ему оказали роскошный прием, по сути, на уровне главы государства, стремясь укрепить отношения с будущим лидером Китая. Поездкой в Москву Си Цзиньпин не оправдал надежды американского истеблишмента, что хорошо проявилось в статье Збигнева Бжезинского, выразившего крайнее недоумение, что в качестве первого визита был выбран не важнейший экономический партнер и ведущая держава мира США, а Россия.
В то же время во внешней политике второго срока Барака Обамы был провозглашен «поворот на Азию». Неслучайно первое турне после своего переизбрания президент США начал с азиатских стран. Здесь тоже прослеживается связь с глобальным противостоянием. Необходимо учесть, что в ходе своего азиатского турне Обама поддержал Мьянму, где высказался за сокращение импорта военных технологий из Китая. Более того, Обама посетил Мьянму несмотря на то, что в этой стране идут серьезные этнические чистки и погромы.
По данным ООН, мусульмане Мьянмы – рохинджа являются одним из самых угнетаемых этнических меньшинств, насилие против которых поддерживается государством. Помимо этого, Таиланд был назван Обамой одним из ведущих союзников США в регионе, хотя это государство также является страной, обвиняемой в этнических притеснениях. Южные штаты Таиланда заселены малайцами-мусульманами, и градус религиозно-этнической нетерпимости периодически приводит к эскалации насилия, в котором Бангкок занимает позицию буддистов и обрушивает репрессии на малайцев.
Суть поддержки столь одиозных государств заключается в том, что Вашингтон убивает сразу «двух зайцев»: с одной стороны закрепляет лояльность проблемных, но стратегически важных стран против Китая и религиозных режимов Ближнего Востока. Таким образом, Таиланд и Мьянма нуждаются в международной поддержке для решения своих внутренних проблем, а США, как никто, способны и дают им информационный щит. Соответственно лояльность Бангкока и Дакки обеспечивается сравнительно недорого, но эффективно.
Новое руководство Китая прекрасно осознает стремительность ужесточения геополитической игры против него, поэтому делает ставку внутри страны на ханьский национализм, а вовне стремится создать вокруг границ политический, экономический и энергетический буфер. А ШОС – один из ключевых элементов этого буфера, так как прикрывает границу с севера и запада, а также потенциально может обеспечить энергетические потоки, необходимые экономике Китая.
Но именно политика Москвы тормозит скорейшее развитие ШОС. На последнем саммите в Пекине, российские дипломаты не скрывая записывали себе в успех торпедировании основных китайских инициатив. Трудно понять, как можно создать эффективную и надежную организацию, если второй крупнейший участник настроен делать все, чтобы не допустить того, чтобы крупные проекты заработали. И этому есть свое объяснение – очевидно, что одной из движущих мотиваций России по вхождению в ШОС является предотвращение бесконтрольного проникновения Китая в Центральную Азию.
В начале двухтысячных стало понятно, что так или иначе Китай в регион войдет, и потому Москва дала добро, но со своим участием. Это было выгодно и Пекину, так как за счет участия Москвы в организации, ШОС, а значит и вхождение Китая в регион, получило серьезный запас легитимности. Поэтому Москва всегда в ШОС занимала позицию «энергичного пессимиста», много предлагая, выделяя бюджеты, но по итогам делая все, чтобы ШОС не выходила за рамки диалоговой площадки. Попытки России направить ШОС на глобальное поле, за счет расширения или активности в мировом масштабе натыкаются на неприятие как Пекина, для которого ШОС вполне конкретный механизм, и опасающегося его размывания, так и центральноазиатов, опасающихся, что их вовлекут в новое противостояние между Россией и Западом.
А для усиления своего влияния в Центральной Азии у Москвы есть другие организации, полностью дублирующие по функциям ШОС, но уже без Китая. И здесь Россия вполне успешно борется за конкретное наполнение деятельности организаций, таких как силы быстрого реагирования в ОДКБ в плане безопасности или единое таможенное пространство в сфере экономики.
Визит Си Цзиньпина, по всей видимости, должен положить начало смене тенденции и заинтересовать Москву в совместных проектах, благо инвестиционные возможности у Китая имеются. И первый эффект уже есть, «углеводородный прорыв» в ходе визита Си Цзиньпина в Москву заставил говорить о кооперации в этой сфере с Казахстаном, в частности, в плане использования трубопровода Атасу-Алашанькоу.
Возможно, этот «прорыв» позволит китайским дипломатам в июне этого года на саммите ШОС в Бишкеке настроить российскую сторону на сотрудничество в энергетической сфере в рамках ШОС, к примеру, начать работу над неоднократно предлагаемым Энергетическим клубом ШОС.
В любом случае, конкуренция между Россией и Китаем за Центральную Азию является самой основной и системной проблемой ШОС, на которую влияет множество факторов, и преодоление которой возможно лишь в случае изменения самого формата двусторонних отношений между Москвой и Пекином. Однако китайская сторона, видимо, это уже поняла.
Круг второй
Второй уровень противоречий в ШОС – это конкуренция между самими центральноазиатами, процессы дезинтерграции между странами региона и метания между различными региональными центрами силы центральноазиатских элит.
