Project for Public Spaces был создан американским журналистом и урбанистом Уильямом Уайтом, который исследовал общественные пространства и написал в 1980 году книгу «Повседневная жизнь небольших городских пространств» (The Social Life of Small Urban Spaces). Уайт брал камеру, фиксировал все, что происходит в городе, и задавал архитекторам и дизайнерам простые вопросы: почему здесь неудобные скамейки, почему дизайн важнее человека, как сделать городскую среду лучше.
Правила, которые разработал Уайт для успешных общественных пространств, просты. Нужно:
1) еда
2) где сесть
3) триангуляция (три или более видов деятельности)
4) достаточное количество тени и солнца
5) возможность наблюдать за другими людьми
При этом 80% успеха заложено не столько в создании общественного пространства, сколько в управлении им.
Анна Сиприкова занимается созданием общественных пространств, и находится в контексте происходящего на территории бывшего Союза.
— Акимат Алматы никак не взаимодействует с населением, просто пытается усилием воли создать общественное пространство без учета мнения людей, которые там живут. Чем это чревато?
— Чревато тем, что акимат должен будет нести ответственность и поддерживать этот проект дальше. Как работают общественные пространства в США? Они часто находятся на самофинансировании, нет отдельной строки в бюджете, чтобы поддерживать какие-то общественные пространства. Если их сделает просто мэрия, люди, владельцы бизнеса, не будут просто так давать свои деньги на чужой проект. Нужно, чтобы люди приходили туда и ощущали, что это продолжение их дома, их квартиры, что это часть их пространства, поэтому они должны быть вовлечены самого начала. На постсоветском пространстве восприятие общественного пространства идет больше с точки зрения дизайна. Да, у нас был некрасивый советский дизайн, он нам надоел, хотя очень часто бывают красивые парки или скверы, но нам этот дизайн больше не нравится, и люди видят проблему в дизайне и в физическом облике пространства, а не в том, что проблема в программировании, активации, менеджменте и управлении.
Даже если это будет самый красивый и модный дизайн, но там ничего не будет происходить и у этого пространства не будет ответственного менеджера, то оно не будет работать.
Может быть, оно будет работать периодически, но оно не будет полноценно функционировать на 100%. И так не всегда было в США. Постепенно в разных городах вводят такую интересную должность – плейсмейкер-менеджер. Должность финансируется мэрией, но они ищут дополнительные ресурсы – кто может быть спонсорами этих мероприятий, это такая новая модель, и интересно, что она быстро распространяется — люди обращаются к нам с просьбой помочь подобрать такого человека, разработать должностные инструкции. Университеты или большие корпорации, у которых есть свой кампус, тоже заинтересованы в плейсмейкерах, по сути это некая эволюция ивент-менеджера, когда ты умеешь организовывать мероприятия, ты знаешь, что людям надо, но ты это делаешь чуть шире, чуть больше, и включаешь не только свой кампус университета, но и соседние районы. К примеру, ты можешь договориться с библиотекой, что у них там может быть какое-то присутствие, или музей представит небольшую часть своей экспозиции, но при этом для них это будет реклама. Очень много разных вещей, которые можно делать, и которые на самом деле повышают доступность культурного досуга для всех горожан, и ключевое – они часто бывают бесплатными.
На фото: попытка создания общественного пространства на горе Кок-Тюбе
— Меня в истории с государством волнует такой вопрос. В акимате/мэрии заложен бюджет на парки, скверы и т.д. и им просто сложно понять, что это можно отдать на аутсорсинг. У нас нет доверия, к примеру, парк Горького, который отдали на аутсорсинг, потерял часть территории, там начали строить коттеджи и парковки.
