Приказано зачистить
31 мая – День памяти жертв политических репрессий в Казахстане. В прошлом веке на территории страны находились самые крупные лагеря структуры ГУЛАГ - АЛЖИР, Степлаг, Карлаг. В «большую тюрьму» за годы репрессий было сослано более 5 млн. человек, расстреляно - порядка 25 тыс. Судьбы и жертвы кровавой истории – в спецпроекте Vласти «Приказано зачистить».

Покаяние как точка отсчета

Николай Эппле, журналист, автор редакционных статей издания «Ведомости», специально для Vласти

Тема переосмысления советского прошлого и политических репрессий в частности на глазах становится одной из самых важных для всего постсоветского пространства. Где-то это оборачивается всплеском ностальгии по «сильной руке» и памятниками Сталину, где-то «ленинопадом» и государственными запретами советской символики, где-то все более напряженным молчанием, но во всех случаях насущность и болезненность этой темы очевидна. Причины понятны: преступления прошлого, не получившие должной юридической, моральной и политической оценки, продолжают невидимым образом отравлять настоящее, не позволяя двигаться вперед. 

И если в рамках СССР такая оценка была невозможна (события вроде 20 съезда носили коньюнктурно-политический характер), а в первое время после распада СССР от сосредоточения на прошлом отвлекало множество задач, казавшихся более насущными, сегодня необходимость развязать узлы прошлого выдвигается на первый план. Дополнительный толчок этим процессам придал стремительный ренессанс советской риторики и соответствующих политических практик в «посткрымской» России, напомнив, что отказ распрощаться с болезненным прошлым чреват не проблемами «абстрактно-гуманитарного» характера, но самыми настоящими внешне и внутриполитическими кризисами.

Прежде всего, отказ от работы с прошлым оборачивается чисто практическим следствием социально-политического характера — без реального, а не формального осуждения репрессий практика государственного беззакония продолжает восприниматься как вариант нормы, нечто как минимум допустимое, как максимум желательное (отсюда тоска по Сталину как эффективному лидеру).

Следствие более опосредованное, но и более универсальное – невозможность определиться с путями дальнейшего развития государства и общества. Как бы ни декларировала власть ориентацию на демократию и уважение к правам человека, отсутствие реального осуждения репрессивных практик неизбежно означает, что на деле приоритетом для этой власти оказывается сильное государство, а ценность жизни каждого человека неизбежно располагается на втором месте. На уровне массового сознания такая система иерархии означает неумение общества объединяться вокруг чего-либо, помимо власти. Такое общество оказывается придатком государства, но не его движущей силой.

Наконец, отсутствие этической определенности относительно такого важного исторического факта как уничтожение сотен тысяч граждан собственной страны, создает вакуум на месте ценностей, способных объединять общество. 

Такая рискованная неопределенность серьезнейшим образом затрудняет доверие как граждан друг ко другу, так и между гражданами и властью. Расколотость российского общества, с одной стороны, цинизм и манипулятивность, отличающие внутреннюю и внешнюю политику России последнего времени, с другой, определяются именно принципиальным недоверием всех ко всем, связанным с отказом от решительной оценки преступлений.

Но трудное прошлое на то и трудное, что его переосмысление и проработка оказываются крайне болезненным делом, чреватым к тому же пересмотром политических приоритетов. В то же время невозможность просто забыть об этом прошлом и его объединяющий потенциал очевиден для властей. Это приводит к тому, что реальная работа с прошлым подменяется поверхностной и манипулятивной разработкой простых и удобных тем национальной гордости, великого прошлого, испытаний, уравновешиваемых успехами, – и уход от тем действительно серьезных. 

Для Казахстана опасность в данном случае состоит в признании репрессий результатом действия внешних сил, позволяющем уйти от ответственности за собственное прошлое (то, как роль жертвы советского террора помогает уйти от разговора об ответственности за собственные преступления, хорошо видно на примере стран Балтии и Восточной Европы).

Каковы же критерии реального переосмысления прошлого? 

