«У вас же в Алматы еще хуже». Как задыхается Усть-Каменогорск

Первое, что говорят гостю в Усть-Каменогорске: не гулять в промышленной зоне, потому что там можно получить «ожог носоглотки» — неофициальный диагноз, знакомый каждому горожанину. Симптомы такие же, как при простуде: чуть повышается температура и першит в горле. Если сильно не повезет, то может быть рвота и проблемы с желудком. Второе, что часто можно услышать, если ты признаешься, что приехал из Алматы: «Ну, у вас-то хуже». Не совсем так.

Алматы и Усть-Каменогорск во многом похожи: тоже предгорье, тоже часто безветренно, ТЭЦ работает на угле с высокой зольностью, много машин. Но есть главное отличие: Усть-Каменогорск - промышленный город, центр цветной металлургии. В 50-х годах здесь возникли «Казцинк», Ульбинский металлургический завод, Титано-магниевый комбинат и другие предприятия. Все они влияют на экологию города.

«Казцинк», ТЭЦ, автомобили и частный сектор

Официально загрязняющий «пирог» выглядит так: выбросы автотранспорта — 90 тысяч тонн или 56,7%, выбросы предприятий — 54 548 тонн или 34,3%, бытовые печи частного сектора — 14 100 тонн в год или 8,8%.

На 343 тысячи жителей города приходится около 120 тысяч автомобилей. Главный эколог Восточно-Казахстанской области Данияр Алиев на этой должности недавно и признается, что первое, что ему бросилось в глаза, когда его перевели в Усть-Каменогорск, — старые автобусы, которые едут в шлейфе собственных выбросов:

«У нас устаревший автотранспорт, его давно пора заменить. Я не знаю, какого года выпуска наши автобусы, наверное, это даже не 90-е. Поэтому у города в плане модернизация автопарка: до 2022 года должны заменить 200 автобусов».

Кроме того, он признает, что его ведомство не может проверять качество топлива, потому что это юрисдикция инспекции в сфере топливного контроля при министерстве энергетики.

Что касается предприятий, то больше всего выбросов приходится на «Казцинк» — 26 955 тонн или 49%, и ТОО «Усть-Каменогорская ТЭЦ» — 14 851 тонна или 27%. «В сравнении с тем, что было 10-15 лет назад, сейчас воздух реально улучшился, только «Казцинк» вложил более $200 млн для создания новых цехов для сокращения выбросов диоксида серы. Это позволило сократить выбросы до 70%. Сейчас мы подписали с «Казцинком» меморандум о том, что в ближайшие пять лет предприятие сократит выбросы еще наполовину. Если у него раньше было выбросов порядка 40 тысяч тонн, то сейчас 18 тысяч тонн», — рассказывает о главном достижении Алиев.

На Усть-Каменогорской ТЭЦ в прошлом году количество выбросов составило 16 145 тонн. Здесь сжигают уголь с месторождения «Каражыра», которое находится на территории Семипалатинского ядерного полигона. К качеству угля есть вопросы как у главного эколога области, так и у активистов. Было много публикаций о том, что уголь радиоактивный, ТОО «Каражыра ЛТД» неоднократно подавало в суд на журналистов, поднимавших этот вопрос.

«По уровню радиации мы можем верить только данным самого поставщика угля, то есть никто не контролирует поступающий уголь, в этом вся беда. Они имеют здесь, на востоке, монопольное положение», — разводит руками эколог и активист Даулет Асанов.

