«Я думал, что на животе гематомы оставить невозможно»

Cпортзал «Динамо»

Митинг в Атырау прошел 4-5 января и с этого момента конвейер пыток в спортзале «Динамо» заработал. С 5 по 13 января. 7 дней люди туда попадали, все это видели, и все молчали. Они были страшно запуганы.

После того, как я побывал на митинге на площади Исатая и Махамбета 4 января, отключили всю связь. Числа 10-го мне звонила известная активистка и она мне сказала: «Сергей, просто удали из телефона все фото и видео». Без подробностей. Я всегда все снимаю, какой смысл стирать из телефона, если я все выложил? Подумал, что, наверное, за мной уже должны прийти, так как я слышал, что людей начали приглашать на беседы в полицию. Я подумал, что обязательно попрошу повестку и приду по повестке. А потом, наверное, меня незаконно осудят на небольшой срок. Я уже жену подготовил, что мне дадут срок, потому что штраф я выплатить не смогу. Она как-то не придала значение.

На следующий день, часов в 11-12, в дверь начинают стучать. Смотрю в глазок, и вижу две большие темные фигуры.

«Полиция, откройте». Я начал уточнять, по какому вопросу – сказали, что нужно меня доставить в городской отдел полиции на опознание людей по фотографиям и повестка есть. Я открыл дверь. Заходят два человека в черном с автоматами, без опознавательных знаков. Один из них быстро показал удостоверение и я даже ничего не успел увидеть. Я сказал, что никуда не поеду. Один из них ответил, что со мной долго разговаривать не будут и просто взяли меня под руки.

Я ему кричу: «Прекратите! Что вы делаете? Зачем?». Жена вспоминает, что выглянула в этот момент из комнаты и увидела только мою голую пятку. Вот и потащили меня без обуви, в футболке, в шортах, по холодному подъезду, по снегу. И бросили в машину. Сразу же начали подбивать под ноги, чтобы на полусогнутых шел. Руки назад, головой вниз. В машине начали просто избивать. Ботинками, кулаками по голове.

Пол в машине холодный, мокрый. Сказали, чтобы лег на пол в проходе на живот. Я лежу, они меня бьют и требуют пароль от телефона. Говорю: «Скажите, что вам нужно показать? Я вам сам покажу». Дальше начали бить прикладом между лопаток. Попали прямо в кость. Только начали отъезжать, один из сотрудников сказал, что нужно забрать обувь и телефон. Машина встала, он выбежал, потом вернулся. Жена рассказала, что она была в шоке, ходила по дому и не знала, что делать. В это время опять стучатся. Она вышла и один из полицейских сказал отдать ему обувь и телефон. Летняя моя обувь была какая-то на полке, она в ступоре ее протянула. Они начали тянуть ее за руки из дверей в подъезд, сказали, что заберут ее тоже, если не отдаст телефон.

Пока мы ехали, один из них уперся ботинком мне в ребро. Я был в ступоре и думал, что везут в отделение полиции. Ничего не видно, просто 15 минут ехали куда-то. Когда выводили, сказали, что нельзя смотреть по сторонам и надо просто смотреть в пол. Вышел из машины, вижу асфальт. Предполагал, что сейчас зайдем в какое-то помещение. Асфальт, асфальт, а потом – полы спортзала. Оранжевые с разметкой. И такие страшные. Облезлые. Первая мысль – привезли в заброшенную школу.

Подвели к столу. Осмотреться я не смог, только пол и стол перед собой увидел. Они сразу предупредили, что нужно делать все, что скажут и подписывать все, что дадут. Иначе будет плохо. За столом человек дал какую-то бумагу, я ее подписал. Показалось, что это было что-то о доставлении, что я не имею претензий к сотрудникам.

Меня поставили к стене, сказали встать вдоль нее в той же самой позе – лицом в пол, руки за спину и ноги широко. Максимально широко. Полицейские постоянно били по ступням, чтобы ты еще сильнее разъезжался. До такой степени, что я искал третью точку опоры. А третья точка опоры – это стена. Я вот упирался в стену, а у стены шла труба отопления. Она была достаточно горячая. Но все равно было холодно, потому что ангар огромный, двери постоянно открываются. И вот тебя трясет от холода, но когда опираешься – обжигает до боли.

