Проблемы изучения, охраны и реставрации памятников архитектуры на примере Мавзолея Ходжи Ахмеда Ясави

Vласть совместно с Archcode Almaty продолжает серию познавательных лекций об архитектуре. Тема нашей второй лекции: «Проблемы изучения, охраны и реставрации памятников архитектуры на примере Мавзолея Ходжи Ахмеда Ясави».

Лектор: Алмас Ордабаев, архитектор, дизайнер, доктор философии по литературе. В 70-х годах XX века занимался реставрацией Мавзолея Ходжи Ахмеда Ясави.

Видеолекция:

Полная расшифровка лекции: 

Город Туркестан и его знаменитый, обладающий действительно мировой славой комплекс Ходжи Ахмеда Ясави, называют по-разному. Некоторые называют «ханака», но это не очень правильно. Ханака — это обычно здания довольно универсальные, суфийского братства, где есть аудитории, мечеть, могут быть рядом захоронения. А тут же, именно в этом комплексе, другого термина ни в восточной, ни в другой архитектуре, мы найти не можем, соединено очень много функций. Это и большой зал для очень больших собраний, буквально для всего города Яссы Туркестана, это и отдельная мечеть для членов суфийского братства яссавия, тут же и библиотека, и в какое-то время отдельные здания служили светскими помещениями. Здесь же была столица Казахского ханства, большой и малый Ак сарай, короче говоря, это действительно комплекс самых разнородных помещений. И такого типа универсальных сооружений, причем построенных под одной кровлей, Центральная Азия, ни Иран, ни Ближний Восток, в общем-то, не знают. И что самое удивительное, это сложнейшее, огромное сооружение – 40 с лишним помещений в нем, дошло до наших дней практически целым, оно отвечает всем критериям для признания его памятником мирового значения. 

Эта тяжелая, близкая к катастрофе, ситуация заставила бить тревогу. Меня с моего любимого Мангышлака бросили на этот фронт, и когда я посмотрел на эти маяки, я спросил: «Ребята, а вы чего молчали? Вы же видите неравномерные жуткие осадки». Грунтовая вода буквально стояла на глубине около метра от поверхности земли. Вода по этим фундаментам начала подниматься вверх, стены отсырели. Тогда я написал письмо наверх, закончив фразой, что если мы не будем заниматься самим зданием, нам не к чему больше будет прикреплять эти вот плиточки, которыми вы все занимаетесь, — 90% всех денег шли туда. Реакция была незамедлительной благодаря тому, что у нас в то время был Димаш Ахметович Кунаев, человек образованный, понимающий культурную ценность, и вообще в будущем может быть такой меркантильный туристский интерес был. В те годы – в начале 70-х годов это происходило, это были тяжелые годы, когда был очередной скачок цен на нефть вниз, тогда уже в СССР были нефтедоллары. Кстати, брежневское это застолье более-менее благополучное, зависело от нефти, и вот когда этот скачок цен на нефть был вниз, было запрещено полностью в СССР строительство всех объектов кроме оборонной промышленности и раздела А, жилого производства и быта, все остальное – культурное строительство было закрыто полностью. И вот в этих условиях пробить постановление ЦК и Совмина Казахстана, было бы невозможно, если бы не Димаш Ахмедович Кунаев. Вы, наверное, знаете — он великолепно использовал все связи, все возможности с Москвой, понимая, что в финансовом отношении мы очень зависим. Ведь в те времена любая стройка стоимостью выше 5 млн рублей согласовывалась в Москве. Ну вот он сумел использовать все свои связи и пробить не очень большую сумму – порядка 20-25 млн рублей. По тем временам это была все же грандиозная сумма, она была использована, прежде всего, на то, чтобы сделать дренажную систему вокруг, по контуру этого мавзолея, где прорыты глубокие траншеи, уложены трубы, день и ночь работали насосы, выкачивая эту грунтовую воду. Этим занимались лучшие строительные силы и конструкторские силы СССР: Фундаментпроект, институт ЦНИИСК им. Кучеренко занимался исследованием собственно конструкции. Из всех важных мест выбрали куски, и они изучали свойства кирпича и так далее, и короче говоря, решили проблему самого здания. А в чем особенность изучения, реставрации и ухода за памятниками тех времен – тоталитарных и наших? Тогда был составлен список всех зданий, сооружений всесоюзного значения, потом республиканского, потом местного и так далее. Так вот, у нас в Казахстане было всего два памятника, имеющих всесоюзное значение, которые вышли даже на международный уровень, хотя в общем-то долго-долго шли разговоры о том, чтобы эти памятники были приняты на учет в ЮНЕСКО. Вы их прекрасно знаете: один из них — Мавзолей Ходжи Ахмеда Ясави, а второй – Мавзолей Айша Биби. И с обоими памятниками произошла не очень простая история, довольно сложная, но если потом мы будем встречаться, я расскажу про Айша Биби, а теперь вернемся к Мавзолею Ходжи Ахмеда Ясави. Дело в том, что этот памятник у нас был принят как отдельное сооружение. 