«Да, он радиоактивный в пределах допустимой дозы, его проверяют санитары самого предприятия, — говорит главный эколог области Данияр Алиев. — У них есть НРБ — норма радиационной безопасности, и в зависимости от его излучения они определяют, допустимо или нет, и на каждую партию выдается сертификат. Если мы говорим про майкубенский и экибастузский уголь, то они без запаха, но именно почему-то у каражыринского присутствует специфичный маслянистый запах. Население о нем высказывается жестко, негативно, но он дешевый, поэтому вся наша область его использует, другого у нас нет. Есть вопросы еще и по качеству этого угля. Есть технология, позволяющая усреднять качество топлива и по нему получать оптимальный уровень содержания серы, зольности. Представьте себе горную массу: каждый уровень имеет свое качество топлива, они должны их смешивать, но не всегда это делают, потому что тот пласт, где уголь хороший, они продают дороже, он стоит 20 тысяч тенге, а тот, который плохой — 9 тысяч тенге, и он называется «социальным». Мы с ними общаемся, работаем, объясняем, ведь нам этим воздухом дышать. Они должны усреднять качество угля, смешивать, и тогда средний показатель серности будет 7-8%, а зольности — не более 20%. Но по факту иногда зольность зашкаливает — бывает 30-50%, то есть половина всего угля — зола».

Этот же уголь сжигают и в частном секторе. Официально в городе 22 656 жилых домов с печным отоплением. Во время отопительного сезона 2017-2018 года людям продали 234 тысячи тонн угля, общая масса выбросов от бытовых печей — 14 100 тонн в год.

«В частных домах, в отличие от предприятий, трубы низкие, и выбросы находятся в зоне дыхания человека, это называется приземная концентрация. Выбросы не рассеиваются, учитывая, что 25% дней в году у нас ноль ветра в секунду, полный штиль», — объясняет ситуацию Данияр Алиев.

Данияр Алиев объясняет «ожог носоглотки» тем, что две реки, протекающие через город — Иртыш и Ульба, — приносят высокую влажность, и она никуда не девается. Осенью и весной при нулевой температуре она испаряется и превращается в туман, в который добавляются выбросы от предприятий, и диоксид серы преобразуется в кислоту, которая вызывает першение в горле. Алиев уточняет, что он не санитарный врач и это его собственная теория: «Я не занимаюсь санитарно-гигиеническими правилами, для этого есть другой госорган, я их призываю, чтобы они сами выступили и объяснили людям, что в эти дни необходимо надевать маску и ограничивать пребывание на улице».

«Эти дни» называются коротко НМУ. Это знакомая всем здесь аббревиатура — неблагоприятные метеорологические условия. Тот самый штиль. О нем теперь предупреждают заранее, и предприятия обязаны уменьшать выбросы в такие дни. При этом до последнего времени при НМУ детей выводили гулять на улицу. «Я был удивлен, что в период неблагоприятных метрологических условий, когда мы говорим, что першит в горле, детей, находящихся в государственных детских садах, выводили на улицу, они там играли на спортивных площадках, хотя все говорят, что этого нельзя делать, а отдел образования настоял на своем. Мы изучили вопрос и запретили отделу образования выводить детей в дни НМУ на улицу», — вспоминает главный эколог.

Мы были в Усть-Каменогорске в конце сентября, еще до начала отопительного сезона. Экологи советовали приехать сюда зимой, чтобы полностью осознать масштаб катастрофы и полюбоваться на смог над городом. Впрочем, в прошлом году он и так обрел известность республиканского масштаба после публикации видео местного школьника.

Воздух Усть-Каменогорска — это такой сложный суп, в котором все вещества как-то взаимодействуют друг с другом. Как именно — никто не знает. В 2015 году ввели новый ПДК по воздуху, и из него исчезла группа суммаций загрязняющих веществ. «У нас принято фиксировать одно вещество, говорить, что оно на нас влияет, но ведь работает все в целом. Надо изучать органическую структуру, что происходит. «Казцинк» выбросил серу, а ТЭЦ — азот, транспорт — смесь отдельных углеводородов, частный сектор сжег шины и еще что-то, и эти вещества взаимодействуют вместе. Например, когда диоксид серы и диоксид азота находятся вместе, они усиливают совместное воздействие. Это мы еще не учли кучу углеводородных соединений: когда они между собой взаимодействуют, то начинают образовывать токсины. Я понимаю, что химически образование сложных ядов в воздухе однозначно есть, но это никак не изучается. Что делает Казгидромет? Он ведет учет отдельных веществ, а ты посмотри, сколько у тебя в совокупности этих органических соединений образовалось. Нам нужно вернуть это, чтобы понять, что вообще происходит с воздухом и как это на нас влияет», — считает Роман Честных.

