— Шохан Умурзакович, почему такая проблема с нормальными пандусами? Кто контролирует их качество?

— По требованиям СНиП в проекте — будь общественное здание или жилой комплекс, должно быть заложено необходимое количество пандусов для передвижения маломобильных групп. При строительстве контроль находится в ведении ГАСК. Требования к пандусам есть, но их часто не выполняют. Нельзя решать проблему как-то наполовину. Вроде как пандусы строим, деньги на них тратим, но они не рабочие. С одной стороны есть инвесторы и заказчики, которые не заинтересованы делать пандусы, потому что это затратно. С другой стороны, проектировщики обязаны правильно все закладывать. Экспертиза не должна давать заключения на проект, если пандусы не предусмотрены. Это не только в Алматы и Астане, так много где. Вообще, конечно, цивилизованное общество должно заботиться об инвалидах и маломобильных людях. Недавно я был в Дубай, там у них есть широкие, шикарные площади, они создают целые зоны и оазисы, тратят на это много денег, а по городу прогуляться практически невозможно. Дубай - город не для пешеходов. А город должен быть для людей.

По поводу пандусов, т.е. для решения проблем доступности маломобильных людей у меня есть проект «Пешеходный переход». На перекрестке больших магистральных улиц предлагаю установить надземный пешеходный переход в пределах красных линий. Подземный переход является очень затратным и проблемным в строительстве из-за переноса существующих инженерных подземных сетей. Это платформа на четырех мощных опорах, в этих опорах лифты и эскалаторы. В платформе — торговые площади, на крыше платформы — искусственный парк. Для горожан это удобный переход, а для инвесторов — выгодный бизнес.

— Примерная стоимость проекта?

— Допустим, большие транспортные развязки, которые к примеру, построены на Фурманова-аль-Фараби или на Жарокова и Розыбакиева, стоят около десяти миллиардов тенге, потому что там большой перенос сетей. Транспортные развязки нельзя сравнивать с пешеходным переходом по стоимости. Но в любом случае надземный переход будет дешевле, чем подземный. По той причине, что нет затрат на перенос сетей.

— К кому вы обращались с этим проектом?

— В Алматы показал на градостроительном совете и вызвал интерес, управление транспорта им сейчас занимается. Это не значит, что такие переходы надо везде шлепать. Их надо ставить там, где есть проблемы: большие потоки транспорта и пешеходов, сложные сети, стесненный участок земли.

— Как еще можно сделать Алматы лучше?

— Необходимо устройство зеленых бульваров, парков, зеленых зон, чтобы люди могли там гулять. Для пешехода у нас в Алматы только есть Арбат. Во многих городах Европы есть пешеходные зоны. Даже если не получается их сделать, то какие-то улицы закрываются на субботу-воскресенье для автомашин. И там проводят гуляния, ярмарки, концерты и т.д. Город должен быть построен для человека. В Алматы мы сейчас хотим решить и то, и другое – сделать его и для машин, и для людей. Плохой пример Гонконг – там высотки, между ними извиваются на высоте транспортные развязки. На земле чувствуешь букашкой, плюс сильная загазованность. В этом городе выбрали машины, а не людей. Поэтому я против многоуровневых развязок. Это не решение проблемы пробок. Это бесконечное расширение улиц и строительство транспортных развязок. Сейчас почти каждый человек может купить автомобиль. В семье три человека и дома, может быть, пять машин. И что? Чем больше машин, тем больше мы будем строить развязок? Другой пример в Лондоне: въезд в центр города разрешен только за оплату. Конечно, для такого решения сначала надо развить общественный транспорт: автобусы, троллейбусы, метро, дешевые такси и т.д. Конфликт между людьми и транспортом надо решать в пользу людей.

— В Алматы сейчас люди проигрывают машинам. Особенно это заметно во дворах. В связи с этим у меня вопрос. Недавно аким говорил о том, что привычных дворов в Астане не будет – с площадками, скамейками, бабушками…

— Разве он так говорил? Он говорил, что не будут разрешать строить комплексы без паркингов.

— Я помню, мы с вами год назад говорили о том, что в советское время были жесткие нормы - на одного человека приходилось определенное количество земли. И если вы строите многоэтажку, значит, на каждого жителя должно приходиться столько-то свободного пространства, иначе начнутся психологические проблемы.

— Эти нормы существуют и сейчас. Конечно, они перетерпели небольшие изменения. По СНиПу, 30% от площади участка строительства должны быть озеленены. По требованиям к паркингу: на каждую квартиру необходим в среднем один паркинг. Кроме того, должны быть детские площадки. В СНИПе это все указано. Без обеспечения этих требований проект не может пройти экспертизу.

