Светлана Ромашкина, Vласть, фотографии Жанары Каримовой
Музей современного искусства «Гараж» издал справочник-путеводитель «Москва: архитектура советского модернизма 1955–1991». На обложке – павильон КазССР на московской ВДНХ, теперь уже утраченный, что вполне символично для советского архитектурного наследия. Но важнее, что авторы этого труда – историк архитектуры Анна Броновицкая, архитектурный критик Николай Малинин и фотограф Юрий Пальмин – сразу после выхода путеводителя приехали на несколько дней в Алматы «на разведку»: изучать наследие советского модернизма.
Мы встречаемся в относительно новом, высотном отеле «Хайятт Ридженси», но московских гостей больше очаровала расположенная рядом скромная гостиница цирка. Они выкладывают ее снимки у себя в соцсетях и она же мелькает в нашем интервью.
Светлана: Я хотела бы задать вам стандартный вопрос. Его задают всем, кто приезжает в Алматы. Как вам город в плане архитектуры?
Анна: Мы приехали в Алматы именно потому, что нам сказали: здесь есть много ярких произведений советского модернизма, архитектуры 60–70-х годов – периода, которым мы занимаемся.
Николай: Когда мы делали нашу книжку, мы отлистали все журналы по советской архитектуре, отсмотрели, что в то время строилось в союзных столицах. И уже тогда Алматы фигурировал у нас в числе наиболее интересных городов. Но дальше был вопрос, сохранилось ли это наследие, и в каком оно состоянии.
Анна: Во всяком случае, приехав сюда, мы обнаружили, что архитектуры гораздо больше, чем мы об этом знали раньше, чем попадало в поле нашего зрения.
Но оказалось, что самого главного здания, которое у меня всегда ассоциировалось с Алматы, уже практически не существует, – это Дворец Ленина (Дворец Республики).
Мне всегда казалось, что это архитектурный символ города, здание совершенно выдающееся, известное во всем мире. И у нас был шок от того, что именно его мы увидели в таком несчастном виде и что фактически его уничтожение произошло совсем недавно. С другой стороны, мы увидели, что общая картина гораздо богаче, чем можно было предположить. Сама среда очень насыщенная, очень интересная.
Николай: Нас поразило количество интересного жилья. Да, конечно, типовое тоже, но оно почти нигде (по крайней мере, в центральной части) не превращается в монотонное уныние. И, конечно, все эти вариации декоративных решений, орнамент балконов и ограждений – это отдельная песня, их можно просто как марки коллекционировать, настолько изобретательно они сделаны.
Светлана: Но вы заметили, что в Алматы советский модернизм – с национальным уклоном? С какими-то особыми орнаментами?
Анна: Орнамент – само собой, но все-таки это наименее интересно. Интересно – да, то, что он разнообразный, и то, что он в большинстве случаев не просто сочетается с архитектурным модернизмом, в котором вообще никакой орнамент не нужен, а здесь как-то достаточно корректно произошло совмещение. Здесь архитектура сама по себе обладает каким-то своеобразием, у нее есть определенная специфика. Мне пока сложно четко сказать, в чем она заключается, помимо присутствия орнамента. Есть здания, где варьируются разные приёмы, но все-таки у вас очень изящно все исполнено. Например, замечательный Дворец бракосочетания.
Юрий: Тоже пострадал, к сожалению.
Анна: Да. Отдельная тема – как эта архитектура воспринимается горожанами. Такое впечатление, что все-таки нет осознания ее ценности. Нагляден сам факт, что заказчик захотел сделать реконструкцию Дворца Республики, что нашелся архитектор, согласившийся выполнить этот заказ, что не было никаких массовых протестов по этому поводу. Сегодня во Дворце бракосочетания, который сам по себе абсолютно прекрасный, мы увидели, что к орнаментальной решетке добавлена еще «красота» – дополнительный рельефный фриз. Когда заходишь внутрь, обнаруживаешь, что от модернистской эстетики не осталось ничего. Сейчас там интерьер, видимо, соответствующий каким-то более распространенным представлениям о прекрасном: с псевдоантичными колоннами, которые сделаны без всякого представления о том, как должна выглядеть классическая колонна. С декором, совершенно противоречащему этому зданию. Или то, что мы встречаем в городе отдельные элементы – например, колоннады в неожиданных местах.