Даулет Асанов говорит, что проблему с экологией обсуждают всю его жизнь. Предприятия снижают выбросы при НМУ, но эффекта никакого это не дает, потому что уже загрязнения скопились. При этом проблема не только с воздухом, но и с почвой и водой: «Все загрязнено в комплексе. В черте города многие предприятия свои сбросы ликвидировали, многие реально перешли на водооборот, но есть проблема, что у нас с дорог ливневые и сточные воды идут в реку без очистки. По почве у нас куча радиоактивных точек по городу. Раньше, когда были эвакуированные заводы, то все опасные отходы сливались здесь же в городе. И вот эти очаги загрязнений сидят и будут всегда, если их не вывозить. А местного бюджета хватает всего лишь на то, чтобы ликвидировать несколько пятен в год. Такими темпами мы все это будем сто лет решать. По-доброму, была бы государственная программа по оздоровлению Усть-Каменогорска. Если в корень посмотреть, то отток населения-то отсюда. На первом месте социально-экономический фактор, на втором — экология. Все мои друзья уже уехали отсюда».

«У нас сильно ушатанные легкие»

Еще в конце 80-х — начале 90-х годов начали изучать влияние экологии на жителей города. Тогда выявили зависимость между выбросами предприятий и возрастающим уровнем заболеваний сердечно-сосудистой системы, психических расстройств, онкологии и ХОБЛ. Тут стоит вспомнить, что сейчас, в сентябре-октябре 2020 года Восточно-Казахстанская область — лидер по приросту заболевших коронавирусом.

В 2014 году в «Вестнике КазНМУ» вышла статья, посвященная влиянию экологии на здоровье усть-каменогорсцев. В ней говорилось о том, что первое место здесь занимают болезни органов дыхания (при этом показатель был все равно ниже, чем в Алматы). Однако ХОБЛ был выше областного показателя в 1,5-1,7 раза в Усть-Каменогорске, Риддере и Зыряновском районе. На втором месте в центре цветной металлургии — болезни кожи и подкожной клетчатки, на третьем — органов пищеварения. Авторы материала связывали загрязнение воздушной среды сернистым ангидридом и возросшее количество болезней кожи и подкожной клетчатки, а диоксид азота — с болезнями органов дыхания и проблемами с эндокринной системой.

Эколог и активист Роман Честных обращает внимание на то, что общественность не может получить полноценный доступ к исследованиям состояния здоровья людей. Он лишь видел исследование, в котором сравнивали тех, кто живет в промышленной зоне, и тех, кто обитает в левобережной части города: «По уровню заболеваемости органов дыхания разница между количеством заболеваний по подросткам в три раза больше в промзоне, по детям — в 2,6. Это очень большой разбег. В 2005 году проводились комплексные исследования в Усть-Каменогорске и Семее. И там это тоже видно: по содержанию того же свинца в волосах, токсичных элементов в грудном молоке, да, очень большое воздействие, токсикологическое накопление идет. Я вижу выборку только по болезням органов дыхания и только по двум районам. Я не вижу всю картину, мы не видим весь город. Но даже эта имеющаяся информация показывает, что всеми компетентными органами признается факт, что здесь в три раза больше болеют дети. Это уже ненормально. У нас сильно ушатанные легкие, и мои дети болеют несколько раз в год».

Закрыты данные не только о здоровье: экологи жалуются, что за последние 10 лет доступ к информации в целом ухудшился. «Я люблю искать данные, но я их не нашел. Я не понимаю, какая сейчас экологическая обстановка в городе. Результаты Казгидромета непродуктивны, они точечные, они не статистические. Они не имеют выводов, они просто как факт. Хотелось бы видеть данные научных исследований, которые проводились», — говорит Честных.

