Один месяц назад стрит-арт художник Паша Кас начал новый этап путешествий и арт-работ на территории Казахстана. Алматинский стрит-артист завершил работу на территории Семипалатинского ядерного полигона, а несколько часов назад закончил новый арт-проект на центральном проспекте Павлодара. Публицист Тимур Нусимбеков проехал с художником по стране несколько тысяч километров и делится новой порцией путевых заметок.
Арт-проект Паши Каса на Семипалатинском ядерном полигоне завершен. Многодневная усталость, а также чувство опустошенности, которые всегда сопровождают работы такого рода, настигла и нас.
Наши батарейки были разряжены от пребывания на этих территориях с не самым позитивным фэн-шуем. Поэтому я предложил Паше Касу и нашим спутникам - стрит-художнице Ольге и видеографу Илье, отправиться заряжать наши внутренние батарейке на скалы и в леса Южного Алтая. Предложение было принято единогласно. Рано утром мы уже были в пути.
Мы проделали больше тысячи километров. На первом этапе - в чреве поезда, на втором - в автомобилях горно-степных бомбил. Дальше нас ждал трехэтажный паром - степенно переплывший через широкую гладь Иртыша и доставивший нас на восточный берег. По пути мы преимущественно молчали - ошарашенные сногсшибательной природой Восточного Казахстана. Это те пространства, где холмы цвета весенней панды переходят в натуру для «Властелина Колец», где ландшафты маленькой Норвегии сменяются кусочками Гренландии, чтобы в момент кульминации преобразиться во что-то из области сказок или самых смелых галлюцинаций Бодлера. Убаюкиваемые этой красотой, а также легендами и мифами древних найманов в пересказе современных потомков-водителей, мы оказались в районе казахско-китайской границы.
Это было подножие Южного Алтая. Юг с признаками Севера. Одно из самых потрясающих и не тронутых мест на Земле. Мы ехали по полуразбитой дороге, которую во время Первой Мировой войны построили военнопленные-австрийцы. По обеим сторонам дороги раскинулись луга с подснежниками, эдельвейсами, «марьиным корнем» и десятками других прекрасных цветов, названия которых знают только ботаники. Над нами пролетали бакланы, черные аисты, горные беркуты и белоснежные чайки, возвестившие близость большой воды.
Мы поселились в срубе, где были очень важные вещи - русская печка, казахский казан и китайские кровати. Мы проводили дни на Алтае в пеших прогулках по окрестным горам и долинам. В лодке, переплывающей десятки километров предальпийской воды. В разговорах с лесниками, егерями и молодым ученым-зоологом. Разговоры про миграции архаров, про следы медведей и снежных барсов, про Пикассо и циклоны. Паша со своими бумагами, красной ручкой и лэптопом устраивался в уголке нашего сруба и готовил новый арт-прожект.
После того как батарейки были заряжены, медитации отмедитированы, а местная география вдоль и поперек изучена подошвами наших ботинок - мы направились параллельно течению Иртыша, на северо-запад, в то место, которое отметил после Семипалатинского полигона художник. Это был Павлодар, город, воспетый Скриптонитом. Город, окруженный заводами и комбинатами, которые не первое десятилетие выбрасывают в атмосферу и легкие местных жителей колоссальные объемы тяжелых вредных металлов.
Работа неизвестного павлодарского художника, послужившая вдохновением для Паши Каса
В Павлодаре художник несколько дней искал подходящую стену. Поиски шли вопреки иртышской липкой жаре, беспощадным полчищам мошек и голодных комариных самок. Поиски шли пешком, на машинах, на арендованных велосипедах и в павлодарских трамваях. Наблюдая за этими трамваями у любого алматинца, разумеется, обостряется ностальгия и посттравматическая грусть от всем известной расправы над городской трамвайной системой, но мы не будем об этом… Кроме поиска и изучения города, Паша Кас успел дать творческий вечер для юных стрит-художников и дизайнеров. Горящие глаза красивых девушек и дерзких парней-стритеров Павлодара, и важные слова их ровесника из Алматы, который к своему двадцать первому году успел сделать тридцать одну работу. За эти работы его ругали и хвалили, за это про него писали статьи и выписывали штрафы, за это на него строчили доносы и объявляли в розыск.