Я приходил в себя, смотрел по сторонам и видел запекшуюся кровь. Подумал, что здесь какое-то место для расправы над людьми. Над активистами, над участниками митинга. Потому что непонятно, зачем привезли, и непонятно, что происходит. Со всех сторон люди стоят примерно в таких же позах. Кто как может. Постоянно их привозят, бьют на месте, чтобы они выполняли определенные действия.

Это все продолжалось примерно 6 часов. Через какое-то время мне опять сказали смотреть в пол и подвели к одному из столов. У стола мне начали задавать вопросы по поводу содержимого телефона. Я отвечал, что телефон мой, но он больше для рабочих вопросов. Сотрудник полиции тогда начал орать на спецназ, что они привезли не тот телефон, и я подумал, что они снова поедут к жене. Они начали угрожать: если я буду что-то не так говорить, то сюда привезут жену.

Начали задавать вопросы о том, когда я в последний раз был в России. Я сказал, что в России был в 2021 году в последний раз с женой, она делала операцию на глаза в Волгограде. Больше не ездил. Начались вопросы о том, какие у меня связи в России, кто меня прислал сюда, кто финансировал организацию беспорядков. Я сразу сказал, что меня никто не финансировал и в массовых беспорядках я не участвовал.

Естественно, угрожали, говорили, что я обязательно позже во всем признаюсь.

Потом обратно отвели к стене и заставили отжиматься. Когда я выдохся, сказали подпрыгивать. Я прыгал. Сколько мог. Когда уставал, они угрожали и заставляли просто присаживаться. Я уже просто валился на пол. Оказывается, что если человека вот так подвергнуть физическим упражнениям, то кровь приливает к мышцам, они сильно разбухают и после избиения следы видно меньше.

В целом в спортзале стояли, по-моему, шесть столов. За ними сидели сотрудники в штатском. Было три стола, которые стояли вдоль стены ближе к туалету, и за ними работали люди в форме. Среди них даже была женщина. Я у кого-то из ребят спросил, где мы находимся, и он мне сказал, что это спортзал «Динамо» на территории городского отдела полиции. А я думал, что меня вывезли куда-то за город.

За столом, где сидела женщина, постоянно были слышны крики. Людей туда уводят, а оттуда вытаскивают. Сразу стало понятно, что там избивают. Они и сопротивляться не могут, потому что это полицейские при исполнении. И если тронешь, то можешь получить срок.

В процессе разговоров мне угрожали, что я пойду в «комнату ужасов». «Комната страха», «комната кошмара» – так они это называли. В какой-то момент меня повели туда. Я спрашивал, зачем меня избивать, просил перестать. Но снова – лицо в пол, руки за спину.

Это была душевая. Пустая комната 3 на 3, на полу какая-то щетка лежала. И в ней спецназовец в перчатках и берцах. Он показал, где мне встать. И начал наносить удары в грудь. По бедрам ударил. Я от боли присел. Он кричал: «Будешь ещё ходить на митинги?». Избивал ботинками. По голове, по ягодицам, по почкам. Я просил его остановиться, много раз просил, но никакой реакции не было вообще.

Потом один из сотрудников сказал вести меня обратно. Корчась от боли, я прошел мимо столов вдоль стены. Меня снова поставили у стены. Уже в этот момент мне сорвало планку. Грязно, холодно, я избитый, стою опять вдоль этой стены. Руки затекают, суставы болят. Мимо проходящие сотрудники полиции подбивают ноги пошире, чтобы мы теряли равновесие. Били с внутренней стороны бедра, с внешней стороны, сзади. Один из них исподтишка сбоку очень сильно ударил мне по печени. На животе остался след от кулака. 11 таких гематом заметных было на животе потом. Хотя я думал, что на животе гематомы оставить невозможно. Оказалось, возможно.

Спустя какое-то время ко мне подходят сотрудники и показывают фотографию какого-то мужчины. А я видел это видео, на нем полиция спровоцировала людей, которые хотели просто пройти на площадь и собраться. Спецназовцы и СОБР перегородили людям путь и спровоцировали людей на конфликт. Началась драка, а один из участников был славянской внешности. Мне показывают его фотографию и говорят, что это я. Даже если сбоку посмотреть, то видно, что это не я. Они пытались оправдать насилие по отношению ко мне тем, что они якобы либо перепутали, либо думают, что на фото я.

И снова ведут в «комнату ужасов» со словами: «Ну и что, что был уже там, теперь еще раз надо сходить». Волоком под руки утащили. В этот раз сказали встать лицом к стене и поднять руки за голову. Спецназовец нанес несколько ударов в области лопаток, сердца, почек. Когда я начал сгибаться от этой боли, он ударил по бедрам с двух сторон.