«А мы сидим и молимся на уголь»

И чиновники, и активисты сходятся в одном: область и город нуждаются в газификации. Только так можно снизить выбросы ТЭЦ и частного сектора. Проблема лишь в том, что брать газ по сути неоткуда.

Главный эколог области Данияр Алиев надеется на газопровод, который Россия хочет проложить через Новосибирск в Китай: «Мы предлагаем его протянуть через нашу территорию, чтобы газифицировать Восточно-Казахстанскую область. Сроков у программы нет, сейчас экономический кризис, вопрос заморожен. Но все равно завтра он будет подниматься, будет актуализироваться, поэтому мы и говорим депутатам, правительству: если вы действительно хотите помочь населению и улучшить нашу окружающую среду, то необходимо этот вопрос поднимать и газифицировать Усть-Каменогорск. И тогда перспективность города и области сразу возрастет», — уверен Алиев.

«Я не понимаю, почему власть не осознает, что строительство еще одной мощной ТЭЦ на угле просто задушит Усть-Каменогорск. Не решая проблему с имеющейся ТЭЦ, нельзя строить вторую, что бы там ни происходило. В мире есть опыт — мы не первые и не последние. Есть вопрос: почему акимат не рассматривает субсидирование? Допустим, есть сжиженный газ, который к нам привозят в город. Подойти к людям, объяснить, вот разница в цене: тонна угля и кубометр газа, вот эту разницу в стоимости мы тебе субсидируем. В Польше и Чехии так эту проблему и решали, а мы сидим и на уголь молимся», - говорит он.

Главный эколог области тоже осознает, к чему приведет строительство новой угольной ТЭЦ:

«Если еще одну ТЭЦ для города поставим, конечно, негативные воздействия будут ощутимы. Потому что тот же самый уголь, сера, зола плюс наши природно-климатические условия. А мы уже сейчас имеем ежесуточное превышение в 2-4-5 ПДК по диоксиду серы».

Сейчас недостаток электроэнергии больше 300 гигакалорий. Эколог Роман Честных понимает, что от строительства новой ТЭЦ никуда не деться, — уже заметен жесткий дефицит тепловой энергии, и это притом, что одновременно идет массовая застройка левого берега, но возникает много вопросов к властям:

«Вот в Глубоком сейчас строят котельную. Самые эффективные экологические мероприятия по снижению воздействия можно внедрить только в период проектирования, чтобы потом не ходить десятилетиями и говорить: а вот они загрязняют, надо их закрыть или перенести. Я не могу добиться информации ни о самом проекте, ни информации о том, что там будет с экологической точки зрения, какая эффективность внедряемых технологий, что вообще там будет. Соответственно, когда будут строить новую ТЭЦ в Усть-Каменогорске, есть большие опасения, что будет такая же ситуация, что мы не получим доступ к информации и не сможем влиять на то, чтобы технологии были внедрены рациональным образом».

В целом Честных не слишком оптимистичен насчет гипотетической газификации: «Если каждый раз мы будем ждать, когда бюджет сможет разориться на газификацию, на подключение сетей к частному сектору, то мы еще 100 лет не дождемся, потому что всегда будут более важные вещи: например, фонтан построить, вот срочно, прямо сегодня. Поэтому мы должны начать с признания. Мы знаем, что в нашей городской среде есть предприятия, которые мощно на нее воздействуют. И надо сказать: а давайте взамен признания того, что у вас такое экологическое воздействие оказывается, вы будете финансировать вот такие программы. Вот по меморандуму же «Казцинк» строит теннисный центр, много чего социального они сделали по договоренности. На самом деле для них это не проблема, потому что у них есть обязательства. Разработать, например, программу, по которой государство, скажем, будет прорабатывать план, порядок подключения сетей к частному сектору, а предприятия-загрязнители воздуха, почвы, воды финансируют это. Это очень удобно для самих предприятий. Они будут видеть свою социальную политику. Ведь вот эта вся непредсказуемость взаимодействия бизнеса с властью тоже им не очень нравится».

