Библиотека для незрячих находится на улице Муратбаева, рядом с речкой Весновкой. На светофоре слышны сигналы, служащие ориентиром для посетителей. Адилгазы-ата берет меня под руку, и быстро, слишком уверенным шагом для слепого, ведет в свою музыкальную комнатку.

Адильгазы родился в Семипалатинской области, пострадал от взрывов на полигоне, в 9 лет зрение начало прогрессивно ухудшаться. Тогда его отдали в Каскеленскую спецшколу имени Гагарина.

Вспоминая о том времени, рассказывает, как с другом Владимиром Савченко подшучивал над одноклассниками. Глазные протезы рекомендуется на ночь снимать и класть в стакан с водой, и в шутку мальчишки меняли некоторым сверстникам протезы. «Сами мальчики чувствовали дискомфорт, размеры-то разные, — смеется Адилгазы. — А учителя иногда очень удивлялись и думали, что это новички, мол, тот был черноглазый, а этот голубоглазый».

По словам Адилгазы, спецшкола была закрытой, из нее не выпускали просто прогуляться, но территория заведения была большой, поэтому они «беспредельничали» там. Была у них и своего рода дедовщина, если кому-то из ребят приходила посылка от родственников, то остальные уже знали и ждали, когда тот поделится.

«На обед нам давали компот, мы косточки с ягод собирали в кармане, после обеда кушать захочешь, разбиваешь и зерна ешь. Иногда старшие после обеда собирали у младших косточки. Был случай, двое-трое старшеклассников окружили мальчишку. Он при них с кармана косточки вытащил, проглотил. Его отпустили. А вечером воспалился аппендицит».

В спецшколе дети не могли выговорить имя Адилгазы, поэтому звали его то по первой части имени — Алешей, Аликом и Лехой, то по второй – Газиком и Гришей. Со временем он привык к этому и отзывался на все имена: «Я по принципу: хоть горшком зови, только на печь не ставь. Моим именем меня до распада Союза никто не звал».

«Когда учишься в спецшколе, уже осознаешь, что ты неполноценный. Уже мечтать не волен. Я не могу мечтать стать космонавтом или даже шофером».

«Уже не мечтаешь, а ставишь цели и задачи. Я хоть музыкой и занимаюсь, но я ее не люблю, это не мое призвание. Я понимаю музыку, но все эти сонаты, Бетховен, это меня изнуряет. Это работа, которая меня кормит».

В подростковом возрасте Адилгазы еще немного видел и даже скрывал свои проблемы со зрением. Днем работал на предприятии при Казахском обществе слепых (далее КОС), а вечерами подрабатывал в ресторане, играл на саксофоне и гитаре. Игре на музыкальных инструментах он научился в спецшколе, где было много кружков и классов по интересам.

«В конце 70-х годов было модно носить широкие штаны, яркие рубашки и черные очки. В таком виде я ходил играть в кафе «Каракоз», хотя семипалатинские звали его «Черный кот», как оказалось, там крутились люди из криминала. У многих были татуировки, и, чтобы обозначить свою принадлежность к музыке, тамошние набили мне скрипичный ключ. Говорили, что руки видно, когда я играю на инструментах, и ключ будет красиво смотреться», - рассказывает Адилгазы-ата.

В Алматы Адилгазы Муржакулов переехал в 1982 году, работал в Доме культуры Казахского общества слепых имени Островского и на учебно-производственном предприятии №2. При КОСе недалеко от предприятия тогда было общежитие. «У нас даже были свои окулист и стоматолог, — вспоминает Адилгазы. — А в цеху по радио в обеденное время крутили аудиокниги. Так мы частями слушали романы, а позже выходили на курилку и обсуждали. Если кто-нибудь уже читал это произведение, то рассказывал, что будет дальше, как в сериалах. У нас было свое маленькое государство, но при этом дефицита общения не было. Был холостым, бегал в общежитие девчат хлопкопрядильной фабрики. Их приводил в свою общагу».