Потом меня позвали на пятый этаж. Ноги уже не сгибались. Я поднимался на руках, фактически по перилам. Как люди с протезами – одну ногу за другой. На пятом этаже завели в кабинет, где сидел сотрудник КНБ. И он мне говорит: «Не коси. Простудился что ли?». Я говорю, что да, после ваших массажей. А он сказал, что никто меня не бил, хотя он сам все видел. В 2016 году меня уже пытались принудить к подписанию соглашения о сотрудничестве, чтобы я работал блогером на государство. Я понял, что сейчас они хотят то же самое. Об этом разговор и пошел.

Он спрашивал: «Чего вам, русским, не хватает? Вас никто не трогает». Говорил, что весь бардак разводит Аблязов, что никто не мешает мне работать там, где я хочу. А потом спросил: «Что ты готов сделать для своей страны как патриот?». Я категорически отказался подписывать это соглашение, потому что я был очень обозлен всем произошедшим. Родина в лице полиции об меня вытерла ноги. Мне бы от Родины хотелось уважения. Защиты моих прав, а не их нарушения. Я этого не получил. Стали угрожать, что я отсюда уже никогда не выйду. А у меня уже были мысли по поводу того, что будет дальше. Я боялся, что мою жену привезут сюда же и сделают все то же самое. Было много мыслей о том, сколько лет мне дадут, потому что под таким давлением люди все, что угодно подпишут и оговорят друг друга. Выйти оттуда было бы уже счастьем.

Мне сказали вернуться в спортзал. Еле спустился с пятого этажа и снова встал у стены. Пока я стоял, уже смеркалось. Включился свет. Каждый раз, когда видишь на стене тень – сжимаешься, потому что ждешь, что будут бить. На спортивных матах рядом лежал человек в одной и той же позе. Как его привезли, так он и лежал. Мне показалось, что он мертв. Оказалось, что он просто был пьян.

Через какое-то время подвели к другому столу, где один из сотрудников начал задавать вопросы о том, смотрю ли я канал 16.11, Аблязова, как к нему отношусь, какие связи имею. Сказали писать под диктовку объяснительную. В тот момент ты думаешь: что будет, если ты не напишешь, что он сказал? Написал, что был такого-то числа на митинге, и что активно в нем участвовал. Вопросы задавать мне запретили. Потом снова к стене, и снова к другому столу. На меня начали составлять административный протокол. Я решил, что сразу после освобождения напишу заявление и сниму побои, но переживал, что за это долгое время все следы пройдут.

Потом поставили к противоположной стене. Возле меня стояли парни, один другого поддерживал, потому что нога была повреждена. Его заставили приседать, а он не может. Два человека его взяли с двух сторон и помогали ему приседать. И вот мы синхронно садились и вставали. Потом синхронно отжимались.

Мне кто-то всучил шапку со словами: «Тебе пригодится». Потом я шутку понял – в камере временного содержания сквозит. Меня увели в комнату с решеткой, 3 на 3, и там вместе со мной 16 человек. Если бы мы все сели, то поместились бы, но так как большинство были избиты, а некоторые очень сильно, то люди вставали и давали чуть-чуть своего места. Как селедки в бочке. Моим родственникам через несколько часов удалось передать теплую одежду. Страдания немного облегчились.

Меньше всего болело, когда стоял. Когда ты сидишь, ноги касаются скамейки, кожа растягивается и боль чувствуется еще сильнее. Я теперь очень люблю стоять. Получается долго. Я смог даже прилечь ненадолго, парни увидели, что мне плохо и больно. Я лег и что-то между ребрами заболело, скорее всего задел место удара и мне показалось, что это сердечный приступ. Скорая приезжала два раза, первый – к мужчине с коронавирусом, второй – к парню с больной ногой. Парни, которые ранее были административно осуждены, сказали мне, что утром будет суд, а потом отвезут в СИЗО и там будет покомфортнее. Госпитализировать сейчас никого не будут, максимум – окажут первую помощь.

Мы переночевали, через родственников кто-то передал воду. В туалет выводили два раза – утром и вечером, все остальное время в комнате мы справляли нужду в бутылку от воды. Сначала из горла по очереди из нее пили, а потом мочились.

