- Но вы не крепче камней, так что панам и шляп своих не снимайте.

Преподавателей – человек пять-семь. Остальные тридцать пять – школьники. Ученики 8-10 классов одной из алматинских школ, впервые выехавшие в археологическую экспедицию. Многие впервые выехали за пределы города без родителей. Через считанные дни их белые майки и шорты навсегда загрязнятся, одевшись в странный серо-бурый оттенок (так въедается пыль в ткань, не отстираешь), а кожа покроется устрашающе темный оттенок – камни и правда покрепче будут, им потребовались сотни тысяч лет, чтобы так загореть. Середина 90-х годов, никто из родителей еще не сует детям солнцезащитный крем. Обгоришь – ну, помажься сметаной. Если будет сметана.

Каждое утро ученики в сопровождении пары-тройки взрослых поднимаются наверх, в развалины скал, где в россыпях камней скрываются гроздья петроглифов. Древние люди кропотливо выбивали на поверхности скал животных, богов, колесниц, воинов, охотников. Нам теперь предстоит аккуратно обводить едва заметные на загорелых камнях изображения цветными карандашами, потом прикладывать сверху целлофан, и потом уже на нем прочерчивать шариковой ручкой контур наскального рисунка. Каждый остается на своей группе рисунков, школьники разбредаются по ущелью, затихают голоса.

В сухой и изнурительной жаре воцаряется первобытная тишина. Даже кузнечики и всякая насекомая ерунда в траве замолкает. Только иногда из кустарника парой десятков метров ниже раздается громкий шорох – видимо, продирается через сушняк куропатка. Отрисовка петроглифов является странным занятием для тринадцатилетнего мальчишки – слишком монотонная, слишком медитативная, чтобы сейчас получить от нее удовольствие. Пройдет двадцать с лишним лет и тот бывший мальчишка будет мечтать оказаться под выцветшим от беспощадного солнца небом в полной тишине, полном одиночестве, с карандашом, ручкой и рулоном целлофана.

Иногда на вершину скальной группы, где ты сидишь, скрючившись на куске раскаленного камня, долетает из степи ветерок – и та волна прохлады, которую он несет, вызывает приступ восторга, охватывающий кожу, мышцы, проникающий до костей. А еще приступ радости несет момент, когда работа закончена, и можно спускаться в лагерь.

Страшно хочется есть, но до еды надо успеть смыть с себя пот и пыль. Выше лагеря, того пятачка, на котором установлены тяжелые, советские, геологические палатки, находится отмель, где есть подобие пляжа, и где старшие мальчишки в первые дни устроили небольшую запруду, навалив камней в один из речных притоков. Там можно сбросить запыленную одежду и, оставшись в одних трусах, окунуться в мутноватую и ледяную воду, которая всего несколько десятков километров назад была ручьем, стекающим с ледника.

То лето, когда тебе пошел четырнадцатый год, - это то лето, когда вдруг все смутные сигналы, которые тебе подает тело в предыдущие пару лет, вдруг оформляются в что-то ощутимое, все еще непонятное, но этот голос уже невозможно игнорировать. Огромные, гипертрофированные пенисы и сосцы, которыми древние художники уснащали своих богов, оленей и быков на наскальных рисунках, вызывают только легкий смущенный смех, и перестают развлекать уже через пару дней – но во время купания все иначе. По загорелой коже кристаллами кварца скользят капли воды, у одноклассниц внезапно обнаруживается грудь – и уже не намек на нее, а живое и явственное свидетельство их несхожести с нами, мальчишки все худые, как тростинки, но впалые грудные клетки, на которых видны ребра, располагаются под уже раздающимися вширь плечами. Искоса, пряча взгляд, мальчики и девочки изучают друг друга. И потом, уже после купания и обеда, играя в жарких палатках в карты, случайно касаешься голым коленом чужого голого колена – и отдергиваешь ногу, как пораженный ударом электрического тока.

После обеда, состоящего из непривычных густых супов и каш на консервированной говяжьей тушенки, после еды, тошнотворно пахнущей дымом костра, - небольшой отдых. Потом нам предстоит рисовать свои обязательные пейзажи – школа, из которой мы приехали, имеет «художественный уклон», всякие разные игры, ужин, обязательный вечерний костер. Гроздья искр взмывают к черное, усыпанное огромными звездами, небо, лицо и колени, обращенные к костру, изнывают от жара огня, - а спинам и затылкам, несмотря на куртки с капюшонами, дико холодно. В степи холод следует немедленно за темнотой. Обязательная «мафия», когда тринадцатилетки самозабвенно учатся убедительно врать; совместное исполнение «походных песен», со странным репертуаром, смешивающим Визбора, Окуджаву, «Крематорий» и песни какой-то новой, остро-модной группы со странным названием «Ногу свело». И потом отбой. Недолгое шушуканье по палаткам, и, наконец, наступает абсолютная тишина.

Это было последнее лето детства, оказывается, - внезапно пойму я много лет спустя. Через пару месяцев после этой поездки меня пригласят в детскую газету, и начнется бесконечный поток работ, амбиций, карьерной суеты. Осенью того года я научусь мастурбировать и неясные сигналы тела станут вполне четкими и определенными. Через полтора года я насмерть влюблюсь, и с того момента навсегда подружусь с печалью. С того лета я буду помнить всю свою жизнь в непрерывной последовательности причин и следствий, событий, ведущих к другим событиям, череду радостей и бед. Детство останется далеко там, за золотистым туманом, маревом тех раскаленных дней на берегу реки Коксу, - бесформенное, бесстрашное, бессмысленное.

Иногда славно вернуться туда, к той запертой навсегда двери и погреться, прильнув к ней – как тогда, к тому раскаленному, покрытому патиной осколку скалы, на которой неведомые люди оставили свои вечные загадочные рисунки.

Мади Мамбетов и еще трое блестящих авторов готовят короткие рассказы для новой почтовой рассылки Vласти "Попутчики". В субботу она приходит на почту подписчикам и только через несколько дней рассказ появляется на сайте. Подписаться на рассылку и читать рассказы первыми можно здесь.