19 лет назад сексуальное насилие в Казахстане перевели из статьи «тяжкие преступления» в «преступления средней тяжести». Максимальный срок, который можно получить по статьям 120 Уголовного кодекса (Изнасилование) и 121 Уголовного кодекса (Насильственные действия сексуального характера) – 5 лет, за групповое изнасилование – 10 лет. Данные комитета по правовой статистике неутешительны: за семь месяцев этого года в стране было заведено 938 уголовных дел по статье 120 и 291 – по статье 121. В первом случае до суда дошли только 179 дел, во втором – 126. В 2018 году 1275 уголовных дела было возбуждено по статье за изнасилование, 320 из которых дошли до суда, и 369 по статье за насильственные действия сексуального характера, 222 дошли до суда. Так, ежедневно возбуждается как минимум 3 уголовных дела по вышеперечисленным статьям с учетом. И это притом, что не каждая жертва сексуального насилия обращается в полицию с заявлением.
Сегодня Казахстан занимает первое место среди стран СНГ по количеству жертв сексуального насилия. 2 сентября Касым-Жомарт Токаев поручил ужесточить уголовное наказание за сексуальное и бытовое насилие. На принятие этих мер президент отвёл правительству два месяца.
Каждая третья
В 5 лет дедушка Марии впервые попросил ее раздеться и потрогать его гениталии, а затем изнасиловал ее. Это продолжалось два года, потому что девочке его действия не казались странными. Родители Маши развелись, поэтому она жила с мамой, а на выходных ездила в деревню к отцу, дедушке и бабушке. Папа работал в городе, бабушка была больна Альцгеймером, дедушка – алкоголизмом.
В семь лет девочка все-таки узнала у мамы о том, что делает дедушка. Тогда у мамы началась истерика. Отец избил деда, но родители решили, что не запретят Маше видеться с родственниками, поэтому спустя какое-то время она вернулась в деревню.
В 11 лет у Маши появился первый друг-мальчик. Однажды она проснулась от того, что на ее грудь навалился пьяный дедушка, который кричал, что Маша изменила ему с новым знакомым. Она начала кусаться и бить его. Маше повезло – в комнату зашла бабушка.
***
Аида проснулась в своем доме, почувствовав, что ее насилуют. Насильником оказался ее близкий друг. Аида не оказывала сопротивление, а после того, как все закончилось – пару минут полежала в кровати, зашла в ванну и начала осознавать произошедшее.
В тот день девушка переживала разрыв с молодым человеком и решила выпить вместе со своими друзьями. У нее несколько раз случались панические атаки, во время которых ее успокаивал тогда еще близкий друг.
Аида рассказала об изнасиловании своим друзьям, которые посоветовали написать заявление в полицию. Девушка отказалась, потому что решила, что в полиции ее саму выставят виноватой — она находилась в состоянии алкогольного опьянения. Обратиться к психологу Аида постеснялась.
***
Весной к психологу Алие Байздрахмановой на прием пришел молодой человек. Он попросил помочь со сменой пола. Выяснилось, что его изнасиловали, когда он учился в 10 классе. Школу он закончил, после чего его семья переехала в другой город.
Сейчас парню 24 года. Он выбрал профессию, в которой большая часть его коллег – женщины. Любая мужская модель поведения выводит его на опыт травмы сексуального насилия.
***
Молодой человек Маргариты закрылся вместе с ней в комнате, сказал, что звать на помощь бессмысленно, несколько раз ударил ее по лицу и изнасиловал. Он заявил, что девушке не стоит обращаться в полицию, потому что его родители – известные в городе люди. Маргарита молчала около четырех месяцев, но из-за глубокой депрессии и попытки самоубийства была вынуждена рассказать об изнасиловании своему брату. Зная, что писать заявление бесполезно, девушка постаралась забыть молодого человека и все, что с ним связано.
Несколько месяцев назад Маргарита встретила своего насильника во время прогулки по центру города. Что было дальше – она забыла; помнит только, что в панике ударила парня в лицо, а в себя пришла только в нескольких кварталах от места встречи.
***
Сексуальное насилие может произойти в разных ситуациях, рассказывает психолог Лейла Аубакирова: под воздействием алкоголя, располагающей окружающей среды, или семейное сексуальное насилие от ощущения безнаказанности.