— В Тастаке есть три 18-этажных дома, которые жители называют «Титаниками»….

— Это мой проект.

— Там ничего нет, одни эти огромные дома. Это же страшно. И рядом негде прогуляться, посидеть, отдохнуть.

— Проблема в том, что сначала был амбициозный проект застройки «Манхэттен» всего жилого района «Тастак» от компании KUAT, потом наступил кризис и все заморозилось, началась проблема дольщиков. Очень много семей получили кредиты, отдали деньги на долевое строительство, и не могли получить квартиры из-за кризиса. Потом акимат как-то изыскал средства на постройку нескольких кварталов. В первую очередь, когда мы начинали проект, мы минимизировали общую площадь здания. В этих домах мы добились 86% выхода квартир относительно общей площади здания, а это очень много. Обеспечили полностью паркингом и благоустройством. Там была чистейшая математика. Казком сидел и считал, сколько квартир будет отдано дольщикам, сколько продано, и если хотя бы ноль в ноль выходило, по затратам только тогда они могли начать финансирование. Поэтому шли на все, чтобы обеспечить дольщиков квартирами и снять социальное напряжение. Там нарушений по нормам нет. Немаловажно было обеспечение проветриваемости комплекса. Фасады, конечно, были другие, но ради ускорения и удешевления строительства сделали так, как сделали. Многие мне говорят об этих зданиях, но мне за них не стыдно. Главное мы вышли из положения, решили перед нами поставленную задачу. Некомфортно там, потому что вокруг этих кварталов ветхое жилье, старые, узкие дороги и улицы, частный сектор, задымленность, панорама нехорошая, опять-таки Тастак. В будущем, когда вся застройка жилого района Тастак будет решена по плану детальной планировки, построена в комплексе, такого удручающего впечатления у людей как сейчас, я думаю, не будет.

— На ваш взгляд у Алматы есть свой стиль?

— Алма-Ата в самом начале была утопающим в зелени городом-садом с желтыми домами…

— Почему дома красили в желтый цвет? Так было заведено во всем Союзе или это такая особенность Алматы?

— Думаю, так случайно получилось. В принципе, хороший цвет. В 70-е-80-е годы пошла интересная стройка – Гостиница «Казахстан», Дворец Республики, который плохо реконструировали, баня Арасан, Медео, площадь Республики, все эти строения были задуманы в классическом советском стиле. Вот многие сейчас хают хрущовки – вот, понастроили свои коробки, но Хрущев свою задачу блестяще выполнил. Он сначала построил домостроительные комбинаты, открыл научно-исследовательские проектные институты по типовому проектированию, научные институты все тщательно проработали – шаги колон, высоту потолков. Да, там всего было по минимуму, но уже свое жилье. И эти застройки в микрорайонах сделаны с соблюдением СНИПов по благоустройству и озеленению. Да, они уже ветхие, они рассчитаны были на 25 лет, и уже давно отработали свой срок. По-хорошему эти микрорайоны надо реконструировать и нужен комплексный подход, сети устарели. А потом мы начали строить во времена диких 90-х.

— Самое яркое здание периода 90-х?

— Периода 90-х?.... А можно нулевых?

— Давайте нулевых.

— Столичный центр – ужасное здание, Есентай Тауэрс, многим архитекторам нравится, мне не нравится.

— Я правильно поняла? Нет у Алматы архитектурного стиля?

— Алматы спасают горы, ландшафт. Только мы его портим. До чего довели экологию — десятое место в мире по загрязненности.

— Вы были главным архитектором Астаны. Какие перед вами тогда стояли задачи?

— Самая главная задача — реализация генплана города. Это большая и сложная работа. Когда мощным темпом идет стройка, надо контролировать проекты. Вносить и утверждать корректировки в генеральный план. Это сложная работа. Все изменения генерального плана и новые крупные проекты согласовывались с президентом.

— Вы часто с ним встречались?

— Один раз в полтора-два месяца он посещал «Астанагенплан». Делали доклад, показывали ему генплан, все новые объекты.

— Он часто не соглашался?

— Он всегда все выслушивал, все за и против и принимал решения.

— Вы довольны тем, как Астана сейчас развивается?

— В принципе, да. Есть много мнений на этот счет, это естественно. Кому-то нравится, кому-то не нравится. Абсолютно идеальным город нельзя назвать. Суровые условия: холодная зима, жаркое лето. Но, тем не менее, в таких условиях город развивается. Самое главное, что грамотно был сделан генеральный план и поэтапно идет реализация. Хуже когда как в Каире. Казалось бы, Суэцкий канал, нефть, все было, а город развивался и развивается стихийно.