Светлана: Арки сейчас модно делать.
Анна: Арки, ну да. А при этом большая часть города сложена именно из советской архитектуры. У вас есть какое-то количество исторических зданий XIX – начала XX века (мы знаем про катастрофу, из-за которой многие здания не сохранились). И у вас есть свой первый модернизм, то, что мы называем авангардом, несколько интересных зданий, которые тоже сильно перестроены, и к сожалению, не видно, чтобы они существовали в общественном сознании как какая-то ценность.
Светлана: Еще на дискуссии говорили о том, что в бывших советских республиках люди не воспринимают советский модернизм.
Анна: Это не постсоветская особенность. Если мы говорим об архитектуре именно послевоенного модернизма – на Западе это 50–60-е годы, у нас – 60–70-е, – эта архитектура очень часто бывает непопулярна. Осознание ее ценности идет не гладко. На Западе оно началось раньше, в России – позже. На постсоветском пространстве для нас образец – страны Балтии, в особенности Литва, которая как раз архитектуру 60-80-х годов осознает как период создания своей национальной архитектурной школы. Проблема такая есть везде, но просто понимаете, есть массовое сознание, которое медленно что-то принимает, медленно в нем происходит переоценка, потому что недавнее прошлое, как правило, никто не ценит. Но при этом обычно есть профессиональное сознание, есть эксперты, с мнением которых не всегда считаются, но голос их слышен.
Николай: На самом деле это чрезвычайно интересно – как в архитектуре разных республик меняется пропорция национального и интернационального. Когда мы читаем советские книги и журналы, мы видим, ощущаем, насколько это сильно навязывалось, как порой было неестественно. Когда архитекторов заставляли делать искусство по известной формуле: социалистическое по содержанию и национальное по форме. И вот они мучаются, пытаясь наложить на модернизм что-то национальное. Хорошо еще, что тут особый климат, жара, поэтому возникает глубина лоджий, балконов, та самая орнаментальная решетка. И видно, как в республиках Прибалтики лучше к этому относятся, они естественно впитывали мировой модернизм.
Анна: Скандинавский стиль.
Николай: Они ощущали себя частью Европы. Но сравнивая, например, с Баку, мне кажется, что у вас все же более органичное соединение модернизма и национального колорита. Потому что Алматы во многом был европейским городом. И здесь модернистские начала живут естественно, нет ощущения натужности.
Юрий: Когда я бродил по городу, особое внимание обращал на жилье типовое и не очень типовое, и заметил, что в лучших образцах было найдено компромиссное решение. Национальной стала плотность и регулярность повторяющихся элементов здания, причем функциональных – это солнцезащита. Получилось, что с одной стороны, это такой восточный орнамент, с другой стороны, он функционален. Здесь нет нарочитого цитирования национальных мотивов. Мне очень понравился Дом печати с металлической солнцезащитой, напротив Зеленого базара. Уж, казалось бы, ничего там нет национального, а рядом стоят жилые дома с орнаментальными решетками, очень высокая плотность солнцезащитных элементов, вместе они работают очень хорошо.
Светлана: У меня вопрос о реконструкции. Как вы считаете, при реконструкции обязательно оставлять здание таким, каким оно было задумано и осуществлено?
Анна: Реконструкция, конечно, подразумевает довольно большую вольность в обращении со зданием. Поэтому дело в том, какая политика установлена в самом городе, как договорились с заказчиком. У вас в Алматы есть древнее наследие - археологическое, а архитектурного наследия не так много. Большая часть города построена в 60–70-е, и самое ценное из того, что есть, мне кажется, надо целиком сохранять, но разумеется, не в реставрационном режиме. Для того чтобы это дальше жило, можно делать реконструкцию. Если мы сейчас объявим: всё, это памятники архитектуры, это просто будет невозможно удержать, потому что нереально всё превратить в музей. Значит нужно договориться о том, чтобы сохранять материалы построек. Во многих зданиях нужен просто нормальный ремонт. Вот мы ходили вчера к гостинице «Казахстан». Понятно, что внутри гостиница – это очень изменчивая типология, понятно, что номера всегда будут меняться, интерьеры тоже. Но все же архитектурно нужно заботиться о здании. Оказалось, что с одной стороны там декоративные элементы из анодированного алюминия потускневшего золотистого оттенка, светлого, очень красивого, очень деликатного, а с парадной стороны это все покрашено желтой краской и совершенно исчезает эффект, задуманный архитектором. Нужно прилагать какие-то усилия, для того чтобы сохранять материалы, а если они должны быть заменены, подбирать максимально схожие. Если нужно ставить теплоизоляцию, то надо снимать наружную облицовку, ставить изоляцию и возвращать облицовку на место.
