6-го июля в Алматы открылась (не)выставка художницы Сауле Сулейменовой «Біз қарапайым халықпыз». Разделенная на два тематических зала, она выражает такое же число взаимосвязанных, но противоположных друг другу состояний, имеющих общую побудительную причину − структурное насилие. Возвращая нас к январским событиям полгода спустя, работа Сулейменовой помогает нам ощутить момент остановки истории, вызревавший весь период независимости, в течение которого Нурсултан Назарбаев изобретал для страны невозможность будущего.
Силовые аппараты все эти годы становились средством производства исключительности и безальтернативности его фигуры. Всякая социальная инициатива замещалась демагогическими программами модернизации страны. Любые попытки коллективного действия подменялись имитационными институтами, которые лишь подпитывали исходные противоречия. Кульминацией этих деструктивных тенденций стало жестокое подавление протестов в Жанаозене в 2011 году, сделавшее насилие универсальным ответом на любые требования лучшей жизни.
Январские события не перевернули ситуацию. Однако многотысячные выступления против тридцати лет углубления неравенства вынудили правящий класс решиться на бутафорный транзит. Для его одобрения была придумана идеологема «Нового Казахстана», обещающая социальную справедливость и широкое политическое участие. Если прежде эти блага предназначались исключительно элитам, о чем практически прямо говорил Назарбаев в своих публичных речах, то нынешняя риторика сулит их всем, хотя и за счет доброй воли элит. Но спустя время кажется ясным, что задача «Нового Казахстана» состоит не в том, чтобы дать выражение социальным запросам, а в том, чтобы воспроизводить насилие с помощью очередного суррогата будущего.
Несмотря на формальную смену действующего лица, взявшего на себя полномочия суверена в начале года, глубокий демонтаж предыдущего политического режима так и не начался. Его удалось свести к демонстративной кампании против части семьи первого президента. Олигархи, потеряв долю своего состояния, до сих пор удерживают высокие позиции. Прежние политические фавориты, притязавшие на правление страной, оттеснены, но не лишены шансов на реванш. Бюрократическая вертикаль перегруппировалась и только частично утратила свое влияние. Вопреки этому мы слышим о невероятных политических продвижениях, которые в корне переворачивают устройство страны. Все меняется, оставаясь прежним.
Справедливость день за днем перечеркивается нежеланием пересматривать социальную политику и повышать налоги для сверхбогатых. Профсоюзам, разгромленным сразу после Жанаозена, так и не позволили восстановиться. Новые партии не появились, а желающие их создать замерли в ожидании перемен, которых никто не гарантировал. Политическое участие ограничилось плебисцитом, необходимым больше для укрепления статуса первого лица. Выражение протеста все еще должно быть санкционированным. Пул политических заключенных продолжает пополняться. Активисты по-прежнему преследуются. Практика обвинения без веских оснований до сих пор не забыта. Дела о пытках в январе и феврале − простаивают или затягиваются, а возможность честного разговора о погибших равна нулю.
Удержание сложившегося порядка ощущается как симптом паралича нашей историчности − самой способности проживать жизнь в каком-то активном смысле. Свинцовое небо Сулейменовой указывает на этот траур по неосуществимости будущего, права определять которое мы постоянно лишаемся из-за структурного насилия. Вместо этого нас поглощают экономические и политические страхи, окутанные перспективой остаться без последних средств к существованию и угрозой очередных межэлитных столкновений. Но протестующие, изображенные сплошной человеческой массой, разрывают эту гнетущую атмосферу, гипнотизируя нас своим потенциалом действия. Они − провозвестники другого мира, мечта о котором призраком бродит среди нас.
Хотя на политическом горизонте пока нет ни одной силы, способной вселить надежду на перелом статуса-кво, в нашем сознании кажутся возможными любые преобразования. В том числе освобождение тех, над кем господствует более могущественная машина насилия. Блекнущие портреты кандасов погружают нас в процесс расслаивания людей до состояния «голой жизни», с садистическим удовольствием проводимый лагерями исправления в Синьцзяне и казахстанской бюрократией, нежелающей защитить их статусом беженцев.
Однако граничащие с ними картины открывают другой путь − к утопическому воображению их умиротворенного состояния. Для этого мы должны постараться увидеть кандасов за границами политической реальности. Вглядываясь в них, помещенных в пространство, которого нет, мы возносим их над всевозможными силами доминирования, высвобождая из-под оков всех зол и напастей. За пределами физической плоскости нам удается наблюдать их в желанном спокойствии и размеренности. Но действительным итогом этого вынесения политического за скобки оказывается не завершенный образ лучшего будущего, а ощущение полной неспособности его представить. Так выявляется наша идеологическая замкнутость в системе, подрывающей даже малейшую идею освободительного действия.
Невозможность другого будущего и невозможность эмансипации в работах Сулейменовой вызывают в нас тревогу. Но именно благодаря последней становится ощутима наша потребность в альтернативных сценариях будущего и будущем как таковом. Причем потребность не на уровне мысленного эксперимента, а в качестве подлинного экзистенциального опыта. Парадоксальным эффектом этих двух точек негативности становится необходимость что-то противопоставить статусу-кво. И это что-то − сам акт свободы, который есть исходное содержание и утопическая ценность живописи художницы.
Выставка Сауле Сулейменовой продлится до 31 июля в пространстве «Дом» по адресу ул. Барибаева, 36.
Поддержите журналистику, которой доверяют.