— У меня ощущение, что Алматы тоже стихийно развивается.

— Алматы и в советские времена, и сейчас, развивается по генплану. Конечно, никто не может точно прогнозировать, что будет в городе через 20 лет или 50 лет. Поэтому генеральный план всегда корректируется, разрабатывается.

— С какой периодичностью это происходит?

— Не чаще чем раз в пять лет.

— Кто принимает решение о корректировке генплана?

— Департамент архитектуры и градостроительства города вносит предложения в маслихат. После акимат принимает решение.

— Вы чувствуете кризис в строительстве?

— Конечно, и по себе чувствую, и многие знакомые архитекторы жалуются, что работы стало мало, и проекты закрываются.

— Часто приглашают архитекторов из-за рубежа. Как вы к этому относитесь?

— Нормально, это конкурентная среда. Конечно, лучше всего, когда объявляют конкурс, но это редко делается. Обычно происходит так: выбирают архитекторов по рекомендациям знакомых или заказчик видит какое-то здание, которое ему нравится и приглашает автора или привлекает родственников-архитекторов.

— Есть внутри казахстанских архитекторов внутрицеховая солидарность? К примеру, вот есть проект, за который никто не хочет браться?

— Такого не бывает сейчас (смеется). Моральные аспекты – это дело чести, когда не хочется браться за какое-то дело, мараться. У меня в практике такого не было. Конечно, везде есть проблемы – везде есть снос, какие-то технические проблемы. Все хотят уплотниться в коммерческих целых, правда, сейчас приходит понимание того, что комфортно жить в зданиях высотой 4-5 этажей.

— У вас было так, чтобы заказчик первоначально хотел построить здание в 12 этажей, а потом, в процессе говорил: «Я подумал, лучше меньше этажей»?

— Нет, было всегда наоборот. Собираются строить 12 этажей, а потом просят 18. Ну, тут как бывает: все думают, вот такой плохой архитектор, построил 25-этажное здание! Мне многие говорят: «Ах, это вы строили! Не ожидали от вас Тастак!» Вообще реализованный объект – это продукт совместной работы заказчика, города (в лице акимата) и архитектора. То есть заказчик заказывает, город согласовывает, архитектор исполняет. В любом случае желание заказчика главенствует.

— Давайте поговорим о реконструкции памятников архитектуры. Как можно назвать то, что сделали с кукольным театром, реставрацией? Или вот гимназия на Гоголя, где KFC все алюкобондом закрыл? Меня пугает, что есть архитекторы, которые это делают. Неужели вы на градсовете это не обсуждаете?

— Вот Александр Коржемпо, один из мастеров архитектуры с большой буквы. Я с большим уважением отношусь к этому человеку, его самый шикарный проект - кинотеатр Арман. Там был внутренний дворик с деревьями, водоем, как он шикарно использовал рельеф, ландшафт! Как он посадил здание! Потом в 90-х превратили садик в дискоклуб. Вчера на градсовете обсуждали пристройку бургерной к зданию. И Коржемпо говорит: «Я дал согласие». Потом мы вышли, я говорю: «Зачем вам это надо? Это же шикарное здание». Сработал человеческий фактор, заказчик уговорил. И все на градсовете решили – ну если автор разрешает, то можно делать. А в масштабах Алматы это здание – шедевр, было бы лучше, если бы оно осталось хотя бы таким, как сейчас.

— Вы занимались реставрацией зданий?

— Я занимался реконструкцией комплекса музея Ауэзова. В комплексе был дом самого писателя. Реставрацию делали специалисты-реставраторы. Что значит реставрация в существующих условиях? Как бы не предлагали заказчику оставить все двери, окна…. Ценность не в том, из чего и как они сделаны, ценность в том, что писатель открывал-закрывал окна, ходил по этому полу. А сверху было распоряжение: сделать так, чтобы красиво, чтобы лучше этого ничего не было. Хотя большая часть здания была не в пригодном состоянии.

— Не понимаю, зачем при реконструкции памятника архитектуры делать красивее и дороже чем было? К чему это улучшение прошлого?

— Это вы понимаете (смеется).

— Что в таких случаях могут сделать горожане, которые понимают, что так реконструировать нельзя? Никто из нас не может зайти на заседание градсовета и спросить, что творят архитекторы.

—На градсовете всегда присутствует пресса. Есть очень хороший пример Москвы. У них есть общественная организация «Сохраним Москву». В Москве же это проблема, там много памятников. А нас проще, у нас мало памятников.

— Но для нас это еще болезненнее. У нас мало памятников архитектуры. Однажды мы можем проснуться и увидеть, что их уже нет, все в алюкобонде.

— Можете открыть общественную организацию «Сохраним Алматы».