Это либо насилие в семье – со стороны родственников, близких людей и соседей, или от незнакомых людей в детстве. Чаще всего оно происходит в регионах, где дети не знают, как развиваться, и реализовывают свои сексуальные потребности при первой попавшейся возможности. Часто двоюродные сестры и племянницы становятся жертвами домашнего насилия: к ним приходят ночью в кровать, закрывают рот и насилуют, при этом акт преподносится как игра. Девочки не всегда понимают, что происходит. Это то насилие, о котором они потом не могут говорить ни с кем из родственников. Женщины также переживают насилие со стороны своих отцов. Такое насилие мало исследуется, девушки тоже не могут говорить о нем, потому что матери чаще всего не поддерживают их. Эту травму приходится лечить на протяжении всей жизни.
Зульфия Байсакова, директор Кризисного центра для женщин и детей, подтверждает, что в семьях, где бытовое насилие имеет место быть, может быть и сексуальное насилие: к ней в приют для женщин и детей обращались 15 жертв с подобной травмой.
В случае, если изнасилование совершил незнакомый человек, семья нередко не реагирует на жалобы ребенка, а воспринимает их как попытку привлечь к себе внимание, продолжает Лейла Аубекерова. При этом в мировой практике психологи рассматривают как насилие даже ситуации, когда ребенка в процессе полового созревания трогают за интимные места и как-либо нарушают его личные границы. Получается, для детей такое насилие – двойная травма: сначала во время совершения насильственного акта, а после – когда родители не реагируют на жалобы. И это притом, что к психологам крайне редко приходят с запросом непосредственно по факту сексуального насилия. Чаще приходят либо родители, которые замечают, что ребенок стал вялым, начал плохо учиться, перестал общаться с друзьями, либо взрослые с уже побочными эффектами: не получается построить семью, сложно общаться с противоположным полом, нет друзей. В процессе лечения оказывается, что в большинстве случаев в прошлом у человека было сексуальное насилие. Психологическую поддержку, кстати, должны получать не только жертвы сексуального насилия, но и родители, чей ребенок подвергся насилию.
Девушек насилуют и в компаниях, которым они доверяют – на вечеринках в домах у знакомых. Мужчины приглашают их поговорить, уводят в другую комнату, закрываются на ключ и насилуют. Позже главным аргументом становится «ты же сама со мной пошла». Родители обычно реагируют агрессивно, лишают девушку всяческой возможности встреч с друзьями, она замыкается в себе, воспоминания о сексуальном насилии уходят внутрь, а мужчина остается безнаказанным.
Других воруют прямо на улицах. Их увозят за город, совершают групповое изнасилование, а затем выбрасывают по дороге. Девушки не чувствуют защиты ни от государства, ни от общества – ведь «нечего было ночью одной шляться».
Третьих принуждают к сексу начальники. Таких случаев становится меньше, но они есть. Когда женщина понимает, что из-за отказа может потерять работу, она вынуждена соглашаться на встречи.
«Безнаказанность во всех возможных случаях – побочный эффект инфантильности. Многие молодые люди, которые совершают сексуальное насилие, не понимают, какой вред они наносят девушке или парню. Ошибочно предположение, что сексуальному насилию подвергаются только девушки, притом якобы доступные. Нужно понимать, что мужчинам сложно признать факт любого произведенного насилия. Мужчине в принципе очень сложно прийти к психологу. Сексуальное насилие над мужчинами – тема еще более сложная, чем сексуальное насилие над женщинами. Считается, что мужская идентификация мальчика нарушается, и чаще всего изнасилование пытаются скрыть», – рассказывает психолог.
Алмат Мухамеджанов, директор фонда НеМолчи Дети.kz и председатель попечительского совета НеМолчи.kz, ставит целью движения необходимость показать, что в насилии виноват насильник, а не жертва: «Существует огромный миф, что насилуют только пьющих, курящих девушек в короткой юбке и с очень ярким макияжем. Такие девушки как раз-таки могут дать отпор. Они не зажаты “уятом”, они не думают о том, что скажут другие люди. Большая часть жертв, которые к нам обращались, замужем, имеют несколько детей. Страдают “правильные” девушки, которые не умеют охранять свои границы».