Так, декларируемый «шанхайский дух» доверия на деле неприемлем не только в отношениях с Китаем, по отношению к которому традиционно высоки антикитайские настроения в соседних странах, но и на уровне двусторонних отношений практически всех центральноазиатских стран и по самым разным поводам. Отношения между Узбекистаном и Кыргызстаном находятся в стадии стабильного конфликта, в отсутствии даже попыток решить вопрос об анклавах, диаспорах, водных ресурсах и энергетике. Инциденты на границе стали привычными делом, а антиузбекская истерия в кыргызском обществе дает основание полагать, что резня в г. Ош 2011 года далеко не последняя.
Узбекистан и Таджикистан демонстрируют не меньший скрытый накал отношений. Причем важно, что духа доверия или гармонии между этими странами даже не предвидится. Взаимные упреки, претензии, постоянно вспоминаемые старые обиды, разговоры в кулуарах и кухнях о потерянных территориях, а тем более противоречия по водной проблеме наталкивают на мысль не о «духе доверия», а о том, как будут складываться отношения после смены элит, сначала в Узбекистане, а в дальнейшем и в Таджикистане. Тем более, если сейчас воинственность Таджикистана ограничена «незализанными ранами» после десятилетней гражданской войны, то, как поведет себя новая генерация, не видевшая войны, но выросшая в условиях нищеты и зашкаливающей националистической риторики, остается вопросом.
В свою очередь, Казахстан также испытывает негативные последствия дезинтеграционных процессов в регионе. Причем в силу географического положения, Казахстан оказывается буквально в центре ШОС, а значит и в центре интересов в вопросах о границе, водных ресурсах, обеспечении безопасности инфраструктурных объектов, борьбы с наркотрафиком и экстремистами.
Гибкость внешней политики позволяет Астане избегать излишнего накала страстей, но «пороховых бочек» в отношениях с соседями по региону тоже немало. Однако механизм ШОС пока не удается использовать даже для обсуждения с Китаем проблемы трансграничных рек не в двустороннем, а хотя бы в трехстороннем формате, подключив к переговорному процессу о притоках Иртыша Россию.
Не меньше вопросов вызывает Узбекистан, лежащий в центре всех крупных скандалов в Центральной Азии, обладающий крепкими вооруженными силами, возросшим до 30 млн населением и стоящий на пороге смены власти.
Также нужно отметить и политическую конкуренцию Ташкента и Астаны. Но данная проблема не несет в себе ярко выраженной угрозы по сравнению с другими и носит больше личностный характер между главами обоих государств. Смена власти в Ташкенте может поставить куда более серьезные проблемы перед всем регионом, так как прогнозируемого сценария смены власти в соседнем государстве не прослеживается.
Более того, это вопрос системного характера для всего региона. Причем вариаций не так много. Туркменский вариант – это всего лишь отсрочка вопроса, так как системы все равно нет. Гурбангулы Бердымухамедов, получив пост президента, наглядно продемонстрировал всем претендующим на роль «серого кардинала» в Центральной Азии, как это происходит в наших реалиях. Как казалось всемогущий Реджепов и все его сторонники, сами посадившие на трон Г. Бердымухамедова, оказались за решеткой в течении каких-то пары месяцев. Т.е. в следующий раз, в самой же Туркмении «туркменский вариант» уже не пройдет.
Киргизский вариант еще хуже, так как демонстрирует лишь тенденцию скатывания государства к «охлократии» и захвату криминалитетом власти. Таджикистан в силу возраста Э. Рахмона еще относительно далек от этого вопроса, хотя тоже к нему придет и, с учетом негативного опыта гражданской войны и соседства с Афганистаном, уровни риска в этой стране значительно выше.
Но самыми важными в системе региональной безопасности являются Казахстан и Узбекистан. Регион и, ШОС соответственно, может пережить хаос в Кыргызстане или Таджикистане, даже не вмешиваясь в него, но раздираемый на части Казахстан или Узбекистан будет означать конец существующей системе безопасности, а значит и ШОС.
Но в этом важнейшем вопросе безопасности ШОС также абсолютно недееспособна. Это наглядно продемонстрировали события в Кыргызстане, являющегося членом ШОС, а до этого членом Шанхайской пятерки. За двумя революциями в Кыргызстане ШОС смогла только наблюдать, сетуя устами экспертов на всевозможных форумах на отсутствие каких-либо инструментов воздействия на ситуацию. Точно так же не смогла ШОС стать арбитром или площадкой для выяснения отношений в регионе.
В целом, латентно неприязненные отношения между Узбекистаном, Кыргызстаном и Таджикистаном, процессы дезинтеграции, раскручиваемый «пещерный национализм» в регионе, несоответствие провозглашаемых ценностей (шанхайский дух) с реальными процессами в регионе, это второй круг системных противоречий в ШОС.
Вместе с тем, сложности стоящие перед Китаем в развитии ШОС, несут для Пекина и определенный позитив. В случае дальнейшего укрепления позиций Китая в регионе и соответственно усиления авторитета ШОС, у Пекина может появиться возможность выступить в качестве арбитра в региональных спорах.
Тогда Китай одним выстрелом уложит двух зайцев, с одной стороны, страны региона будут стремиться улучшить двухсторонние отношения с Китаем, чтобы усилить свои позиции в споре с соседями на многосторонней площадке. С другой, в многостороннем формате, Китаю удастся продвинуть собственный интеграционный проект, тем самым решив проблему развития западных провинций и буфера безопасности на западных границах.