Мне удалось позвонить жене по поводу теплых вещей, и я ей сказал: «Тут Окрестина» (изолятор в Минске, где издевались над задержанными после митингов в 2020 году – В.). Она немного не поняла аналогии. На утро, часам к 10, нас вывели из камеры, и одному парню удалось дозвониться до родственников. Я быстро попросил у него телефон, отошел и позвонил жене. Сказал, что избит и не знаю, какие показания из меня могут выпытать. Она подняли тревогу.

Затем нас снова повели на 5 этаж. 30 человек в комнате. Сидеть и облокачиваться не давали. Ходил только автоматчик, который по команде разрешал всем быстро сесть на корточки или на землю. После очередной команды я понял, что не смогу сесть, потому что ноги не сгибаются, и если присяду, то упаду. В этот момент мне парни быстро поднесли стул, я на него сел, уперся лбом в стену и сидел так до 5 часов вечера. С 10 утра. Никто не водил в туалет, никто не давал воды и еды.

Все это время проводили онлайн-суды, по одному человеку заводили в актовый зал. Я туда попал одним из последних, и это настораживало, потому что практически всех увезли. В актовом зале меня посадили на стул, дали в руки телефон, включили трансляцию. Судья начал спрашивать, с чем я согласен, с чем не согласен. Полицейский кивал, подсказывал, что нужно всегда соглашаться. Когда спросили, нужен ли адвокат, полицейский угрожающе улыбнулся, и я отказался. Мне просто хотелось побыстрее все это закончить. Прокурор снова мне с экрана показывал фото парня славянской внешности, который дрался с полицейскими. И сказал, что срок за это большой. Я сказал, что был совсем в другой куртке, в красной, и сбоку я на него не похож, а этот человек мне неизвестен. Прокурор зачитал мою объяснительную, где написано, что я активно участвовал. Я объяснил, что для меня активное участие – это петь гимн. Судья назначил двое суток.

Через какое-то время сказали, что нас повезут в Химпоселок. Я знаю, что там никаких ИВС нет. Я думал, что в той стороне СИЗО и на 2 месяца я и сяду. А привезли нас в детский интернат. Когда поднялись на третий этаж, на стенах висело что-то патриотическое, стихи, где-то в углу поделки на тему осени. Как будто в детский сад попали. В комнате на матрасах лежали порядка 20 человек. Лечь можно – уже плюс. Для меня это была радость, потому что лечь в теплой комнате я и не мечтал. Единственное, что когда встаешь и ложишься, нужна чужая помощь, потому что самостоятельно просто падаешь. Под вечер нас первый раз покормили.

Внутри были другие ребята, сильно избитые, тоже ноги волочили. У кого-то лица были все синие. Через какое-то время я заметил, что особенно сильно болит область почек. И при мочеиспускании была боль, а моча цвета чая. Боялся, что будут серьезные последствия и ждал, чтобы поскорее поехать в больницу на обследование.

В интернате я пробыл сутки, потому что первые сутки засчитали в камере горотдела. Утром сказали, что я свободен. Приехали родственники и мы сразу поехали в областную больницу. Как только подъехали, родственники заметили, что в разных частях больницы люди ведут съемку. Ощущалось, что процесс контролировался сотрудниками полиции и КНБ.

О жизни после «Динамо»

У медиков на лице сочувствие какое-то промелькнуло, показалось, что они даже сопереживают. Мне сделали КТ и забрали анализы. В этот же вечер на КТ ничего не заметили, по их словам, никаких нарушений не было. Больше всего меня удивил анализ – моча нормальная. А она цвета чая. Я еще раз спросил. На бланке результатов цвет мочи был вообще «пшеничный». Второй раз был такой же результат, но цвет уже был «сена». Мастера художественного слова. Хирург сказал, что моча темная, потому что я долго в туалет не ходил.

Люди, с которыми я лично знаком, рассказывали, что в других автобусах задержанных были шокером по зубам. Прыгали по людям, ломали им ребра. Выворачивали суставы. Кто пытался подать заявления – к ним ходили «неизвестные люди», выбивали двери и угрожали. Они знают, кто подал заявление, где они живут. Вот и кошмарят людей.