Все довольно просто – такая работа должна затрагивать настоящее и отражаться в нем. Первое условие действенности такой работы – установление фактов преступлений и их широкая публикация. Разговоры о том, что, например, публикация списков палачей приведет к разделению общества, что прошлое лучше не ворошить ради сохранения гражданского мира – верный признак того, что дело заходит о действительно важных вещах. 

Второе условие реальной, а не формальной работы с прошлым – квалификация преступлений как преступлений, и как следствие – возмездие виновным и возмещение пострадавшим. В первом случае речь может идти о реальных приговорах, а может – о запрете сотрудникам репрессивных ведомств работы на госслужбе; во втором – не просто о реабилитации пострадавших, но о материальных компенсациях. В публичном пространстве такое возмещение выражается в символической политике – создании мемориалов и образовательных центров, установлении государственных дней памяти жертв. Критерием реального признания преступлений является также принесение извинений на государственном уровне и процессы в обществе, которые в широком смысле именуются «покаянием». 

Наконец, третье условие реальной работы с прошлым – исключение из современной политической реальности практик, наследующих тоталитарное прошлое. Это касается не только политических репрессий, но нарушений прав человека в принципе. Поэтому, например, правозащитная деятельность общества «Мемориал» оказывается прямым и закономерным следствием работы по преодолению прошлого.

Учитывая сказанное, может показаться, что переосмысление прошлого – дело исключительно болезненное, это мучительный процесс национального унижения, растравливание ран и утомительное копание в травмах, бесконечное перелистывание черных страниц истории. Но это так только в абстракции.

Реальный опыт переоценки прошлого оказывается, прежде всего, невероятно целительным, ведет не к потере лица, а к его обретению. 

Всякий, кто когда-нибудь искренне просил прощения, знает, что мысль об этом мучительна только в самом начале, и в итоге приносит радость, потому что оборачивается прощением и примирением. Как показывает пример стран, предпринявших реальную работу с прошлым, отказ от утомительного упражнения национальных травм и «оборонительной памяти» высвобождает огромную созидательную энергию и приводит к объединению общества на основе ценностей, а не страхов комплексов.

Важно помнить, что речь идет не об отказе от прошлого, но о его принятии. Так полноценное вступление в права наследства означает принятие на себя и неотданных долгов и фамильных сокровищ, и подвигов и поражений. Поэтому важной частью работы с прошлым, неотделимым от квалификации преступлений как преступлений, оказывается приобретение опыта благодарения за то, что достойно благодарения. В этом смысле учреждение в прошлом году в Казахстане Дня благодарности (в частности за взаимовыручку в годы репрессий) в качестве государственного праздника как модель обращения с прошлым – интересный и важный пример для соседей.

У памяти о репрессиях на постсоветском пространстве есть еще один не самый очевидный, но крайне важный эффект. Историческая, экономическая и социальная близость постсоветских государств — объективная реальность, но из-за отказа от полноценной работы по преодолению прошлого (прежде всего со стороны России) эта близость оборачивается напряжением и конфликтами. Между тем, осмысление Большого террора как важнейшей этической точки отсчета могло бы стать основанием для выработки реального общего языка и реальной солидарности граждан этих стран – не на основе общих побед, а на основе общей боли. Для меня лично это не пустые слова: воспоминания о Казахстане – часть моей семейной истории. Семья моего деда, московские немцы, была депортирована в Казахстан в сентябре 1941 года. Я с детства помню рассказы отца о годах «эвакуации» (так об этом принято было говорить) в поселке Байконур и о гостеприимстве местных жителей, сделавшем жизнь депортированных выносимой. Мой дед погиб в лагере на Урале, отец с бабушкой смогли вернуться в Москву, а прабабушка умерла и похоронена в Казахстане. 

Трагическая история XX века смешала жизни и кости жителей шестой части суши. 

Отказ работать с этим прошлым ведет к разделениям, превращая не находящую выражения боль в отрицательную энергию, готовность же производить эту работу позволяет вступить в права наследования огромного и объединяющего опыта.

Фото с сайтов pravmir.ru, inform.kz