— Проблема приватизации публичных пространств везде стоит остро, очень часто под большой угрозой находятся набережные, потому что это самые привлекательные места для застройки. Люди любят доступ к воде, при этом наша организация очень жестко настаивает на том, что набережные должны быть публичными, нельзя их застраивать полностью и перекрывать к ним доступ. Мне кажется, что то, что вы мне рассказали, это ошибка 90-х, к сожалению, это неизбежно. Вопрос в законодательной структуре: каким образом можно отдать это во внешнее управление? Можно заключать краткосрочные договора, эта модель существует, просто нужно выполнять обязательства. В американской системе это так называемое соглашение о намерениях. Город владеет парком, он остаётся за ним, но с какой-то организацией или группой активистов заключается договор о намерениях, что им разрешено проводить мероприятия, и перечислен весь спектр вещей, которые они могут там делать. Плюс часто в Америке аутсорс отдается только некоммерческим организациям, то есть они не могут передать пространство девелоперским компаниям, и так убираются риски того, что коммерческая организация может застроить территорию. И существует такая модель как «группа друзей», это самый базовый и простой вид НКО, который могут создать два-три человека, и у которых минимальные риски ответственности, и это, как мне кажется, то, что стоит изучать, обдумывать, и я уверена, что такой опыт и для России, и для Казахстана, и для всех остальных постсоветских стран будет очень важен. Не только требовать что-то от людей, но и давать им ответственность: да, они могут там что-то провести, но они тоже за это несут ответственность. Потому что иначе это не работает, иначе будет ощущение, что нам все должны. Нужно давать некую автономию, и свободу в определенных рамках, чтобы люди могли принимать какие-то локальные решения и делать, экспериментировать.
— С какими проблемами вы сталкиваетесь в России при переносе американского опыта?
— Нужно просто попробовать сделать что-то похожее, и тогда будет понимание того что и как работает. Если мы говорим про Россию, то первая большая проблема — вопрос доверия. Недавно у нас проходил совместный тренинг американских и российских плейсмейкеров и американцы очень удивлялись, когда их коллеги из России говорили о том, как сложно наладить доверие, как сложно людей пригласить, разговорить. В Америке это само собой разумеющееся и более того, если ты попытаешься сделать проект без вовлечения, люди тебя найдут, постучат в дверь и скажут: ты про нас забыл? С доверием очень сложно, потому что его легко потерять и сложно восстанавливать. Во всех постсоветских городах есть опыт таких обещаний, что мы что-то улучшим, потом сменяется власть, нет долгосрочной стратегии, и люди просто не верят в то, что от них что-то зависит, их уже спрашивали, но их мнение не учитывалось. И это самое сложное в работе. Второе – отсутствие городских проблем в образовании. Я не считаю, что это какая-то узкоспециализированная тема для урбанистов и архитекторов. Город — это место совместного проживания большого числа людей, соответственно, мы все должны уметь проживать вместе, и даже на базовом уровне поднимать какие-то проблемы, понимать, как формируется городской бюджет, понимать, как он может на что-то повлиять, какая есть зона ответственности, где есть сфера принятия решения. Понятно, что все это по-разному, американская система очень локализирована, постсоветская система наоборот, централизована, что разница в подходах, но мне кажется, что ничто не мешает нам к этому идти. В идеале мне хотелось бы видеть, чтобы кто-то из профессионалов приходил в старшие классы школы и рассказывал ребятам, что вообще есть такая профессия, что они могут что-то сделать, что они часть города.
— Какие американские/европейские идеи в России не сработали?
— Мне кажется, что здесь надо просто понимать, что нельзя быстро и сразу все внедрять. В России переделали парки, поставили новую мебель, киоски, все стало модное, яркое, все стало сильно дороже, и получилось, что это место более эксклюзивное, только для определенной социальной группы, только для людей с деньгами, для молодежи, и там стало меньше пожилых людей. И об этом никто не подумал. Обсуждение того, а есть ли там место для мигрантов, а есть ли там место для всех, этой дискуссии практически нет. Я пока не видела ни одного проекта вовлечения, где были бы все слои населения, включая и неофициальные. В Америке это учитывается больше, там при анализе пространства важно понять, что это место должно отражать всю демографическую ситуацию района. Наверное, это сейчас для России и Казахстана прозвучит дико, вот сидит эксперт из Америки, и говорит, что нужно в общественное пространство всех, в том числе и бомжей приглашать, но в этом-то и смысл общественного пространства! Это место, где совершенно разные люди могут существовать в одном пространстве, и не мешать друг другу. Мы с проблемой бомжей очень часто сталкиваемся в Америке. И наша стратегия не в том, чтобы их оттуда увести и убрать, а в том, чтобы у них было там свое место, где они могут находиться, но чтобы они не мешали другим людям заниматься своими делами. Мы заметили, что если в парке/общественном пространстве много социальных групп, то люди умеют находить баланс и консенсус, и существуют вместе в одном пространстве, конфликта становится меньше. Конфликты происходят, когда искусственные силы извне вмешиваются и понятно, что нужно подключать социальные сервисы, нужно работать. Сами по себе эти проблемы не решаются. В плане каких-то дизайнерских решений, я думаю, это достаточно универсально. Есть одна американская, европейская особенность – в общественных пространствах очень любят мобильную мебель, это не стационарные скамейки, а стул, который можно подвинуть, и я думаю, что в Казахстане это тоже появится. В России сразу начинается: «Ой, это же украдут, унесут себе на дачу». Да, может быть, один-два раза унесут, но на третий раз некуда уже будет нести. Это просто создание новой привычки и понимание того, что это нормально, и это часть твоего города, и люди не будут это разрушать, если это сделано вместе с ними.