Дина Смаилова, лидер движения НеМолчи.kz, отмечает, что средний возраст обращающихся девушек – 30 лет. Но страдают не только молодые девушки: возраст пострадавших заявительниц фонда колеблется от полутора до 88 лет. Насильникам – от 11 до 70. «Когда мы вели первое дело Жибек Мусиновой, я писала многим звездам и просила их поддержать ее публично. Они отвечали, что это не их проблемы, а проблемы Жибек. Сейчас уже говорят, что сексуальное насилие – это проблема общества, а не одной жертвы. Почему дело «Тальго» получило такую гласность? Людей задело: как это, доктор наук, которая ехала с конференции? Ну и что, что выпила пиво в вагоне-ресторане? Люди поняли, что любую девушку могут изнасиловать: хорошую, плохую, провоцирует она, не провоцирует, в спортивном костюме, в платье. Это и возмутило общество. То, что сейчас суд просит генеральную прокуратуру пересмотреть закон – это прецедент, который потом можно рассматривать как историческое событие».
За помощью, рассказывает Алия Байздрахманова, кризисный психолог и виктимиолог, обращаются даже женщины, у которых есть внуки. Они говорят о том, что их не научили бороться и сопротивляться.
Смаилова добавляет, что мужчины всегда интересуются, почему девушка не сопротивлялась: «Они никогда не были в подобных ситуациях и не знают, что девушка от страха цепенеет. Этот страх ходит за ней всю жизнь, а в какой-то момент всплывает. Все начинается с детских лет, когда пугают: на тебя нападут и изнасилуют. Мужчина почти всегда готов к борьбе, ему хватает навыков ударить обидчика или закричать, у девушек таких навыков практически нет».
Существует четкая формулировка, рассказывает Байздрахманова, что насилие любит тишину: «Ни одна из женщин, которые ходят ко мне на терапию, в полицию не заявляла. Во-первых, срок давности: у кого-то авторы насилия живы, у кого-то - нет. Данные, которые приводит Дина Тансари по аналитическим справкам их фонда, говорят о том, что ежедневно насилию подвергается большое количество людей – дети, девушки, даже молодые люди. Есть контингент мужчин, переживших насилие в школе, армии или на работе. Им также нужны ресурсные центры, но их должен консультировать мужчина. Женщинам, подвергшимся насилию, нужны психологи-женщины, медэксперты-женщины и судьи-женщины. У мужчин ровно наоборот».
Терпеть нельзя насиловать
Насилие, объясняет Алия Байздрахманова, – это нарушение границ. Любое: психологическое, социальное, эмоциональное, физиологическое. Там, где есть слабые и сильные, всегда есть борьба – борьба за власть и статус. Это биология: проблема насилия появилась вместе с самим человеком. В 90% случаев любых действий насильственного характера на поступки влияют личностные особенности: низкая самооценка, семейные трудности, детские травмы, ущербность, психологическое отторжение на фоне того, что ребенка просто не хотели в семье и дали ему мало любви, не научили общаться, предоставили самому себе, и он стал искать способы самоутверждения. Акт агрессии – это акт самоутверждения.
«Когда беседуешь с человеком, который совершил насилие, конечно же, изучаешь семейную историю клиента. И эта история чаще всего строится на нелюбви. В других случаях – в желании ребенка власти. Такие дети привыкают нарушать границы, потому что так воспитаны. У ребенка есть внутренняя установка на то, что ему, как богу, все дозволено, и никто не должен ему отказывать. И если ему все-таки отказывают, этот ребенок способен применить силу. Впоследствии, подростком, он попадает в группу риска. В последнее время специалисты, занимающиеся с насильниками, используют термин «автор насилия». Но, попадая в тюрьму, автор насилия сам может стать его жертвой: даже в уголовном мире статьи 120 и 121 имеют особую значимость и, согласно иерархии в пенитенциарной системе, людей, совершивших насилие, ожидают определенные внутренние психологические процессы, которым они будут подвергаться – начиная с осуждения и выражения группой протеста до насилия. Насилие не приветствуется нигде».
Некоторые насильники не чувствуют вину за то, что совершили: некоторым хочется совершать насилие снова. В таких случаях срабатывает феномен «альфа-самца». «С одной стороны, их жалко: это обычные мальчики, которых где-то недолюбили или что-то им не дали. С другой, когда видишь, что вину они свою не признают – у них даже нет чувства осознания, что они совершили неправомерное действие, – к сожалению, понимаешь, что химическая кастрация и внесение единого реестра, в котором такие люди будут зарегистрированы, – это великое дело, поскольку по выходу из тюрьмы они снова принимаются за старое», - говорит Байздрахманова.