Юрий: Но есть же хорошие примеры – гостиница цирка.
Николай: Нам она очень-очень нравится! Отличная архитектура и хорошо отреставрирована. Вообще эту архитектуру, с одной стороны, очень сложно, а с другой стороны, очень несложно чинить. Сложно – потому что она вся была устремлена в будущее, вся была экспериментальной: все эти панели из максимально дешевых материалов, куда попадал асбест (теперь признанный опасным для жизни), все эти попытки перекрыть большие пространства и остеклить гигантские проемы... Понятно, что с точки зрения археологии восстанавливать все эти экспериментальные материалы, которые не прошли проверку временем, было бы нелепо. С другой стороны, эта архитектура часто решается одной линией, одним росчерком пера, который можно воспроизвести и в новом материале. Вот, например, мы очень рады, что гостиница «Алматы» будет сохранена. И ведь действительно не так сложно ее воспроизвести, сохранить основной ее код: вот этот вот изгиб балконов. Здесь все не так уж дорого. Главное – чтобы было желание это сделать! Но понятно, что желания этого нет, потому что слишком сильна советская травма…
Светлана: Там была очень интересная история. Гостиницу выкупил бизнесмен Нурлан Смагулов, и он решил ее снести. Потом британский архитектор увидел это здание и сказал, что оно уникально для Алматы: единственное строение, которое строит на двух улицах – Кабанбай батыра и Панфилова. Смагулов еще с кем-то из архитекторов пообщался и передумал гостиницу сносить. Получается, людям просто не хватает информации. Мы не архитекторы, не искусствоведы, мы не знаем, что ценно и что нет.
Анна: Наверное, он может себе позволить ограничить прибыль, которую хотел получить. Но нельзя всегда рассчитывать только на добрую волю. Это счастье, что так сложилось. И можно я отреагирую на то, что сказал Николай? То, что касается экспериментальных материалов, все-таки в основном относится к архитектуре 20–30-х годов, когда у вас был построен первый Дом правительства архитекторов Гинзбурга и Милиниса, – на самом деле главный в городе архитектурный памятник, очень пострадавший. Я надеюсь, что когда-нибудь дойдет дело до его именно реставрации, но там да, сложно: железобетонный каркас и камышитовое заполнение. Это экспериментальный материал, который сложно консервировать. Если мы говорим про архитектуру 60–70-х, тем более – 80-х годов, это все-таки обыкновенный железобетон. Это все изначально было построено из материалов, которые дешевы и достаточно просты в производстве. Никаких сложностей нет, вопрос именно отношения.
Светлана: У нас проблема не с реставрацией, а с тем, что чаще всего никто и не пытается приводить здание в порядок, оно, как гостиница «Жетысу», просто признается аварийным, выносится из списка памятников архитектуры, продается и сносится.
Анна: Мы все прекрасно понимаем: в Москве происходит то же самое. Этот процесс уже пройден очень многими странами. Нужно для начала выбрать важные здания, которые нельзя потерять, и как-то донести это до всеобщего сознания.
Светлана: Самое грустное – что заказчиком реконструкции Дворца Республики был акимат, и на выбор им дали несколько проектов, в том числе и такой, при котором облик здания не менялся. Сейчас ни акимат, ни архитектор, занимавшийся реконструкцией, не понимают, что они наделали. И сложно требовать что-то от обывателей, если власти и архитекторы к этому не готовы.
Тохтар Ералиев: «Мы, архитекторы, предоставляем услуги» Анна: Да, мы стояли возле Дворца и просто ахали, мимо проходил такой пожилой человек: «Ну и что? Такое же здание!» Это вопрос обыкновенного просвещения, эстетического воспитания.