Стена была найдена в самом центре Павлодара, на проспекте имени академика Сатпаева, в шестиэтажном доме под номером 37. Дом стоит неподалеку от городской мэрии, областного акимата и огромных муниципальных часов. Присутствие этих объектов добавляло не только известное эстетическое очарование, но и повышало риск для художников оказаться задержанными за несанкционированное уличное искусство. И даже желтые спецжилеты с надписью «ТОО КАЗ КАС» вряд ли смогло бы их спасти. Но наверное благодаря комбинации - жары, случая, мошек и комаров – единственные, кто проявлял внимание к арт-процессу были обычные горожане и жители окрестных домов, ну и, конечно же, мы пользовались искренним и повышенным вниманием у кровососущих насекомых. Прогуливающиеся павлодарские горожане, велосипедисты, роллеры, влюбленные парочки - вежливо интересовались сутью и целью работы, кто-то делал сэлфи на фоне оживающий стены, один пенсионер принес уличным художникам большую бутыль минеральной воды.
Подготовительная работа в Павлодаре заняла около недели. Воплощение на фасаде - Птица-рыбы летяще-плывущей над городом, утопающем в кроваво-красном дыму - заняло около суток беспрерывной работы. Это были те самые сутки, когда у памятника Абая в Алматы собралось несколько тысяч парней и девушек - на лучшем музыкальном фестивале Центральной Азии. Но это были и те самые сутки, когда пара десятков молодых радикалов соберутся на улице Актобе и начнут бойню.
Говорят, что самая темная часть ночи - это те кромешно-черные сумерки, за которыми неизбежно следует рассвет. В те павлодарские сумерки, когда последние чешуйки и перья Птицы-рыбы Паши Каса были близки к завершению, но когда рассвет его не обозначил свои права, я наблюдал и другую картинку. В те минуты я заметил длинную бледно-пепельную волну которая нависает над домами и закрывает треть павлодарского неба. Местные жители объяснили мне, что это не атмосферная аномалия и не облака. Это обычный для них пейзаж - выброс с одного из заводов. Благодаря этой многокилометровой волне, берущей начало в жерлах заводских труб - в этом городе значительное количество легочных болезней и благодаря этому здесь бьют рекорды по онкологии в стране, которая занимает стабильно высокие места в мировых рейтингах по раковым заболеваниям. Возможно, благодаря этой грязной волне, разливающейся в атмосфере Павлодара - был заражен организм маленькой павлодарской жительницы Тахмины, которую на прошлой недели спасали Аружан Саин, волонтер Лейла и тысячи граждан, благодаря которым ребенка успели эвакуировать в стамбульскую больницу.
После работы Паши в Темиртау, в почве этого города, загрязненного тяжелыми металлами, было высажено пять сотен деревьев. Я идеалист, и поэтому мне хочется верить, что если павлодарская работа станет причиной того, что хотя бы на одной из сотен труб, из которых начинается эта токсичная волна, появится нормальный фильтр, то эта работа и все усилия вокруг нее были не напрасны. Или если эта Птица-рыба вдохновит кого-нибудь высадить одно дерево на берегу мелеющего загаженного Иртыша или одну сотню деревьев в почве этого загрязненного города, то эта работа и все усилия вокруг нее тоже были не напрасны.
Вчера, перед отъездом из Павлодара, мы с Пашей и Ольгой решили навестить стену с Птица-рыбой, которая в респираторе летит в синем небе над красно-дымным городом. Мы наблюдали как павлодарцы реагируют на это новое красно-бело-голубое пятно на центральном проспекте города. Кто-то, равнодушно проходя мимо этой картинки, кто-то останавливаясь и с интересом разглядывая детали, кто-то фотографируя эту самую большую стрит-арт работу в истории Павлодара. Самой запоминающейся была одна горожанка - маленькая худенькая бабулька. Она долго изучала Птицу-рыбу. Потом перекрестилась и вытерла глаза от слез. Слезы подступили может от болячек почтенного возраста, а может от тех сильных и глубоких эмоций, которые она пережила. Тех эмоций, благодаря которым возможно и существует подлинное искусство, честные художники, приличная музыка и то чувство, что мы по-прежнему испытываем даже в этих сгущающихся черно-красных сумерках, даже в условиях стремительной девальвации этого чувства и слова под названием Надежда.