В те времена КОС предоставлял незрячим путевки в Дом отдыха «Спутник», там даже заводили «курортные романы». «У нас в обществе был журнал «Енбек Таны» («Заря Труда»), где был раздел знакомств. Слепые со всего Казахстана присылали письма с рассказами о себе, так мы знакомились и дальше переписывались по Брайлю. Я так познакомился с девушкой из Уральска. Потом договорились одновременно взять путевку в «Спутник». Мы там встретились, такой курортный роман был. Потом другой девушке написал, а она ответила, что уже знает обо мне, - смеется Адилгазы. – Ну, это я утрирую. Но мир КОСа тесен».

В библиотеке для слепых Адилгазы бывает почти каждый день до 4-5 часов дня. Если он не дает уроки музыки, то читает книги по Брайлю или слушает аудиокниги. Сейчас в библиотеке 55 тысяч книг рельефно-точечного шрифта, 66 тысяч плоскопечатных, больше 100 тысяч голосовых книг на кассетах, больше 3 тысяч на CD носителях.

В основном Адилгазы пользуется услугами инватакси, которое забирает его в ровно назначенное время. Пока мы разговаривали, Адилгазы-ата решил продемонстрировать свой музыкальный талант. Когда он играл на флейте композицию Джеймса Ласта «Одинокий пастух», в комнатку зашли удивленные парни, они были уверены, что звучала запись.

К концу небольшого выступления Адилгазы позвонил водитель инватакси, который уже ждал его у входа в библиотеку. Мы договорились с ним о встрече у него дома, нужно было лишь получить разрешение хозяйки дома. И мы его получили.

Через несколько дней я познакомилась и с Куляш Муржакуловой, женой Адилгазы. Их истории о знакомстве немного рознились. Адилгазы смеясь, рассказывал, что к нему из-за его игры на гитаре женщины буквально липли, так он и познакомился с будущей женой. А Куляш рассказала, что однажды увидела слепого мужчину: «Он не мог перейти дорогу, спрашивал у прохожих номер подъезжающего автобуса. Никто ему не отвечал. Я стояла с другой стороны, но помогла, посадила его на автобус, узнала имя. Так и познакомились».

Свою квартиру они получили в порядке очереди еще в советское время. Куляш сейчас работает медсестрой в больнице.

«Доживаем свой век», - говорит Адилгазы. Кроме детей, у них уже есть и внуки.

Почти все в доме Адилгазы разговаривает. Часы озвучивают время, телефон — номера звонящих. На кухне тихо играет маленькое радио. Сотовый телефон Адилгазы-ата проговаривает даже приходящие смски, такими телефонами пользуются многие незрячие, в народе их называют «слепсунг».

Сейчас зрение у мужчины ослабло настолько, что он может видеть лишь вещи перед своим носом, например, назвать количество пальцев. В светлом помещении он различает яркие цвета объектов. Так он видит лет с 20, сейчас ему 55. Адилгазы еще помнит, каково это – видеть. Иногда у него бывают зрячие сны. Ему снятся его родители, и как он бежит им навстречу. «Бывают и слепые сны, - смеется Адилгазы-ата, - будто бы мы (незрячие друзья - V) в КОСе. Прицепившись друг к другу, идем, бьемся о стены, палками стучим».

В Доме культуры Адилгазы был участником музыкального коллектива, вместе они выступали почти по всему Союзу. Особенно ему запомнился «тур» в Грузию, где они были около 10 дней, там местное общество слепых организовало фестиваль. «Везде меня интересовали местные музыкальные инструменты, просил потрогать, поиграть, — вспоминает Адилгазы. — В Грузии пандури понравился, он похож на наш шертер».

Адилгазы любит мастерить разные вещи. Например, из Грузии он привез бабмук: «Хотел сделать инструмент сыбызгы, но не получилось. Бамбук трескался, а я не знал технику работы с ним. Чтобы не пропадал бамбук, сделал швабру. В КОСе проводили выставку «Очумелые ручки», там техничка купила эту швабру за тысячу тенге».