Психолог Дмитрий Агапов объясняет, что в экспертизе есть классификация в 10 типов криминальной агрессии. Особенность поведения насильника такова, что, даже находясь в месте заключения и отсидев определенный срок, они считают, что женщины были согласны. Даже если вина насильника доказана и его осудили, в его восприятии остается «они сами были согласны, сами этого хотели». В этом особенность насильников – неадекватное восприятие жертвы, многие знаки они трактуют как согласие.
Другой тип насильников – люди, которые не осознают свои действия, например, некоторые сексуальные маньяки. Таких насильников немного.
Часто бывает, что насилие совершают в состоянии алкогольного опьянения. Оно расковывает человека, у которого изначально был невысокий уровень агрессии. Появляется некий порыв, то, что здорового человека от потакания порыву останавливает, – личные убеждения, запреты. Если убеждения у него слабые, то алкоголь ослабляет их еще сильнее.
Криминальная агрессия может быть совершена также под влиянием группы. В ней есть лидер, как правило, криминально направленный, с несформированными общественными ценностями. Один человек заводит всех, остальные по механизму психического заражения идентифицируют себя с лидером и делают как он. Так происходят групповые изнасилования.
Алия Байздрахманова выступает за ужесточение закона о насилии и категорически против примирения сторон. Также она поддерживает проведение психотерапии для насильников, так как мировой опыт показывает, что лицам, проявляющим склонность к насилию – не важно, эмоциональному, сексуальному или физическому, – на стадии осознания причинения другому человеку боли и нарушения его границ еще можно помочь. Пока это под контролем, надо срочно вести к специалисту.
«В Казахстане, к сожалению, нет ни одного центра, который бы помогал авторам насилия в реабилитации. Должны быть клубы, НПО, которые будут писать проекты и работать с теми, кто склонен к такому поведению. Нам всегда виден только конечный результат: есть автор насилия и есть жертва. А как человек дошел до того, что стал автором насилия? Вопросом профилактики таких людей в Казахстане не занята ни одна психологическая служба. У нас не хватает ресурсов, чтобы помочь даже жертвам насилия. Зачастую в основе насилия лежит беспечность: беспечность родителей, которые оставляют детей, беспечность наших социальных служб, которые не реагируют».
Еще один вопрос, который стоит поднять, считает она, – это подготовка специалистов-виктимиологов, клинических психотерапевтов, экстренно реагирующих социальных служб: «У нас уже разработан казахстанский контент для диагностики детей из группы риска – как склонных быть жертвами, так и агрессорами. Программа называется “Ресурс”, апробацию прошли более 3 000 учеников. Надеемся, что при поддержке министерства образования сможем провести масштабную диагностику по всему Казахстану и выявить таких детей».
Возможно ли вычислить потенциального насильника внешне? Дмитрий Агапов считает, что у насильника нет определенного портрета: «Они все очень разные, и сексуальное насилие происходит в разных ситуациях». Зато образование и социальный статус обвиняемых обычно схож, за исключением некоторых случаев: они малообразованные, безработные, либо работают от раза к разу, употребляют много спиртного и наркотических веществ.
Байздрахманова добавляет: «Но не всегда насильники имеют плохое воспитание или низкий интеллектуальный уровень. В своей практике я встречалась с парнем, который, будучи автором насилия, в совершенстве знал три языка. Такими движет желание самоутверждения: в этом случае парень был отвергнут, потому что его мама выбрала отчима – стала посвящать больше времени ему, чем сыну. Пусковых механизмов к тому, чтобы стать автором насилия, очень много, и в основном это психосоциальные факторы; а на первом месте – семья». Если работать только с жертвами, при этом забывая про насильников – а это опасная и неприятная работа, которой никто не хочет заниматься, – не поможет никакое лечение. Жертва останется жертвой на всю жизнь.
Известно, что девушки тоже совершают насилие. На практике у Дины Смаиловой был только один случай, когда девушка выступала в качестве осужденной: «Женщин-насильниц – всего 1%, и то, чаще они фигурируют в тех уголовных делах, когда происходит совращение малолетних и подростков». По словам Алии Байздрахмановой, в женских колониях микроклимат намного сложнее: он более деформирован, чем в мужских. «Это связано с тем, что женское поведение более эмоциональное. Женщина, пережившая сексуальное насилие, может в будущем применить эмоциональное насилие. Она не пойдет насиловать других женщин или мужчин, но может кричать, манипулировать и давить на партнера морально. У меня недавно была клиентка, которая говорила, что не хочет жить, потому что не может договориться с мамой. В этом случае насильственная ситуация шла от матери», – рассказывает психолог.