Вот красной стрелкой показано пятно самого комплекса Ходжи Ахмеда Ясави. Небольшая крепостная стена вокруг него— это собственно то, что называется арк или цитадель. И более обширная по размерам граница – это шахристан (часть города, находившегося внутри городских стен, но снаружи цитадели — прим. V) города. Так вот, был принят на учет только лишь один памятник — Мавзолей Ходжа Ахмеда Ясави с небольшой охранной зоной – не больше 20-30 метров вокруг. Остальное все превращалось в свалку и какие-то такие вещи. И если бы город в то время получил промышленное развитие, мы не имели этого средневекового прекрасного городища. Он не был испорчен и не был застроен не потому что его охраняли, а потому что городу не хватало сил, у него были территории для нового строительства. Так вот уже тогда мы стали ставить вопрос о том, что все-таки нужно рассматривать памятник в системе, в комплексе, в контексте всего города. Но, как я уже говорил, вот этот канал, который был построен в 1967 году, привел к тому, что все эти уцелевшие к тому времени сырцовые жилые здания, погибли. Дело в том, что почти во всех городах Ближнего Востока, Центральной Азии, в наших среднеазиатских республиках, рядовая застройка представляет собой сырцовую застройку из обычного саманного кирпича, и вот она как раз наиболее уязвима в случае подтопления грунтов. На территории шахристана, кроме самого этого памятника, существует целый ряд других зданий и сооружений. Это и средневековая баня, которая опять-таки очень интересный и любопытный пример. Средневековая баня работала до 1976 года, и один из деятелей, который был оставлен на этот фронт для организации международного туризма, решил из этой бани сделать музейный объект. То есть он велел нам закрыть эту баню, поднять все полы, чтобы туристы могли видеть, какие есть подпольные каналы. Когда ему объясняли – а как же будут туристы ходить по этой бане, если мы поднимем те плиты, он говорил: «Да, впрочем, не надо. Вы сдерите всю штукатурку, чтобы туристы могли видеть, какую прекрасную фигурную кладку делали наши прекрасные древние мастера». То есть, попытки разговора о том, что действующая баня была бы наиболее лучшим туристским объектом, а в эту баню люди записывались за несколько месяцев… Я вам пару слов скажу о том, как нам пришлось исследовать эту баню.