Дети в семье Адилгазы появились в 1988 и 1989 годах. Как рассказал мужчина, финансовое положение тогда не позволяло каждый год отмечать дни рождения, ни детей, ни собственные. «Каждая копейка была на счету, вспомнишь, поцелуешь, поздравишь, баурсаки приготовишь и всё», - говорит Адилгазы. В тот период он и для дома многое сам мастерил.

В 1991 году, спустя 5 лет после смерти отца Адилгазы, скончалась и его мама. Они жили возле станции Чарская в Семипалатинске. Его мама родила 9 детей. Все братья и сестры Адилгазы остались в Семипалатинске, они часто разговаривают по скайпу и встречаются на торжествах.

После распада СССР везде начались сокращения, музыкальный коллектив распался и Адилгазы остался без работы. Тогда он начал давать объявления в газетах, что обучает игре на разных музыкальных инструментах и выступает на мероприятиях. Его стали звать на корпоративные вечера и юбилеи. «Приходили бабушки, говорили, что не любят современную музыку, хотели под гармошку и баян потанцевать. Вспомнить свою молодость, — смеется Адилгазы. — Однажды я почувствовал себя, как Паганини, когда принцесса-невеста меня поцеловала и поблагодарила за игру.

На мероприятия меня забирали с дома и привозили обратно, я им говорил шутя: «Положи, где взял».

Музыкальные уроки Адилгазы по «старой дружбе» давал в свободных помещениях КОСа: «Был курьезный случай, на мое объявление откликнулись дети. Я тогда занимался в подвальном помещении, слышу во дворе детские голоса — спрашивают, где тут учат игре на домбре. Это же мои клиенты, с палкой туда выскакиваю, кричу: «Я тут, идите сюда». Они меня увидели: «Ой, бай», и убежали».

Если Адилгазы не замечает у своих учеников музыкальных способностей, он им честно советует поискать себя в других сферах. Но он хорошо запомнил талантливого ученика Диму, который поступил позже в КИМЭП и создал свою музыкальную группу, которая со временем все же распалась: «Как-то раз стоял на остановке возле библиотеки, а со мной с машины уже взрослый Дима здоровается, предложит довести до дома. Такие встречи дают стимул к жизни, повышают самооценку. Начинаешь себя уважать. Обычно люди встречают слепых, жалеют их, думают, что мы беспомощные. Конечно, в системе есть несамостоятельные люди, которые дискредитируют нас, но такие есть везде».

Кроме занятий и выступлений, он подрабатывал, продавая свои вещи и сдавая метал. Через радио NS продал флейту, там же на радио участвовал в викторинах, выигранные вещи продавал. «Чего только не приходилось делать, кызым, - немного вздыхая, говорит он. — Тяжело было, ужасно это вспоминать. Многие свои инструменты, технику, богатство, нажитое во время Союза, распродал».

В 2005 году директор библиотеки Гулбаршин Балгожина на бесплатной основе предоставила ему комнату для работы, где Адильгазы дает частные уроки. Некоторые его ученики поступали дальше в музыкальные училища.

«Бывает депрессивное состояние и мысли о суициде. Настолько все противно, что ломаешься, — признается Адилгазы. - Вот недавно такое было. Чтобы трудоустроиться, нужно проходить ИПР (индивидуальная программа реабилитации инвалидов - V). Мне медицинская экспертная комиссия дала справку, и я по ней должен был зарегистрироваться в собесе, чтоб получить тифлосредства (специальные вещи для слепых: трость, телефон, брайлевские листы и т.д. -V). Сейчас там 11 наименований. С каждым годом они совершенствуются, есть очки, которые предупреждают о препятствиях. Часто такое бывает, что можно головой удариться, например, о телефонные будки. А эти очки сигналят в ухо. Недавно на Муратбаева я ударился правым глазом. Меня часто еще спасает мое пузо, сначала им ударяюсь, а тут билборд оказался выше живота. Мне нужно было обновить тифлосредства, больше я, конечно, повелся на говорящий компьютер. А мне в собесе девушка отказалась вообще что-либо выдавать, потому что у меня не была сделана расшифровка, список наименований тифлосредств, которые мне нужно выдать. Это должна была сделать комиссия. Зачем давать пожизненную бессрочную справку, если каждый год, когда появится новое тифлосредство, мне нужно будет проходить еще раз комиссию, чтобы вписать его? Ну и она мне ответила: «Что, ты самый умный тут? Все переделывают». Вышел оттуда такой оплеванный, оскорбленный. Покурил, успокоился».