— В Facebook есть похожая группа, но пока сильно не помогает.

— Единственное, что радует: когда строительный бум из-за кризиса прошел, люди немного опомнились. Хотя натворили очень много. Безобразие произошло во время перестройки. Тогда появились богатые люди, которые не совсем отличались, скажем так – интеллектом, образованием, культурой. И потом законы не работали. Но это уже наш менталитет. Следующее поколение, возможно, будет культурнее и цивилизованнее.

— Один бывший аким говорил, что Алматы спасут только мультицентры. Но все равно ощущение, что центр у нас один. А на периферии уже и освещение плохое, и дороги и т.д.

— Смотрите, что такое город? ЮНЕСКО раз в год определяет идеальный для жизни город. Они определили, что комфортный город возможен при населении не свыше 300 тысяч человек. Не больше. В Алматы сколько людей? В пять раз больше. Здесь уютный маленький город не получится. Это мегаполис, который сталкивается с проблемой транспорта. Мое мнение: центр Алматы надо оставить в покое. Никаких строек, только ремонт зданий. Нужно законодательно запретить там строить. Плюс ввести платный въезд в центр города. А в дальнейшем развивать новые центры. Когда мы обсуждали генплан, была очень хорошая идея: развить улицы Рыскулова и Райымбека к востоку и к западу и туда уже развивать город – в сторону запада и востока и увести застройщиков от гор.

— Но все хотят в горы.

— А в горы уже нельзя, все. Куда дальше? Надо законодательно запретить строить в предгорьях.

— Для Алматы насколько грамотно использовать в постройке зданий стекло?

— При землетрясении важно, чтобы само здание не рухнуло. В многоэтажных зданиях кирпичная кладка не является несущим элементом, это заполнение стен, конечно, армируют, но кирпич при колебаниях вылетает. Стекла тоже считаются заполнением. Есть триплекс и т.д., когда крошится до мельчайших деталей. Но без этих ограждающих конструкций, в том числе без стекла мы не можем обходиться, т.е. здания без окон не бывает. Другая проблема — в каком количестве.

— Вы сами в каком доме живете?

— В частном.

— Значит, вы не боитесь землетрясения.

— Боюсь! Купил дом уже с готовыми стенами. Сейчас делаю монолитную пристройку.

— Монолит безопаснее?

— В основном у нас принято строить монолитные здания. В других странах к этому относятся по-разному. С другой стороны, землетрясение такая вещь непредсказуемая. Может произойти вертикальное, а может горизонтальное, или волнообразные толчки – это самое страшное. Вот, например как в Америке при толчках повели себя мосты. Там были тщательные расчеты – и строителей, и сейсмологов. А на деле получилось так, что мосты разрушились. Угадать невозможно. В любом случае современные компьютерные расчеты гарантируют определенную сейсмостойкость здания. По вопросу проектирования сейсмостойких зданий у нас большой опыт.

— Но тут скорее проблема в реализации, а не конструкции.

— Система контроля качества строительства, то есть реализации, очень простая. Проект выполняется проектной организацией, которая должна иметь соответствующую лицензию. Разрабатываются все разделы: архитектурные, конструктивны и т.д. Конструкция здания делается специальной электронной программой. Законченный проект проходит экспертизу проекта. После исправления замечаний и в случае получения положительного заключения экспертизы, заказчик получает разрешение на строительство. Во время строительства контроль ведется от автора – авторский надзор. От заказчика – технический надзор – качество строительства, и соответственно со стороны ГАСКа. Это советская система, она осталась и работает вместе с человеческим фактором.

Но в истории с лицензированием в стране сложилась абсурдная ситуация и беспредел. Объясню мое положение: я раньше проектировал и уже стоят по моим проектам в Алматы высотные — до 21 этажа здания. Строил в Астане дома в 43 этажа. А теперь, по указке комитета по делам строительства я не имею право проектировать дома выше 16 этажей в Алматы и выше 30 этажей в Астане. Потому что у моей фирмы недостаточно стажа. Какой чиновник это придумал, проработал, согласовал и какими усилиями ради чего это ввел в действие, я не понимаю. Говорят, что это якобы сделано для отстранения фирм-однодневок на тендерах. Так разбирайтесь с ними на тендерах, не давайте им лицензии. Самое главное — от этого страдают все проектировщики и строители. Смешно то, что часть опытных, талантливых и маститых архитекторов получили лицензии третьей категории, т.е. они могут проектировать здания не выше одного этажа. И так не просто на рынке находить и получать заказы, проходить все мыслимые и немыслимые согласования, разрешения, и заключения. А тут еще тебе практически запрещают делать то, что ты умеешь делать.