Когда был отдан приказ затушить ее и потом всю штукатурку изнутри и снаружи ободрать, чтобы туристы видели какая прекрасная кладка, мы в эту баню, в эти подпольные каналы не могли спуститься два месяца. Потому что эта баня, которая работала беспрерывно 400 лет, получила такую мощную тепловую энергию, что в принципе она.. это небольшая баня, в ней ежедневно мылось не больше двух сотен человек. Один день она работала как мужская, второй день как женская. Так вот, на отопление этой бани требовалось всего полтора ведра угля. Это совершенно потрясающе. И вот когда мы погасили эту баню, два месяца туда спуститься было невозможно. Стояла жара – 50-60 градусов. Все восточные бани примерно на треть, некоторые наполовину специально были погружены в землю, чтобы это тепло бань постоянно работало. Я бы мог долго рассказывать об особенностях этих конструкций, но хочу завершить той реставрацией, которая была проведена уже, так сказать, вторым эшелоном и вторым этапом, то есть вы, наверное, слышали, что после обретения независимости Казахстаном очень большой интерес к этому памятнику стали проявлять, ну они и раньше проявляли, турки. Дело в том, что один из достаточно влиятельных суфийских орденов – орден Бекташи по традиции считается, что он был основан племянником Ходжи Ахмеда Яссави, есть прямая связь между нашими суфийскими деятелями и турецкими. Поэтому первый президент, который был партнером нашего президента Нурсултана Абишевича, Демирель, он просто взял и подарил 20 млн. долларов на реставрацию. Он сказал, что «мы в курсе, что у вас всегда были проблемы с облицовкой». Облицовка наша, действительно, была очень неважная по качеству. То есть она была советская. Грубо говоря, та облицовка, что стояла на протяжении 600 лет, она не потеряла ни свежести, ни яркости красок, а наша облицовка уже через пять-шесть лет начинала трескаться, майоликовая, стекловидная, блестящая часть облицовки начала от черепка отскакивать. Эти 20 млн были отчасти использованы на облицовку, и отчасти на так называемое окончательное решение вопроса о сохранности всего этого тела памятника. Что сделали турки? Я к тому времени к этой теме уже не имел отношения. Я после завершения главных работ на Туркестане, вот так вот наевшись дурости и жадности коррупционеров министерства культуры, вернулся в архитектурную практику, хотя, конечно, не терял возможности приезжать туда, как-то следить за тем, что происходит. Люди, которые со мной работали, молодые ребята, ставили меня в известность и т.д. Турки работали вместе с нашими реставраторами. Так вот, что там произошло. Они сделали прекрасную, замечательную майолику, керамику, вы все знаете, что Турция — мировой центр керамики, майолики. Керамика Измира и Кютахьи действительно в рекламе не нуждается. Была использована именно их технология, и все было прекрасно, но они сделали еще одну вещь: для того, чтобы не зависеть от системы дренажа, которая выходит из строя, ее надо снова или прочищать или делать новую систему, они решили под фундаментами сделать свайные, вглубь уходящие столбы на глубину 16-20 метров, — до очень мощных слоёв грунта, чтобы неравномерной осадки больше не было. Были пробурены с интервалом примерно полтора-два метра по всему периметру этого здания железобетонные сваи и они действительно дошли до очень плотных, как камень слоев суглинка. Но произошла одна чудовищная вещь. 

Вы должны знать о том, что проблема спасения не решена до сих пор. 

Наши реставраторы – это те, которых я заменял в свое время, которые проштрафились, они вернулись туда и они забыли сделать гидроизоляцию. Вот эти мощные, глубиной до 20 метров сваи, дошли до плотных, не влажных слоев, а на каком-то уровне они стоят на этом насыщенном влагой слое грунтов. И по этим сваям вода потихонечку поднимается вверх. Надо было где-то на уровне примерно метр от земли отрезать слоем гидроизоляции. Эта работа очень сложная, тяжелая. При таких случаях участки, допустим, длиной метр-два выпиливаются дисковыми пилами, этот кусочек работает как балка, он держит при толщине стен в полтора метра. Это дорогая вещь. Эта вещь в начале не была сделана и вот до сих пор влага поднимается вверх. Поэтому прекрасные, богатые своей майоликой помещения суфийской мечети с совершенно шедевральными облицовками, они все стоят в страшной жуткой влаге. А дальше, где облицовки нет, пятна сырости поднимаются вверх. До сих пор такое происходит. Для чего я это рассказал? Мы сейчас находимся в зоне повышенной опасности. Тут две проблемы у нас есть. Наши верхи хотят получить шикарную, конкурентоспособную, замечательную как раньше архитектуру, — пусть она развалилась, а мы ее сделаем. Вот так сделали узбеки мечеть Биби Ханым. Там купол чуть поменьше, чем в нашем Ходже Ахмеде Ясави, там этот купол рухнул во время землетрясения еще 300 лет назад, они его сделали при помощи железобетона. Все другие вещи они сделали тоже при помощи современных материалов.

