Владислав Слудский, фото La Biennale di Venezia

Двойной латте с сиропом из сновидений, или как разучиться видеть рациональное

Куратор и арт-консультант Владислав Слудский об одной из основных тем Венецианской биеннале современного искусства 2022 года

Двойной латте с сиропом из сновидений, или как разучиться видеть рациональное

За 127 лет своего существования Венецианская Биеннале объявляла об отмене всего три раза: во время двух мировых войн и пандемии коронавируса. Ожидание, которое часто вредит впечатлению, было острым. На короткий момент коммерческие галереи потеряли платформу для интеграции своих художников в историю мирового искусства, коллекционеры − возможность увидеть масштабный и мультинациональный культурный срез в одном месте, а институции − место для академического высказывания и рефлексии. Поэтому профессиональное сообщество вложило огромное количество ресурсов, времени и денег в проекты, которыми человечество открыло новую страницу нашей истории.

Помимо основных выставочных пространств в садах Джардини и бывших оружейных складах Арсенале, которые включают в себя 1433 произведения искусства, в городе можно было найти выставки Аниша Капура, Марлен Дюма, Кьянде (или Кехинде) Уайли, Луизы Невельсон, Брюса Наумана, Энтони Гормли и Лучио Фонтана, блокбастер-выставку Ансельма Кифера в Палаццо Дукале, а также небольшой проект ранних работ шамана и мифотворца Йозефа Бойса.

Ансельм Кифер, фото Andrea Avezzù Courtesy Gagosian and Fondazione Musei Civici Venezia Emulsion

Город, кажущийся пешеходным и небольшим, вмещает в себя такое количество павильонов, музеев и проектов, что за неделю можно едва ли осилить половину. Важно помнить, что формируется эта параллельная программа вокруг кураторской идеи, которая задает тон всему происходящему. И в этом году центром подобного завихрения стала метафора Молока Снов - поэтическая, рвущая связь с реальностью концепция, придуманная кураторкой Сесилией Алемани. Из её легкого и не перегруженного жаргоном кураторского текста нам становится известно, что Алемани интересует междисциплинарность, трансформация, интерсекциональность, постгуманизм, феминизм и психоанализ. Все эти направления активно исследуются теоретиками искусства по всему миру не первый год, однако, именно кураторский талант Алемани смог превратить их в цельное высказывание, запустить процессы орнаментального мышления, где самые отдаленные части выставки резонируют с одинаковым набором вопросов и мыслей.

Тур по выставке Марлен Дюма клуба патронов Центра Современной Культуры «Целинный», фото Владислава Слудского

Основной проект уделяет огромное внимание произведениям, чьи авторки (реже авторы) точкой начала своего исследования обозначают иррациональное. То есть это не такие художники, которые используют научный метод, статистику, социологию или технологию для попытки осознать жизнь, но скорее художники-интуиты, работающие с чувственным, сомнамбулическим, бессознательным, невербальным. Разумеется, в конце концов физический мир побеждает и, за редким исключением, зритель имеет дело с конвенциональными техниками вроде живописи, графики или скульптуры. Но ощущение непознаваемости мира, тотального сновидения, которое просачивается через реальность, не покидает ни на минуту. Становится непонятно: это мир нам снится или мы тоже часть этого сновидения. В это ощущение также ритмично попадает и казахстанский коллектив ORTA с их утробо-подобным павильоном-пещерой, где совершается обряд очищения, а из пространства нельзя выделить объекты или художников (субъектов) − там нет границы между искусством и не-искусством.