А судьи что?
По данным комитета по правовой статистике генпрокуратуры, за прошлый год поступило 1332 заявления по 120 и 121 статьям, из них – от 231 ребенка. Из этих заявлений всего 454 дошли до суда. Остальные закрыты за отсутствием состава преступления, недоказанностью или отсутствием подозреваемого, рассказывает Дина Смаилова.
«Максимальные сроки не дают даже рецидивистам. По 11 статье Уголовного кодекса, средняя тяжесть составляет до 5 лет заключения. По 14 статье опасным рецидивом признается совершение тяжкого или особого преступления. То есть три раза совершенное преступление средней тяжести не дает статуса рецидивиста. Каждый новый привод будет рассмотрен как первый раз. Статьи 108 и 109 про бытовое насилие исключены с 3 июля 2017», – объясняет Алмат Мухамеджанов.
Смаилова продолжает: «Проще закрыть дело, потому что за волокиту в 2–3 года кого-нибудь обязательно накажут. Следователи жалуются, что ограничены либо временем, либо нормами, либо статистикой, либо звонками сверху. Есть следователи, которые с нами сотрудничают, поэтому обвинить все правоохранительные органы в полном бездействии мы не можем. Иногда следствию даже выгодно, когда мы начинаем освещать дела, заявлять о них публично: закрывать дела по звонку становится гораздо сложнее». Она объясняет принцип работы своего общественного фонда: со всего Казахстана звонят потерпевшие и рассказывают о своих случаях. В экстренных ситуациях работа проводится публично – если не получается достучаться до госорганов, приходится выходить на СМИ. Как правило, это связано либо с волокитой, либо с нарушениями коррупционного характера, поскольку на потерпевшую оказывается давление. Многие дела остаются нераскрытыми по 2–3 года. В случае тяжелых травм после изнасилования, когда женщине нужна реабилитация, приходится объявлять сбор денег и подключать другие организации.
«Дела вроде «Тальго» забирают очень много времени. Вопросу, который мы озвучивали три года – о пересмотре тяжести статьи, как раз дало ход именно это дело. Об этом теперь говорят серьезно со всех сторон, поскольку нарекания идут в адрес судов, гнев народа адресуется им, а они ничего не могут сделать, потому что таков закон. Были приговоры еще меньше – год условно, бывало, выходили из зала суда, еще амнистии. 2,5 года в случае «Тальго» – это уже третий приговор за последние 3 месяца», – рассказывает Смаилова.
Официально, по ее словам, в суде примиряются единицы: «Пройти все экспертизы, дойти до суда и примириться в суде – абсурдно. У нас не примиряются, а совершают коррупционный сговор полиции с подозреваемым. Последнему предоставляют возможность оказывать давление на потерпевшую – намеренная волокита, обнародование телефонов и адресов потерпевшей, потеря улик, запугивание жертвы. Потерпевшей предлагают закрыть дело за сложностью, рассказывают, что на нее смогут подать за клевету, адвоката ей не предоставляют. Государство сейчас больше законодательно защищает подозреваемых, чем потерпевших. Недоказанные моменты в деле идут в пользу подозреваемого. Когда жертва устает от бесконечных стрессов, грубости следователей и беготни – а женщина устает уже через неделю, – дела закрывают за недоказанностью. Для того, чтобы дело не пошло дальше на доследование – с потерпевшей заключают мирный договор: подозреваемый приносит следователю деньги, следователь выступает медиатором в коррупционном сговоре группой лиц, часть денег предлагается жертве, которой рано или поздно придется обратиться к психотерапевту, что стоит больших денег, и в итоге она сдается, берет деньги. Государству выгодно не сажать насильников ради международной статистики: если тюрьмы будут переполнены, станет ясно, что в стране происходит что-то не то. Дела, которые решаются очень быстро, чаще всего – подставные. Мы знаем, сколько занимает процесс доказательства реальных изнасилований, поэтому всегда настораживаемся, если видим слишком быстрое вынесение приговора».