Вот этот голубой купол уже сделали турки, а тот купол, который делал я, его плитка просуществовала не более пяти лет. Она начала шелушиться и пришлось ее заменить. Но даже когда делали этот голубой купол, наш министр культуры в те времена говорил: «А почему портал не закончен? Почему он такой страшный?» Я ему объясняю на коллегии министерства культуры, это было где-то в 1975 году: Тимур умер в 1405 году, и все работы были закончены. Все рабочие, все строители, все отделочники уехали. Поэтому и портал не получил той формы, которую получил допустим портал Биби-Ханым. «Ну, Тимур не успел, так мы сделаем!» Вот эти тенденции мне пришлось звонком в Москву — в министерство культуры, остановить. И сейчас у нас такие тенденции существуют. И вот так сделали купол на Айша Биби, по которому неизвестно: то ли он был такой, то ли другой. Это одна тенденция. А вторая тенденция более тяжелая: у нас в этих рядах, в рядах этих людей, которые занимаются реставрацией, начиная с организационных процессов, которыми до сих пор командует министерство культуры… Про министра уже, наверное, даже самые ленивые прекрасно знают про его геройские поступки в Талгаре и т.д. Так вот, начиная от уровня организационного и кончая исполнением, чрезвычайно низкий технический профессиональный уровень. И поэтому остается надежда только на общественность, так же как с Талгаром, — удалось каким-то образом остановить, шум подняли. Ну и надо говорить о том, что происходит в Туркестане.  

Есть несколько особенностей у этого памятника, которые делают его выдающимся не только в художественном плане. Это действительно памятник, который является для нас буквально энциклопедией всех строительных приемов, конструктивных, архитектурных решений того времени. И более того, в процессе исследования нам удалось узнать такие вещи, которые мы просто не ожидали. Дело в том, что вся Средняя Азия – это сейсмическая зона, и все сооружения, особенно такие крупные, страдают от землетрясений и строители средних веков уже задумывались над тем, как, каким образом найти пути решения этой действительно всеобщей проблемы строительства в сейсмических районах. И вот если посмотреть внимательно на этот план, - блоки этими коридорами разбиты как бы на отдельные, самостоятельные участки, видите? Причем эти блоки имеют разные высоты. Это очень важный момент, это основное и главное правило строительства в сейсмических условиях, которым мы пользуемся. Если допустим, мы делаем разноэтажные здания, то двухэтажное здание от пятиэтажного у нас должно быть разделено сейсмошвом. Тогда получая каждый свои колебания, они не разрывают место соединения, а работают как бы сами по себе. Так вот этот первый, не только в Центральной Азии, а в мировой архитектуре, прием антисейсмического деления плана на так называемые павильоны разной высоты, и даже на разные этажности. Портал – более высокая часть — это одна, сзади, вверху (на фото с куполом, где гробница), - совсем другая высота и т.д. Это совершенно удивительно! И потом они думали и о тех строительных материалах, которые бы хорошо вели себя в условиях сейсмики. Дело в том, что основной вяжущий материал в кирпичных зданиях того времени был ганч или алебастр, который при высыхании является очень хорошим вяжущим материалом, соединяет между собой хорошо кирпичи, но он настолько хрупок, что в условиях сейсмики не дает возможности мягко реагировать этим строительным конструкциям. И вот в наиболее сложных и наиболее крупных арках строители применили совершенно другой вяжущий материал. Они сделали в качестве вяжущего битумную мастику. Это тоже первый в мировой практике случай. Ну и еще целый ряд там очень интересных вещей.

Звучит вопрос из зала: 

— Что делать для спасения Мавзолея? 

Надо вернуться к этому, надо сделать гидроизоляцию, как бы дорого это не было. Что тут происходит? Проблема охраны памятников она же не только чисто техническая, технологическая. Это проблема вообще нашей жизни. Кто мы такие? На этот памятник верхом сели все вот эти деятели. Государство все-таки должно взять целиком на себя все эти вещи, а этих людей пускать туда только чтобы они помогали людям верующим свои какие-то скромные задачи осуществлять, но чтобы там они не хозяйничали. Они поднимут шум, конечно. Они будут говорить, что вот враги ислама и т.д. 

По поводу охранной зоны. Надо, в конце концов, весь город сделать, объявить охранной зоной. Дело в том, что прилегающие к этому памятнику территории старого города — это замечательный полигон для археологической практики тех же студентов. Но делать это не как раньше в советское время археологи работали – для чего археологи работали? Только лишь для добывания каких-то знаний, грубее они говорили так: я работаю на кандидатскую. Потом он работал на докторскую. Теперь археологи должны работать на будущее общества.

