Адиль Нурмаков, кандидат политических наук, исследователь, специально для Vласти
Наши познания об Африке обычно ограничиваются расхожими клише и обрывочными сюжетами телевизионных новостей. Типичное представление казахстанца о втором по площади материке балансирует где-то между детской песенкой про Чунга-Чангу и фото голодных чернокожих детей.
СССР поддерживал борьбу против империализма в Африке, но эта политика, будучи неоколониальной по сути, не помогала людям разобраться в происходящем, и в сознании прочно осел образ континента, где живут «несчастные люди-дикари».
Интересно, что в среде исследователей тоже редко принято проводить параллели между постсоветскими и африканскими странами. Столь разные, на первый взгляд, они все же имеют немало общего. И дело не столько в колониальном прошлом, сколько в параллелях политического транзита – и поразительно схожих методах сворачивания этого процесса.
Говоря о транзите, в политической теории принято подразумевать переход к демократии. Десять-пятнадцать лет назад стало понятно, что не все из тех, кто вначале ступил на этот путь, достаточно решительно настроены его пройти. В «третьей волне демократизации», как ее называют, оказались страны социалистического блока – и это не только мы и наши соседи, но и многие африканские государства.
Так же, как и в бывших советских республиках, в 1990-х годах ветер перемен прошелся по черному континенту. Новые демократии по обе стороны экватора писали конституции, в которых устанавливали лимиты на количество и продолжительность президентских сроков. Но со временем, по мере того как сроки подходили к концу, многие правители принимали решение спрыгнуть с волны демократизации, как правило, ссылаясь на необходимость поиска более стабильной гавани.
В Замбии и Малави это не получилось, хотя попытки президенты Фредерик Чилуба и Бакили Мулузи предприняли в начале 2000-х. В минувшем году массовые протесты вынудили руководителя Буркина-Фасо Блеза Компаоре, озвучившего такие же намерения, бежать из страны. После крупных акций гражданского неповиновения в Бурунди и неудачного военного переворота, до сих пор в подвешенном состоянии находится президент этой страны Пьер Нкурунзиза. В 2005 году, без единого конкурента, его избрали на первый срок, а в 2010-ом – на второй.
Гнев оппозиции вызвало его желание переизбраться снова на том основании, что в первый раз он был избран парламентом, а не на всеобщем голосовании. Этот технический прием – классический первый шаг для правителей, желающих продлить свой срок службы. Далее, если позволяет здоровье, следуют изменения в конституции, снятие возрастных лимитов, продление полномочий на референдумах (что позволит в будущем снова баллотироваться на очередных выборах) и, наконец, особый статус и привилегии. Среди близких соседей Казахстана, сейчас похожий опыт ставит Гурбангулы Бердымухамедов в Туркмении.
В Африке теми или иными способами удалось удержать власть Йовери Мусевени в Уганде (на протяжении 29 лет), Полю Бийе в Камеруне (33 года) и Фору Гнассингбе, сыну президента Того, переизбранному в апреле этого года на третий срок. На сегодня эта семья непрерывно правит этой страной на западе материка уже 48 лет. История, скорее всего, повторится в следующем году, когда наступит электоральный цикл в Конго.
Во многих из этих стран первый срок президентов определяли подлинно демократические выборы, а в некоторых голосование по-прежнему проходит довольно прозрачно и честно, если не считать манипуляций с конституцией. В этой связи для нас еще более показателен пример Руанды и ее руководителя Поля Кагаме. Его по праву считают одним из наиболее успешных правителей в Африке, сумевшего провести важные политические реформы и стабилизировать полиэтническое общество с непростым прошлым. Он помог экономике достичь двукратного роста ВВП, привлечь инвестиции, улучшить секторы образования и здравоохранения, и даже обуздать коррупцию.
Однако все эти успехи грозят обернуться провалом из-за того, что в стране отсутствуют перспективы для обеспечения политической преемственности. Почти все оппоненты Кагаме за время его правления были изгнаны из страны, посажены в тюрьмы или погибли при невыясненных обстоятельствах. На фоне достижений, которые во многом связывают с именем президента, и при отсутствии каких-либо альтернатив ему, большинству руандийцев трудно допустить мысль о том, что во главе государства может стать кто-то другой.
На последних выборах 2010 года Кагаме набрал 93% голосов и, согласно конституции, разработанной им самим, уже не имеет права участвовать в следующих, которые должны состояться в 2017 году. Однако уже сейчас его окружение готовит почву для изменения основного закона. Ежедневно в печати, полностью подконтрольной властям, появляются призывы граждан и трудовых коллективов к президенту остаться.
Усиливая сходство постсоветских и африканских практик до уровня фарса, союзники Кагаме рассуждают о сценарии «Путин-Медведев» как модели для Руанды. Печально известный правитель Зимбабве Роберт Мугабе, недавно побывавший почетным гостем на параде победы в Москве, остается у власти с 1980 года именно таким образом, поочердно меняя посты президента и премьер-министра.
Поль Кагаме для многих его коллег видится африканским Ли Куан Ю, примером того, как жесткий контроль и нетерпимость к инакомыслию могут, по меньшей мере, не мешать экономическому росту. Но без сбалансированной политической системы, остается риск того, что огромная власть впоследствии окажется в менее способных руках, а традиция нарушения режимом системных правил, им же установленных, сведет успехи к нулю.