Адвокату Джохару Утебекову до сих пор сложно понять решение правительства о переносе статьи за изнасилование из тяжких преступлений в преступления средней тяжести, но он подтверждает, что это выгодно полиции. «Вероятнее всего, был какой-то ведомственный интерес в том, чтобы не только снизить нагрузку на полицию, но и заработать на этом. В условиях, когда за изнасилование можно примириться, до суда можно даже не доводить и неоднократно использовать одну и ту же схему».
Другая проблема – это коррупция: «Возьмем насильника. Его жертва непреклонна к примирению. Посредством общих знакомых, подкупов следователей, оперативников производится давление на жертву. Причем давление не обязательно угрозами: если следователь включается в коррупционную схему, он начинает забалтывать жертву. Это вообще нездоровая ситуация, что у нас дело за примирением может закрыть следователь, а не суд».
Кроме того, в Казахстане существуют смягчающие обстоятельства, которые, в большинстве случаев, сокращают уголовный срок. Например, наличие малолетних детей. «Я могу понять, когда коррупционерам урезают срок из-за детей, потому что он может быть хорошим отцом, но чему может научить своих детей насильник? Не опасен ли он для своих детей? Человек может убить ребенка, а из-за наличия малолетних детей ему срезают срок. Можно не платить алименты, не видеть ребенка, но это все равно смягчающее обстоятельство. Уголовный кодекс недоработан. Именно поэтому большинство насильников не получают максимальные сроки. Всегда найдется какое-то смягчающее обстоятельство».
Что делать жертве сексуального насилия?
Сегодня крупных городах Казахстана работают кризисные центры для жертв бытового и сексуального насилия, которые готовы принять женщин и детей. Один из таких приютов расположен в городе Алматы. Сюда приезжают жертвы со всего Казахстана, а иногда – даже из соседних стран.
Работники стараются не афишировать адрес кризисного центра, обычно женщин перенаправляют сюда после обращения в полицию или больницы. При приеме жертвы в приют ей необходимо предоставить удостоверение личности и свидетельство о рождении детей, однако если документы были потеряны или же отняты, их помогут восстановить.
В кризисном центре жертвам оказывают восемь видов услуг: правовые, медицинские, экономические, трудовые, педагогические, психологические, культурные и бытовые. С детьми каждый день занимаются педагоги, женщины в любой момент могут получить консультацию юриста или психолога, а также пройти обучающие курсы, после чего устроиться на работу и снять квартиру. Если женщине нужна помощь психолога или юриста, но необходимости в убежище нет, специалисты проводят очные консультации с жертвами в офисе Центра занятости населения Алмалинского района на проспекте Сейфуллина, 577.
На сегодняшний день в приюте проживают 39 человек: 24 ребенка и 15 женщин. Само здание рассчитано на 50 спальных мест. Жертвы насилия могут находиться в приюте до шести месяцев. Часто после полугода проживания в приюте девушки возвращаются домой, а спустя некоторое время вновь попадают в приют из-за совершенного над ними насилия.
Сотрудники отмечают, что за прошлый год в кризисный центр обратились шесть мужчин, однако поселить их в приют возможности нет, поэтому в таких случаях ограничивались только консультациями. Приютов для мужчин, переживших насилие, в Казахстане нет, поэтому они вынуждены обращаться в существующие кризисные центры для женщин и детей.
Если же у жертвы нет необходимости обращаться в кризисный центр, есть возможность переехать в безопасное место, или же сексуальное насилие над ней совершил незнакомый человек, Дина Смаилова рекомендует обращаться в полицию, причем как можно скорее. Она отмечает, что важно сохранить все возможные улики. Если изнасилование произошло на улице, а насильник сбежал, нужно зафиксировать фото- и видео-протоколом в присутствии понятых все, что лежит вокруг места преступления. Одежда, в которую одета жертва, должна быть на ней по приезде в полицию и во время проведения всех экспертиз. Ни в коем случае нельзя принимать душ, иначе улики будут потеряны. Кроме того, она рекомендует повторно пройти необходимые экспертизы на следующий день в независимой клинике.
«Полицейских надо трясти и постоянно спрашивать о ходе дела. Никому доверять нельзя, даже адвокатам. Нужно писать жалобы, ходатайства на каждое нарушение. Самая главная война начинается, когда заводят уголовное дело. Придется пережить огромное количество унижений, но сдаваться нельзя. Нужно идти от начала и до конца, даже если закрывают дело. Нужно писать жалобы и открывать его снова и снова, пока преступник не окажется в тюрьме». Жертва также может позвонить на номер 111 и узнать, что делать, если ее изнасиловали.