В конце сентября в Усть-Каменогорске прошло первое заседание Казахстанской ассоциации региональных экологических инициатив Ecojer.

За одним столом встретились представители крупных предприятий и экоактивисты. Исполнительный директор по административным вопросам «Казцинка» Андрей Лазарев предложил 100% платежей, которые получает за эмиссии регион, направлять исключительно на решение экологических проблем: «Знаете, на самом деле строительство фонтанов, благоустройство набережных — это вроде бы тоже экология, но это тогда, когда уже все и так хорошо. Я думаю, что за 20 лет город преобразился, он стал красивее. Может быть, перейти к тому, чтобы эти деньги направлять непосредственно туда, где они будут решать самую главную проблему региона? Если взять миллиард с лишним «Казцинка», сотню миллионов от других природопользователей, то в принципе, за несколько лет мы можем решить многие проблемы. Даже если взять выбросы ТЭЦ, мы понимаем, что если сегодня менять глобально, то это вопрос повышения тарифа, очень чувствительный для общества вопрос. На самом деле можно пойти другим путем: деньги, которые взимаются от эмиссии от таких предприятий, как мы, направлять на решение экологических проблем».

Но его предложение вызвало возражения: ведь получается, что деньги от частных предприятий будут идти на улучшение работы другого частного предприятия, к примеру, если речь идет о работе ТЭЦ.

Депутат Олег Чернышов призвал смотреть реально на газификацию ВКО: «Это неисполнимый миф по разным причинам. Я за вопрос рассмотрения строительства Атомной электростанции в Курчатове, для меня это более оптимальный вариант, который бы мог обеспечить Восточный Казахстан».

Даулет Асанов заметил, что АЭС даст электричество, но не тепло, в котором нуждаются и область, и город.

Дорожная карта как имитация мечты

Недавно была разработана дорожная карта по комплексному решению экологических проблем ВКО. Но на том же заседании Ecojer Геннадий Корешков, глава Центра экологической безопасности указал на свой портфель, заметив, что в нем лежит очень много нормативных документов, дорожных карт и так далее, в которые никто не заглядывает: «Нужно поднять вопрос об ответственности исполнения мероприятий, которые уже существуют, а их около десятка. То, о чем мы сейчас говорим, — это долгосрочные вопросы, которые в ближайшем будущем решены не будут. Мы с вами три года ждем Экологический кодекс, в который включен вопрос о том, что плата за эмиссию и штрафы будут оставаться в том регионе, в котором совершены эти нарушения. Но когда он выйдет? Мы с вами три года ожидаем несчастных 83 автобуса. И самая большая беда в том, что ни в Экологическом кодексе, ни в другом документе — нигде не зафиксирована ответственность власти, акимата, маслихата за состояние экологии. Маленькие конкретные мероприятия — и те не выполняются, о чем вы говорите? О какой-то ТЭЦ, АЭС, — это нереальные вещи, они десятилетними периодами не будут выполняться».

Роман Честных тоже считает, что от дорожных карт был бы толк, если бы у них имелись точки контроля: персональная ответственность должностных лиц. Он приводит в пример ЦПКОС — целевые показатели качества окружающей среды. Они разрабатываются, чтобы показать, как по годам будут улучшаться показатели. «В 2015 году у нас были приняты ЦПКОС, и вдруг в этом году берут и разрабатывают новые целевые показатели. Должен быть разбор, почему у нас не получилось прийти к прежним планам по ЦПКОС. Никто не изучает, почему в это вкладывались деньги и почему ничего не получилось. Значит, бюджет использовался просто так. И вместо того, чтобы разобраться и понять, почему не получилось, мы рисуем новый график. По этой кардиограмме мы можем постоянно так идти. Ну зачем мне ваша дорожная карта, если вы прописали какое-то намерение без конкретики, без ответственности?