— У нас в общественных местах много охранников. Нужны ли они?
— Это хороший вопрос. В России тоже самое: в общественном пространстве всегда на заднем фоне ходит охранник. Я думаю, что на каком-то этапе они нужны, но когда место активное и сильно посещаемое, охранников нужно меньше. Потому что там будет много людей, которые сами сделают кому-то замечание, это процесс саморегулирования, это то, о чем пишет Джейн Джекобс (книга «Смерть и жизнь больших американских городов» - прим. V) — глаза на улице, люди будут друг за другом как бы присматривать. Охранник же посылает сигнал о том, что тебе здесь нет места, что ты не можешь сюда зайти. При этом я понимаю, что во многих случаях он нужен, но, наверное, с ним было бы правильно проводить работу, чтобы это был не просто охранник, а некий хранитель этого места, чтобы он мог еще какую-то информацию рассказать, и это то, что часто в американских проектах есть. Там нет охранника, там есть смотритель, который знает про все мероприятия, про то, что где найти, если есть какие-то пожелания, он знает, кому их передать, отвечает за уборку. Надеюсь, что со временем роли охранника трансформируется в смотрителя.
На фото: алматинский Арбат
— К вам за консультацией и помощью чаще обращается бизнес или городские власти?
— По-разному. Чаще всего обращаются коллаборации разных групп, это и городская власть, и активные горожане, и активная группа владельцев бизнеса, которые провели уже несколько встреч и все вместе поняли, что им нужно что-то дальше делать, это совершенно разные клиенты.
— Сколько времени при подготовке должно занять исследование места?
— Минимум — месяц, но такое очень редко получается. Если логически подумать: мы хотим провести несколько встреч с горожанами. Если мы проводим только одну встречу, на нее может прийти только ограниченное количество людей, потому что нет идеального, удобного времени для всех. Поэтому как минимум должно быть 2-3 встречи, потом техническая встреча, где мы общаемся с инженерами, транспортниками, с городскими чиновниками, чтобы понять их опасения и ограничения. В среднем такая подготовка занимает от трех месяцев до полугода, и только потом начинается реализация. Если эта подготовка прошла хорошо и детально, то реализовать проект можно за месяц-два.
— Минимальная и максимальная сумма, потраченная вами на создание общественного пространства?
— Минимальная — ноль. Если мы берем краткосрочный, так называемый тактический урбанизм, и делаем мероприятие, которое длится один день, очень многое можно сделать из подручных средств. К примеру, так называемый parking day – когда на один день переделывается парковочное место. Но это относительный ноль, потому что нужно потратить свое время, время волонтеров. Это делается быстро и в этом весь смысл – что можно принести все из дома, поставить стулья, взять какие-то бесплатные материалы, или одолжить их по бартеру с каким-то кафе. Самый дорогой проект — не возьмусь сказать. Самые дорогие проекты длились несколько лет и много раз трансформировались. Процесс создания общественного пространства никогда не заканчивается. Не потому что мы не хотим доделать свою работу, а потому что город меняется, развивается. Например, по проекту в Детройте мы работаем уже около 10 лет, просто потому что были разные запросы, разные системы финансирования. Там мы сделали городской пляж без воды, насыпали песок, каждый год завозим новый, но это не только пляж. Рядом с ним есть пляжное кафе, естественно, есть программы, концерты, какие-то мероприятия, столы, стулья, зонтики, wi-fi. Это был временный проект на три года, и стоило это 100 тысяч долларов, но в итоге горожанам так понравилось, что уже пятый год они его возвращают, делают каждое лето, а зимой на этом месте заливают каток.
— А финансирование откуда?