Алия Байздрахманова рассказала о проекте «Линия Жизни 24» (2 октября 2017 года при поддержке посольства США в Казахстане, под его эгидой появился социальный проект «Жизнь без насилия», целью которого была защита и помощь жертвам бытового насилия; продолжительность проекта составила 1 год – V.), который предоставлял мобильный телефон с кнопкой «SOS», расположенной на обратной стороне, и мобильное приложение для подачи сигнала об угрозе насилия. Проект закончился, но остались телефоны, и люди могут вносить абонентскую плату, если переживают за риск существования насильственных ситуаций.
Что делать властям?
По мнению экспертов, ужесточение наказания и открытие кризисных центров – лишь малая часть комплексной работы, которую нужно провести для минимизации случаев сексуального насилия. Они считают, что уже с сегодняшнего дня необходимо разрабатывать сложную программу по работе с жертвами и насильниками, а также по воспитанию детей.
Зульфия Байсакова и ее команда разрабатывают программу по работе с агрессорами, однако это займет не менее двух лет. Она считает, что в стране необходимо научиться работать с агрессией, а разработанные программы вводить на системном уровне, чтобы агрессор самостоятельно приходил за помощью. Таким образом есть возможность сформировать в обществе нулевую терпимость к насилию и культуру ненасильственных отношений. Байсакова также считает, что государство должно взять на себя ответственность за безопасность своих граждан: «Я не должна, выпив пива и идя в короткой юбке по малоосвещенной улице, бояться быть изнасилованной. Я живу в своем государстве, я - налогоплательщик, я содержу армию правоохранительных органов и я должна бояться за свою жизнь? Жить и мириться с насилием нельзя».
Дина Смаилова считает, что есть проблемы экономические и жилищные, проблемы с образованием и работой – женщине после шелтера некуда идти, поэтому она возвращается к своему мучителю, и аппелирует к международному опыту. Например, Эстония переняла опыт Норвегии, когда женщине ежемесячно в течение полугода выдают сумму, эквивалентную 100 000 тенге, с условием, что она снимет жилье и найдет работу. За это время она получает экономическую самостоятельность, видит другую жизнь.
#НеМолчи уже предложили поправки к законодательству на примере США: жертва вызывает 102, они приезжают, объясняют партнеру, что он совершил правонарушение, забирают ее из дома на 3 дня в приют. За эти 3 дня ей предоставляют адвоката, делают все экспертизы и выводят в суд. Партнер 3 дня находится под арестом. Судья, глядя на собранные за это время материалы дела, выносит решение. Если партнер действительно опасен для жертвы, судья выносит решение, например, в год ограничения отношений – сроки варьируются от 3 месяцев до 3 лет.
Алмат Мухамеджанов утверждает, что необходимо перенести практику обвинения насильника из частно-публичной в публичное. Первое – когда можно действовать только по заявлению жертвы, публичное – по заявлению любого человека: соседа или прохожего, заставшего ситуацию насилия. С публичным заявлением любой врач сможет сразу вызвать позицию, даже если женщина боится сделать это сама. Она будет знать, что общество вступится за нее, а насильник будет знать, что любой человек может сообщить о преступлении и будет прав.
Психолог Лейла Аубекерова предлагает пропагандировать психологическую помощь. Одним из важных пунктов борьбы с сексуальным насилием она считает повышение информированности населения, особенно мужчин, о том, что изнасилование – это преступление, а не удовлетворение своих сексуальных потребностей. Психолог считает, что не нужно стыдиться отсутствия знаний, но нужно повышать свое сексуальное образование и перестать делать табуированной тему половых отношений. При этом, говорит она, в СМИ нужно освещать уголовные дела, в которых насильники получили уголовную ответственность за свое преступление. Даже при существующих сроках нужно, чтобы они работали, чтобы насильники, а это чаще всего мужчины, получали максимальное уголовное наказание.
У насильников, отбывших срок в местах лишения свободы, по наблюдениям психолога Алии Байздрахмановой, вероятность рецидива составляет 90%, поэтому главным методом борьбы с сексуальным насилием она считает химическую кастрацию.