Павильон Казахстана с проектом «ЛАЙ-ПИ-ЧУ-ПЛИ-ЛАПА Центр Новой Гениальности», фото коллектива ORTA

В затемненных залах Арсенале между воздушными скульптурами Маргарит Юмо, в лабиринтах инсталляции Делси Морелос, которая пахнет корицей, или в комнате с видео Линн Хершман Лисон, где висят портреты людей, сгенерированных искусственным интеллектом, рассыпается даже декартовское «мыслю, следовательно, существую». Высказывание больше ничего не значит, потому что под сомнение ставится само существование: нас, как индивидуального и коллективного; вселенной, как механизма; квантового мира, как материи. Выставка будто намекает, что на пути к технологической сингулярности мы сталкиваемся с необходимостью преодолеть рациональное: наверное, поэтому такие серьезные физики, как Нил Деграсс Тайсон, вслух обсуждают возможность того, что мы живем в компьютерной симуляции. Вещи, которые еще десять лет назад было, по меньше мере, странно обсуждать в академической среде той же Биеннале, сегодня стали центральными. Вероятно, поэтому слово «спиритуальное и оккультное» встречается в каталоге выставки с невероятной для такого события частотой.

Стоит сказать, что границы рационального уже серьезно пошатнул муж Алемани, Массимилиано Джони, который выступил куратором Венецианской Биеннале в 2013 году с концепцией Энциклопедического Дворца. Нельзя не заметить определенную перекличку этих разных по содержанию, но похожих по смыслу высказываний: мы более не способны осознать мир только в плоскости рационального. Отсюда, наверное, и такой живой интерес к Дада, сюрреализму, фантастическому искусству. Через эти движения мы меняем инструментарий познания бытия и отодвигаем в сторону акционизм, поп-арт или минимализм с их четко очерченными позициями.

Приятно отметить, что выставка не стала ретрансляцией уже знакомых художественных концепций XX века, но напротив, сфокусировалась на маргинализированных географиях, людях и периодах, часто несправедливо игнорируемых большой историей искусства. Так, из 213 художников-участников, 180 представляют свои произведения на Биеннале впервые. Поскольку одной из фундаментальных функций подобных выставочных форматов является открытие новых имен, можно с уверенностью утверждать, что Алемани выполнила эту важную миссию.

Кьянде Уайли, фото Владислава Слудского

Тема войны тоже незримо присутствовала в Венеции, как в отдельных произведениях основного пространства, так и в проектах параллельной программы. Поскольку хорошее искусство часто является провидческим, а подготовка подобных выставок занимает как минимум два года, мы можем быть уверены, что война не выступила поводом к немедленной рефлексии упакованных в позиции высказываний, но, скорее, ощущалась художниками задолго до её начала. Что еще раз доказывает значимость иррационального.

Одна только персональная выставка Кифера оглушает своей монументальностью и безальтернативностью. Художник, выросший в послевоенной Германии, доказывает несостоятельность мнения Теодора Адорно о том, что писать стихи после Освенцима − варварство. В Палаццо Дукале, когда-то завешенного полотнами эпических боев времен классицизма, ненадолго выставлены холсты Кифера: разухабистая дорога с пропаханной минами землей, сгоревшая коляска ребенка, разодранные ракетами свинцовые тучи серого неба. Писать стихи можно, вопрос в том, о чем они будут.

Есть и личная война − человека за свои права. Кьянде Уайли пишет портреты частных жизней разных, никому не известных людей, с по-настоящему наполеоновским размахом. Зритель не знает, наслаждается ли изображаемая фигура «Молоком Снов» или это убитый полицейским чернокожий человек.

Никита Кадан и Леся Хоменко, фото Pinchuk Art Centre and Victor Pinchuk Foundation

Отдельного внимания требует колоссальная работа, проделанная куратором Бйорном Гельдхофом и его командой, а также украинским меценатом Виктором Пинчуком. В условиях близких к катастрофе, за кратчайший срок им удалось организовать благотворительную выставку в поддержку Украины, для которой такие звезды, как Олафур Эллиасон и Такаши Мураками, предоставили свои произведения наравне с известными, но все же в большей степени локальными, художниками из Украины вроде Никиты Кадана или Марии Примаченко некоторые работы которой были уничтожены российской армией в первые недели войны. В своей приветственной речи президент Зеленский сказал очень точную фразу о том, что тоталитарные режимы всегда цензурируют искусство, потому что оно способно говорить о таких вещах, о которых больше ничто не может говорить.