Сохранились планы. Каждое здание, каждый жилой дом четко обрисовывается, конструкции известны, все это добывается, все это можно сделать, и тогда это будет по-настоящему огромный культурный центр. Не просто один памятник, а эти здания можно использовать, приспосабливать к разным функциям, в том числе и к туристским, образовательно-познавательным.

В ходе исследования этой территории будет появляться масса сюрпризов. Когда памятник готовят к включению его в объект зарубежного туризма, есть такое правило: отметку пола и подхода к этому зданию делают исходя из наиболее оптимальной исторической даты, то есть из периода, когда этот объект был построен и функционировал по своему назначению. Мы эту дату взяли условно из периода строительства — 1405 год, и небольшую территорию, не всю, под этот уровень выравнивали. Дело в том, что в процессе своего существования Мавзолей был местом притяжения не только паломников, которые хотели посетить надгробие Ходжи Ахмета Ясави, но этот объект был очень почитаем в том, что все хотели своих родственников похоронить подле него. И постепенно земля вокруг этого памятника становилась выше, выше. Это было многослойное кладбище. Примерно на треть его высоты. Решение было принято правильно, но даже тогда, в советские годы, были довольно сложные моменты. В Туркестане большое влияние имели муллы, и они шумели, подготавливали чуть ли не на какое-то восстание, когда мы начали снимать эти участки земли. Но это была не земля, это были кости, и чуть-чуть земли. Но хорошо, в Чимкентской области был председатель обкома по идеологии, очень умный, проницательный человек, он приехал, сказал: «Ну, неужели вы не можете очень спокойно, нормально рассказать людям, что мы это делаем для того-то…чтобы эти кости просто так вот не валялись, мы их перезахороним…», ну вот такие вот вещи приходилось делать. И когда снимали слои чуть-чуть дальше уже от мавзолея, легкие бульдозеры у нас работали, не тяжелые, на резиновых колесах. Был такой бульдозер на тракторе «Беларусь» — с небольшим ножом. И вот колесо его провалилось, ну это довольно часто возникает, когда брошенный старый колодец вдруг обнаруживается. И решили, что это колодец. Но когда заглянули, оказалось, что там не вертикальные стенки, а какое-то огромное помещение. И оказалось, что это склеп.

Вот это отверстие мы так и не заложили, оставили. Отверстие образовалось, когда обвалилось колесо. Позвонили мне в Алма-Ату, я как раз был в отъезде. Срочно приехали. По пути я заехал.. можно напрямую ехать в Туркестан по хорошей дороге, а можно сделать небольшое кольцо, заехать в Отрар. Я забрал своего друга Ерзаковича, как раз специалиста по средневековой археологии. И мы сделали исследование этого склепа. Это совершенно уникальное сооружение. Вокруг Ходжа Ахмете Ясави таких мавзолеев порядка десяти, и каждое из них имело склепы. Они были под завязку, по самый верх, ярусами уложены костями этих покойников. А этот оказался абсолютно пустой, и там лежало 7 человек, семья. Почему-то дальше этот мавзолей решили не строить, остался склеп. Хотя по плану он предполагался настоящим мавзолеем. Забыли о нем, замуровали вход. И вот наша археология получила первый и единственный пока случай в археологии Казахстана — нетронутый, хороший, с великолепными материалами, памятник. Оказалось, это торе, которых привезли из Арки, зимой. Их укладывали в деревянные гробы, обтянутые кожей. Вы знаете, когда человек умирал зимой, в Сары-Арке, в Центральном Казахстане, если он торе или чингизид, его надо было захоронить, отвезти в Туркестан, так что делали с ним, как его сохраняли? Не слышали? Об этом писали русские путешественники — подвешивали. На деревья, чтобы волки не сожрали. В деревянном гробу. Со мной работали замечательные археологи, один из них открыватель Золотого человека Бекен-ага, вот он исследовал как раз покойников.

Буквально четыре города назад Булат Смагулов нашел храм неизвестной еще религии – где-то в полукилометре от Туркестана. Но там тоже проблема: сделали на скорую руку на шымкентские деньги очень богатых людей крышу, и она прохудилась, и гибнет археологический памятник, тоже уникальный. Так что сюрпризы будут. Туркестан еще много даст, сам храм, сам комплекс.