В жутком, обволакивающем всех пропагандистскими потоками тумане войны, одно проступает предельно ясно: империи, заключенной сейчас в теле путинской России, предложить нечего ни миру, ни соседям, ни даже собственному населению. Вернее, за ней осталась лишь голая сила – естественный и окончательный концентрат из спонсируемых Кремлем потуг на новую «национальную идею». Выдаваемые за медленное «вставание с колен», они, по сути, оказались массовой зачисткой пространства – даже не от «диссидентства», а от конкурирующих россий, спрятанных в сознаниях частных граждан. Возможно, что возникший духовный пустырь предназначался зачищиками под «великие стройки», однако их средств, совести и ума в итоге хватило разве что на канал «Звезда», стикеры для лобовых стекол про «можем повторить», и бойцовский клуб «Ахмат» с его своеобразным, и совсем не толстовским, горским аллюром.
Мне не под силу ответить на вопрос, почему так произошло. Для этого нужны люди, наделенные как огромной симпатией, так и обладающие огромной проницательностью –а таких нам сейчас катастрофически не достает. Однако и без них можно смело констатировать — формации, подобные путинской, жизнеспособностью не отличаются. Парадокс власти в том и заключается, что по-настоящему действенной она остается лишь до тех пор, пока незрима. Как и любое искушение, власть в первую очередь должна соблазнять на расстоянии, скрываясь за ширмой культуры, или же, на худой конец, идеологии. Обнаруживая свою суть – принуждение через насилие – власть моментально деградирует. Весь пафос, весь шарм, все пульсирующие идеи, неосязаемыми, но прочными нитями стягивающие людей и институты в органическое целое, испаряются, оставляя поддерживаемые страхом и привычкой фантомные боли. Но и они проходят, и тогда единственным фактором, тормозящим распад, становится арифметика из репрессий (для своих) и бомб (для чужих), поднимающая, выражаясь экономическим языком, цену за выход.
Не это ли происходит на наших глазах? История власти в России, начавшись тысячу с лишним лет назад приходом вооруженной дружины, очертила симметричную дугу, чтобы вооруженной дружиной закончиться. Однажды собравшись под ее сенью, люди разбредутся кто куда, в соответствии с коллективными инстинктами и личным темпераментом. Доступные варианты вряд ли сильно изменились с 90-х годов: эмиграциями, в том числе и внутренними, поисками себя в национальных автономиях, и созданием новых районных банд, в общем-то, исчерпывается перечень ответов на звучащий сегодня с особой тревогой «извечный вопрос»: что делать?
Признаюсь, что наблюдать за происходящим мне без горечи сложно. Дело не в гуманизме, а в эгоистичном беспокойстве о собственной участи, как участи человека русской культуры, даже «цивилизации». Мои чувства, уверен, разделяют многие. Тем не менее, задача состоит в том, чтобы не дать этой горечи превратиться в яд, на годы отравляющий существование.
Но эта боль — лишь мера того, насколько мы затянули с этим процессом. От образов прошлого необходимо освобождаться так же, как от моделей поведения и способов восприятия людей зависимых, что ищут одобрения и боятся осуждения со стороны – в противном случае мы так и не научимся мыслить и действовать как суверенные субъекты в собственной, уже начавшейся, истории.
Поддержите журналистику, которой доверяют.