Когда нет конкретизации, мы все дорожные карты превращаем в имитацию мечты».

Даулет Асанов обращает внимание на то, что уполномоченные органы, у которых громадье планов, в итоге отчитываются данными предприятий, ежегодно сдающими отчеты о снижении выбросов. В итоге на бумаге это выглядит как отлично проделанная работа госорганов. Тогда как главное, что требуется от государства: решить проблему с газификацией:«Мы видим, что, несмотря на то, что валовое количество выбросов с предприятий сокращается, у нас содержание диоксида азота и диоксида серы за 10 лет ни разу ниже ПДК не опускалось. Мы видим увеличение диоксида азота в зимнее время на 44%, серы — на 60%. В прошлом году был принят комплексный план по улучшению ситуации в ВКО, он действует на 2020-24 годы. Сейчас мы обсуждаем новый план. Но этот план ничего не даст, мне бы хотелось во всех этих планах видеть четкую линию, когда наша область просит центральный орган о газификации. Мы сейчас видим, что министр (экологии – прим. V), в отличие от Усть-Каменогорска, в Темиртау самолично явился и посмотрел, потому что там ситуация не лучше и не хуже чем у нас. И там заявлено, что выбросы значительно снизятся, но снизятся они не потому что «АрселорМитталл» даст кучу денег и поставит себе хорошую газоочистку. Просто за счет того, что там подведут газ. Все промышленные регионы свои проблемы поднимают и как-то решают, а нам априори говорят, что у нас это невозможно. Но почему невозможно, когда газ в Караганду протянули? Мы такой же регион-донор, мы такой же металлургический центр, но в 21 веке наш частный сектор топится углем, куда это годится?» — спрашивает Асанов.

Еще одна проблема состоит в том, что город нуждается в комплексных изменениях. Речь идет не только о газификации, снижении выбросов, но и о грамотной градостроительной политике. У Романа Честных большие сомнения в компетенции людей, которые сейчас принимают решения в акимате: «Вопрос состоит в том, чтобы вообще изменить градостроительную политику. То, что делается сейчас, делается на коленке, это все равно что я сейчас пойду руководить балетной группой. Соответственно, и у них плохо получается, потому что у них уровень дилетантов. Не улицу надо расширять, это вообще не работает, особенно если она у тебя упирается углом в построенный тобой гигантский торговый центр. Это любой инженер понимает, а они не понимают».

«Работает только улица»

На улице Шакарима недавно снесли 63 дерева ради расширения улицы. Роман Честных вспоминает, что тогда, в июне, удалось собрать самую большую за 10 лет толпу на общественных слушаниях: от 80 до 130 человек. «На сайте госзакупок нет расширения улиц, они делают это без проекта. Там на глазах нарушения законодательства и то, что людей просто не услышали. То, что они врали по факту на самих слушаниях. Говорили про рубку, а представили другой проект, где рубки нет, только освещение. Да, мы требовали, привлекли внимание всех, кого могли. Но это никак не повлияло. Все контрольные органы, которые должны были ситуацию промониторить и отреагировать, просто отписались. И деревья срубили. Мы здесь часто воюем по различным градостроительным и инфраструктурным проектам, но реакции нет. Общественные слушания у нас не работают, работает только улица, когда поднимается сильный хайп и люди выходят».

Роман задается вопросом, почему со стороны государства нет внимания к экологии, ведь есть растущая социальная напряженность, есть спрос на тот самый опасный выход на улицу. В прошлом году в Усть-Каменогорске пытались провести митинг экологической направленности, но акимат отказал. Роман считает, что если не позволять людям высказываться, если не прислушиваться к ним, то может произойти какая-то ситуация, которая станет спусковым крючком. По его мнению, в целом не хватает государственной политики в сфере экологии: «У государства всегда есть орган, занимающийся экологией. И этот орган, скорее всего, даже не представляет, что есть экологическая политика государства. Должны быть четкие критерии того, что должно измениться. Например, для начала у нас не должно быть превышения ПДК, кроме аварийных ситуаций. Должно снижаться количество производств в процентном соотношении. У нас должны быть разработаны принципиальные схемы градостроительного планирования. И этой политики нет.