Я решил сделать независимую экспертизу. Потому что врачи выполняют работу по зачистке следов. Я сходил к травматологу, он все зафиксировал и сделал отписку. И сразу с ней пошел писать заявление. Описал все на двух листах коротко. Писал на имя начальника, который мне в спортзале «Динамо» в лицо говорил: «Я же говорил тебе, что ты допрыгаешься». Дома уже стал писать более обширное заявление в генеральную прокуратуру, описывая все, что происходило. Первое, что я написал – что прошу защиты от полицейских. Потому что все, что происходило, показывает, что они могут сделать с человеком что угодно. Мне потом позвонил полицейский, которого я после опознал, он был одним из тех, кто курировал пытки, и позвал на беседу. Я сказал, что никуда не поеду, и мне домой привезли направление на медицинское освидетельствование. Но привезли его в пятницу, а судмедэкспертиза в рабочее время уже была закрыта. И мы поняли, что они оттягивают, чтобы прошли следы.

Было принято решение уехать в другой город, и я тогда думал, что на ближайшем блокпосту меня остановят. Из-за режима ЧП они стояли на въездах в город. Из-за того, что выехали в метель, нам удалось выбраться. В другом городе в воскресенье меня принял специалист по почкам, который обнаружил, что одна из них повреждена. Мне даже удалось пройти судмедэкспертизу и сделать полное обследование организма.

В это время начали поступать угрозы, и через родственников, и напрямую. Чтобы я забрал заявление, чтобы не указывал сотрудников КНБ. Что мне якобы грозит до 8 лет за распространение ложной информации в период ЧП. Позже человек, на имя которого я писал заявление, начал публично мне угрожать привлечением к уголовной ответственности. Жена, живя на первом этаже, обнаружила, что под нашим балконом стоит машина. Работающие на власть активисты и боты вовсю смеялись над моими фотографиями мочи в стакане. Целый консилиумы по цвету проводили, мол, так и должно быть. Ситуация вышла из-под контроля. Нам пришлось покинуть страну в 20-х числах января.

Мы вне Казахстана. За этот год угрозы продолжались. Пытались и детям запретить онлайн-обучение, чтобы вернуть их обратно. Обвиняли жену в мошенничестве. Помню, был июнь или июль, и полицейские умудрились взломать ворота в дом моих родителей и заехать на территорию. Соседи сказали, что это уже раз 8 происходило, но тогда удалось зафиксировать это на видео. Видно, что подъезжает полиция, ковыряется в заборе и заходит во двор. Когда я выложил это видео, они отрапортовали, что напротив моего двора лежит песок, а это запрещено. Соседям выписали штраф. А зачем было взламывать дверь? Сосед с песком-то напротив. Какое-то время угрожали моей сестре.

Мое дело объединили с делами других заявителей, их порядка 20. Так как я не нахожусь в стране, я не смог принять участие. Все, что нужно было, всех, кого я узнал, я опознал. Как и другие заявители. Но это к делу не пришьешь – так говорят. В октябре другие пострадавшие сначала получили отказ в возбуждении уголовного дела, потому что все эти дела переквалифицировали на 362 статью Уголовного Кодекса, о превышении полномочий. А потом и вовсе отказали всем. Ни у кого нет достаточно доказательств. Журналов никаких никто не предоставил, записей с видеокамер не предоставили, хотя их было достаточно в спортзале. А у нас лично доказательств нет. Мы с собой камеру не носили, ничего не снимали. А то, что у всех побои – так это не сотрудники.

Мы все знаем, что произошло. Мы все знаем, кто отдал приказ. Такие мероприятия не могут быть скоординированы снизу. Все происходило одномоментно. Это ответственность президента. Сил общественности не хватает, чтобы повлиять на него. А президент перевыбрался и провел реформы. Он считает, что все оставил в прошлом.

Мне пришлось оставить родной дом. Родную страну. Семью. Друзей. Искать убежище и безопасность подальше от властей Казахстана. Моя семья доступна только по видеозвонкам. Мы не можем видеться, не можем проводить время вместе. Бабушки и дедушки не видят своих внуков, которые очень быстро растут. И они достаточно большие для того, чтобы понять, что происходит. Потому что их папа вышел на митинг и за нами гоняются спецслужбы.

Моя жизнь изменилась кардинально. Пока для меня важна безопасность моих детей и моей семьи. Сейчас не до такого уровня переживаний, мне не до вопросов ностальгии. Я хочу быть в безопасности. Эту безопасность в Казахстане мне не собирались обеспечивать и не обеспечили бы, потому что на тех, кто требует расследования январских событий, заводят дела. Меня ждет то же самое. Наверное, я более эффективен вдали от страны, потому что меня не смогут заткнуть.