— Финансирование было частично от города, частично от бизнеса, это был наш пилотный проект, когда мы начали сотрудничать с национальной авиакомпанией Southwest Airlines. Они летают в Детройт, и выделили грант, чтобы создать программу «Сердце сообщества», чтобы поддержать проект в центре города, который для всех, но в первую очередь для местных жителей. Это такое место, куда приезжают с окраин города, чтобы провести там полдня.
На фото: Ботанический сад
— По вашему опыту, какие компании охотнее всего идут на сотрудничество?
— Как правило, те компании, в которых уже есть программа корпоративной ответственности, которые понимают, что они должны делать какие-то проекты со своими клиентами, пользователями. В целом многие компании заинтересованы в работе, и может быть, раньше их было меньше, но сейчас все больше организаций, которые видят, что качество жизни горожан напрямую зависит от их удовлетворенности работой и желанием переехать в другой город ради работы. Вы можете быть интересной компанией, но если в городе ничего не происходит, если город скучный, неинтересный, то нынешнее поколение может выбрать менее денежную работу в более интересном месте, вот такой феномен. Поэтому очень много компаний, которые стремятся создать какие-то условия, поддержать проекты, дать финансирование — просто для того, чтобы и им было интересно жить в этом городе, и чтобы в городе что-то происходило.
— Вы много говорили о том, что должно быть в общественном пространстве. А чего не должно быть?
— Заборов, закрытых калиток. Иногда делают изгородь, и это красиво с точки зрения ландшафта и в классическом парке уместно, но в общественном пространстве это не нужно, потому что люди не видят, что там происходит, и это опасно — создает скрытые зоны, где можно заниматься чем-то незаконным. Не должно отсутствовать освещение, не должно быть барьеров для входа. Я живу в гостинице «Алматы», напротив нее сквер, чтобы попасть в него из гостиницы, нужно перейти дорогу с углов, с краев. Хотя по логике городской жизни — приехали гости, поселились в гостинице, перешли дорогу, попали в сквер. Вот таких разрывов связей города, общественных пространств с другими функциями – такого не должно быть. К сожалению, такое происходит часто, когда музей или театр отрезает от города шестиполосная дорога.
— Насколько правильно при создании и работе общественных пространств опираться на волонтеров?
— Волонтеры — это хорошо, но они не должны составлять активную базу людей, занимающихся общественным пространством. Это должна быть полноценная оплачиваемая работа. Волонтеры могут быть в самом начале, но если потом этот проект не развивается, не находит финансирования, люди перегорают. Мы работаем с волонтерскими группами, но мы всегда пытаемся помочь им найти более стабильный источник финансирования, чтобы хотя бы один или два человека из этой команды могли поменять место работы. Люди хотят делать что-то более значимое, чем провести субботник, то есть нужно продумывать, как именно вы вовлекаете волонтеров. Если это работа со студентами, то это должна быть работа с факультетом, чтобы у вас был контакт с преподавателем, чтобы это была часть их студенческой работы, практики, это должно быть сформировано в какую-то программу, а не просто пришли и убрали мусор. Да, это хорошо, но это не будет устойчиво.
— Есть стереотип, что в городах с холодным климатом общественные пространства не работают, но на лекции вы рассказывали про Канаду, у нас же есть Астана.
— Они работают, просто нужно больше над ними трудиться. Понятно, что в холод вытащить людей сложнее, и может быть будет странно говорить о круглогодичном использовании общественных пространств, но сезонные мероприятия точно работают. Те же самые катки, зимние ярмарки, все пользуется популярностью. Может быть больше должно быть привязки к тому, что это общественное пространство при каком-то здании, куда люди могут войти и погреться, сходить в туалет. Весь год сложно поддерживать общественное пространство, и это нормально. Для каждого места есть свой календарь событий, своя сезонность.
— Что было общественным пространством во времена СССР?
— Я думаю, что это была кухня в квартире. Это было такое социальное место, где чувствовалась свобода, где были разговоры и обсуждения, где была еда. Да, это было внутри, потому что существовал регламент и некий сценарий поведения на площадях. Из-за этих ограничений есть подсознательный конфликт того, что люди не всегда понимают, как пользоваться общественным пространством сейчас. Да, новое поколение ездило по разным станам, но все равно есть это ощущение, что это просто место для демонстраций, а не место, в которое ты можешь прийти, просто пить кофе и смотреть на людей.