Юрий: Я ходил по центру, смотрел кварталы пятиэтажек и наконец понял, про что центральный Алматы с этими кварталами: про дворы! Во дворах чувствуется структура застройки, оправданность сетки, квартальной структуры. Деревья бы еще подстричь.
Светлана: Еще на дискуссии говорили о том, что постепенно в мире архитектура 60–70-х годов стала обладать притягательностью, ее стали больше ценить, время это все облагородило. Как вы думаете, то, что сейчас мы строим, со временем будет так же восприниматься?
Анна: Очевидно, да.
Но есть ощущение, что произошел какой-то разрыв традиций, что нет преемственности между поколениями архитекторов, что сейчас строят не ученики тех, кто строил в 70–80-х годах, и как будто люди начинают с нуля.
Это может быть архитектура в современных формах, но впечатление сильно недодуманного, словно человек в первый раз столкнулся с какой-то задачей и придумал, как ее решить, но допустил много недочетов. Понимаете, словно за этим нет никаких корней, традиций.
Николай: Я не совсем согласен. Например, в той же Москве в 1990-е и в 2000-е годы была архитектура очень плохая, которую мы условно называем «лужковской», а была та, которую мы этим словом не называем, которую делали очень хорошие архитекторы: Григорян, Скуратов, Плоткин. И здесь мы видели прекрасный серый неоконструктивистский дом из 2000-х, стоящий вплотную к кафе «Солянка», который как будто продолжает заветы первого авангарда 20-х годов. Так что я лично все же не стал бы говорить, что архитектура нашего времени чудовищна. Нам, конечно, чаще так кажется, причем всегда, в любую эпоху: что были, мол, богатыри, не вы. (Кстати, алматинские «Три богатыря» нам тоже очень полюбились: удивительно, как форма выдерживает испытание всем этим феерическим «самостроем»).
Анна: Но все равно какое-то падение профессионального уровня произошло. И может быть, это связано еще с утратой столичного статуса.
Светлана: А вы в Астане не были?
Анна: Не были. Нам гораздо интереснее Алматы…
Николай: …среда, которая состоит из разных слоев.
Анна: С другой стороны, наверное, благодаря этому лучше сохранилось то, что было построено.
Николай: То же самое, что и с Питером: если бы столицу перенесли в Питер, Питера бы не было.
Светлана: Думаю, что люди не ценят эту архитектуру, потому что, к примеру, они живут всю жизнь в Алматы, потом едут отдыхать в Европу, видят ту архитектуру, и она им кажется совершенной. Они возвращаются домой, видят эти серые советские бетонные здания, которые иногда не вписываются, кажутся огромными, давящими, и это еще связано с советской травмой. Как научить людей понимать эту архитектуру, ценить ее?
Анна: Можно организовать им тур по такой же архитектуре в Европе или выставку сюда привезти. Потому что, естественно, это есть везде, просто туристы не ездят по таким районам. Если бы ваш город сохранил архитектуру, к примеру, XIII и последующих веков, было бы о чем говорить. Но то, Алма-Ата строилась как столица все-таки в ХХ веке и как раз наибольший расцвет пережила именно в эти десятилетия, да и самые эффектные свои здания получила в это время. Этому надо радоваться и ценить.
Николай: Мы сознательно нашу книжку постоянно насыщали параллелями между московской архитектурой модернизма и мировой, демонстрируя, что вся она оттуда. Что в ее основе – архитектура Корбюзье, Гроппиуса, Миса ван дер Роэ. И мне кажется, что это простой, но действенный путь: просто показывать, давать рядом картинки: вот, посмотрите, серый советский модернизм Алматы, а вот Корбюзье. Это же близнецы-братья! Ноги растут оттуда, они жили одним временем, пусть и на свой лад.
Анна: При отчетливо ощутимом локальном разнообразии архитектуры советской Алма-Аты она как раз в значительной степени вписана в мировой контекст и не выглядит провинциальной. То, что сейчас строится, к сожалению, в большей степени гораздо провинциальнее. Конечно, нужно учитывать, что мы не все видели. Мы специально смотрели советское, так что я прошу прощения, но общие ощущения такие: упал уровень архитектуры и пропало соотнесение с мировым контекстом.