Может, я слишком зациклен, но я все же считаю, что это вина государства. Должно быть планирование не уровня советского госплана, а разумное обоснование устойчивого развития, чтобы понять, куда мы идем. Нам нужно требовать, чтобы министерство эти функции наконец исполняло. Не обещало нам целый год, что Экологический кодекс сейчас выйдет и все изменится, ведь и по действующему кодексу можно проводить слушания, учитывать мнение общественности, и требовать, требовать, требовать. Вы думаете, что у вас что-то изменится, если выйдет новый Экологический кодекс? У вас старый не работал! Всего у вас хватает, когда надо, когда хочется. Все есть, желания нет. Я не знаю, как это все менять».

Жизнь без заводов

Если большинство специалистов говорят о необходимости газификации, то Роман Честных заглядывает еще дальше. Он считает, что по примеру промышленных европейских городов необходимо закрывать производство в городах. Нужно отходить от сырьевой направленности и искать новые точки развития. Конечно, он понимает, что к этому никто не готов, потому что пока мы не видим пути, как заменить экономически потенциал предприятий, которые являются экономической основой городов. Роман прекрасно понимает все риски и опасности этой идеи, но другого выхода нет:

«На предприятиях завязаны очень многие процессы, в том числе неофициального характера. Ввиду того, что бюджет у нас достаточно нерационально формируется и используется, есть большие дыры в социально-экономической сфере, которые покрываются за счет предприятий, вкладывающих средства в различные общественные фонды. Сама эта ситуация неправильная. Мы, по сути, становимся жертвами нерациональной бюджетной политики, мы становимся жертвами, потому что не можем влиять на замену промышленного потенциала. Промышленность должна замещаться более инновационными предприятиями. Для того, чтобы металлургия ушла, должны быть замещены рабочие места. Должны быть замещены объекты налогообложения. Такими местами должны стать легкая промышленность, легкое машиностроение, IT, — то, что у нас не развивается из-за того, перекос изначально сделан в сырьевую экономику. Это системный вопрос, но его надо поднимать. Дело ведь не только в пяти тысячах рабочих «Казцинка». У «Казцинка» есть свои подрядчики, у подрядчиков — субподрядчики, работники которых одеваются в магазинах, ходят в столовые, потребляют пищу. Экономика строится на взаимодействии. Вырвать крупный источник — как вырвать сердце: конечно, это будет очень болезненно. У нас в стране есть города-призраки, в которых не заменили убывающую единицу производства на что-то другое экономическое. Поэтому поднимая проблемы, я говорю о двух вещах: первое — важно, чтобы люди понимали, что такие изменения не происходят по щелчку пальца — что, к примеру, я хочу, чтобы закрылись заводы. Мы не можем так просто сделать по вопросам безопасности самого общества. А второе: необходимо делать вещи из числа тех, что не делаются. Например, газификация, которая у вас, в Алматы, стала основой экологического изменения. У нас этот вопрос только недавно стал подниматься. Это вопросы улучшения качества топлива, градостроительного характера. У нас это просто игнорируется, тогда как эти вещи работают в комплексе. Городская среда должна быть более удобной. Взаимодействие с ней происходит не только на уровне «я дышу чистым воздухом», а на уровне того, что сама жизнь становится удобной. И в этой среде хорошо заниматься, к примеру, IT. А когда ты живешь в таком угнетенном, промышленном, депрессивном месте… Ты не можешь, кашляя через неделю, радоваться жизни и думать о каких-то великих переменах. Считаю, что важно смещение центра тяжести экономики городов — они должны уходить от промышленности. Когда начинают говорить о том, что это нерентабельно, ну, это сказки. Это не вопрос рентабельности, это вопрос политического желания».