Обязательным, по мнению психолога, должно стать применение профессионально-ориентированных клинических тестов, которые помогут выявить ранние расстройства личности человека. «Ситуация в «Тальго» связана с тем, что средний портрет проводника – человек с ярко-выраженным синдромом выгорания. Это уставшие люди – эмоционально, физически, переживающие недосыпание. HR-отделы проверяют только мотивацию, работоспособность и судимость потенциального сотрудника, но крайне редко обращаются к клиническим тестам. Если бы КТЖ в течение полугода отслеживало этих сотрудников, они бы не попали в рейс, их бы сняли ввиду переутомления, депрессивного фактора и склонности к агрессивному поведению».
Адвокат Джохар Утебеков уверен, что приступать к системной работе получится только если государство признает проблему сексуального насилия, прекратит ее замалчивать и начнет активно пропагандировать ее неприятие. Следующим пунктом должны стать доступность жертвам сексуального насилия медицинской, психологической и юридической помощи и создание центров поддержки жертв сексуального насилия при больницах. «Многие не знают, но большая часть изнасилований по всему миру происходит со стороны знакомых людей: кавалер, молодой человек, бывший парень, бывший муж. Здесь понятно, что у жертв порой возникает моральная дилемма – стоит ли привлекать к ответственности близкого человека. Кроме того, многие жертвы не обращаются в полицию сразу, поэтому теряются биологические следы преступления. Изнасилование, о котором не заявлено в первые несколько часов, намного сложнее доказать. Именно поэтому важно создавать кризисные центры при больницах».
Одной из главных задач для государства должно стать переобучение всех специалистов, которые напрямую вовлечены в проблему изнасилований: полицейские, прокуроров, судей, судмедэкспертов, врачей, психологов и адвокатов. Им необходимо прививать толерантное и сочувственное отношение к жертвам вместо существующего издевательского. При этом адвокат не согласен с предложением проводить всем осужденным химическую кастрацию: «Мировое сообщество относится к использованию химической кастрации негативно. Думаю, что она должна производиться только с согласия самого насильника. То есть, ему дали 8 лет, через две трети срока можно предложить ему выйти досрочно, но с условием химической кастрации».
Что делать родителям?
Важно понимать, что работа с жертвами и насильниками не подействует, если не проводить воспитательную работу с подрастающим поколением. Нужно объяснять детям рамки: где заканчиваются права одного человека и где начинаются права другого человека.
Сексолог Ирина Волкова уверена, если бы в школы приглашали людей, которые не боятся и умеют говорить на тему секса с детьми и родителями, следователей, которые ведут уголовные дела по изнасилованиям, нынешняя статистика не оказалась бы настолько пугающей.
Говорить с ребенком о сексе нужно, причем тогда, когда он начинает задавать о нем вопросы. При этом важно подавать информацию в том объеме, в котором это нужно ребенку в данной возрастной группе. «Никаких “Вырастешь – узнаешь”, “Ты еще маленький, чтобы такое знать”. Наоборот нужно говорить ребенку, что он задает очень интересные вопросы. Ребенок не будет долго слушать вас, но если он будет видеть, что вы с удовольствием готовы говорить на такие темы, как секс, то для него это уже будет сигналом задать вопрос родителям, а не друзьям на улице».
Детям необходимо объяснять, что без желания человека никогда нельзя прикасаться к чужому телу. Важно научить ребенка спрашивать разрешение, прежде чем тронуть кого-то. Исключение – подать руку или прикоснуться только в том случае, если человеку необходима помощь. Проговаривать нужно и то, что никому, кроме определенного круга людей, нельзя позволять трогать тело ребенка, особенно интимные части. Психолог советует использовать книгу, которая есть в открытом доступе: «Энциклопедия сексуальной жизни, физиология и психология для самых маленьких». К вопросам о сексе от детей нужно готовиться еще до рождения ребенка, чтобы всегда знать нужный ответ.
Алмат Мухамеджанов и Дина Смаилова выделяют три шага: домогательство, изнасилование и убийство. Если начать с первого, считает Смаилова, не дойдет до второго и третьего шагов. Они уверены, что нужно стараться исключать агрессию из повседневной жизни, чтобы не проецировать ее на детей: «У нас всегда можно накричать, везде можно оскорбить – дети это впитывают, а когда вырастают – несут и культивируют эту агрессию дальше. Ценность государства – в отдельно взятой семье. Что идет от семьи, то придет в общество».