В итоге Адилгазы пришлось самому покупать «говорящие» часы на барахолке. Сын купил ему б/у телефон, потому что программа устанавливается только в определенные, довольно старые модели Samsung. И прошивка телефона стоит 8 тысяч тенге. По словам героя, при Союзе такие вещи сразу попадали в КОС и без комиссий и справок выдавались слепым, правда, тогда в списке было всего около 5-6 наименований.

Адилгазы объяснил, откуда эта жестокость у работников собеса: «Их нужно понять, когда человек работает в одной сфере, он привыкает к этому. Они забывают, что они работают с инвалидами. Да, и люди разные, нервы могут не выдержать, срываются. У них, наверное, складывается впечатление, что все мы (слепые- V) одинаковые, противные, хитрые, все хотим бесплатно. Очерствели люди».

Как инвалид первой группы и пострадавший от взрывов на полигоне, Адилгазы получает пенсию в размере 64 тысяч тенге. Он говорит, что материально независим, «на сигареты и еду хватает». Но ему хочется помочь детям и внукам: «У меня баянов много, дома лежит один, хочу продать. Дочка плохо живет, хочу ей помочь. Она вышла замуж, переехала к мужу в деревню, а там работы нет. Пока я внучке оплачиваю садик, с памперсами и бытовыми вещами помогаю. Пока здоровье позволяет, пока я в здравом уме, хочу приносить пользу. Мне не нужно работать, мне пенсии достаточно. Я бы лежал дома, но я трудоголик. Не могу бездельничать. Если бы были лишние деньги, я бы не стал мучиться с ИПР и комиссией. Я бы пошел и купил, но я считаю, раз государство должно выдавать, значит так положено. Приходится терпеть унижение».

Иногда на улице люди помогают Адилгазы, могут подсказать дорогу или номер приближающегося автобуса. «Один раз стоял, ждал автобус. Девушка остановилась и предложила подвести, сказала: «Вы когда еще дорогу переходили, я решила вас подбросить». Ее звали Алия, рядом сидела ее мама», — вспоминает дедушка. Второй подобный случай произошел с ним во время проливного дождя, он также ждал свой автобус, только остановки там как таковой не было. Возле него остановилась машина, он начал беспокоиться, что теперь автобус проедет мимо. К нему подошел парень и предложил посидеть в машине, но Адилгазы было неудобно, ведь он был весь промокший: «В машине согрелся, мы разговорились. Там была девушка Диана Урисбаева, она дала мне визитку». Молодые люди думали, что Адилгазы хромает, раз стоит с палочкой, махали ему из машины, но реакции не было, тогда и поняли все. Они ждали свою коллегу из здания напротив, вызвали такси: «Я спросил у таксиста, сколько ему должен, а ответил, что все оплачено. Я не знаю, как таких добрых людей отблагодарить. В праздник отправил ей смску с пожеланием всегда оставаться такой доброй. Она ответила: «Кто вы такой?» Пришлось напоминать, теперь по праздникам ее поздравляю».

«Конечно, я думал о том, как бы жил, если бы был зрячим. Я у себя в деревне работал бы водителем какого-нибудь грузовика. Дом бы отстроил сам, огород бы сделал. Трудился. И ничем бы это не уступало жизни в Алматы. Я бы не унижался, никуда не ходил за справками. Трактористом может был бы, а хорошо же, да? У меня отец был железнодорожником, потом слесарем. Маслом пах. Так жить – одно счастье. На охоту ходить, рыбачить. С землей и природой общаться. Был бы обычным казахом, колхозником».