Дмитрий Мазоренко, Vласть
Фото Жанары Каримовой
В первые 15 лет независимости устоявшаяся с советских времен инертность казахстанской художественной среды регулярно нарушалась направлением критицизма, в котором работали художники демократических взглядов, полностью отвергаемые государственными музеями и институциями. Им удавалось собирать многолюдные выставки, с каждым разом акцентируя на себе все большее внимание алматинских галеристов и республиканских властей. С 1996 по 2003 год в стране работало около 25 частных галерей, которые поддерживали жизнедеятельность среды, несмотря на систематический характер их распада и восстановления.
Художник Руслан Гетманчук в книге Валерии Ибраевой «Искусство Казахстана. Постсоветский период» писал, что первые 15 лет независимости были многообещающей попыткой деконструкции идеологии, отказа от формальных художественных поисков позднесоветской эпохи и радикальных экспериментов с содержанием, которая коренилась на социальных и политических проблемах страны. Но вопреки ожиданиям она не привела к возникновению полноценного института современного искусства, способного самовоспроизводиться и создавать новые поколения художников.
Причиной этого, по мнению художницы Елены Воробьевой, стал распад галерей, в большей степени формирующих институциональную среду казахстанского современного искусства: «Некоторые создатели этих институций умерли, кто-то переехал заграницу. Случился институциональный провал, и внимание общества полностью сместилось к проблеме материального достатка. Появлялись единицы художников, которые взаимодействовали лишь между собой. Вскоре к ним пришел интерес со стороны заграничных кураторов, которые стали активно вовлекать их в мировое искусство. Внутри же страны эти организующие связи были окончательно разорваны».
Помимо галерей активность художественной среды поддерживал Соросовский центр современного искусства (СЦСИ). По словам художника Виктора Воробьева, постепенно центр консолидировал нонконформистское художественное сообщество и заменил собой советский Союз художников. Куратор и арт-критик Юлия Сорокина рассказала, что со временем произошла инверсия института, когда он начал диктовать условия художникам, которые, по её словам, нередко ограничивали их в высказываниях. «Поэтому, большая часть художников ушла из этого центра. Институт остался, но без художественного ядра он долго не смог бы существовать. Когда институция начинает давить и пытаться быть важнее художника, это всегда ведет к разрыву», - говорит она. Елена Воробьева также вспомнила, что однажды СЦСИ презентовал доклад по развитию казахстанского искусства на следующие 15 лет, куда был включен ориентир по тому, сколько новых имен должно появиться в художественной среде к окончанию этого периода.
Сорокина констатировала, что все эти институциональные неурядицы привели к разрыву поколений в художественной среде: «Как-то все сложилось так, что новое поколение людей ничего не знает о художниках 90-х годов, обо всех наших выставках и нашей вулканической жизни. Где они могут об этом узнать?» Художники, по её словам, старались с возможной регулярностью проводить лекции, рассказывая о своей практике и предметах исследований, но отсутствие постоянного физического пространства делало их частоту спорадической: «Можно действительно утверждать, что последние 10 лет развитию искусства в стране препятствовало отсутствие физического помещения».
Впрочем, Воробьева напомнила и про отсутствие запроса на институции современного искусства:
«Со временем оно стало восприниматься как некий развлекательный продукт, в жизни людей стало появляться все больше потребительских категорий. В наше же время искусство было методом общественной рефлексии, источником искренности и самовыражения».
Одним из тех, кто формировал запрос, но все же не мог найти институций современного искусства, был художник Анвар Мусрепов, начавший свою практику несколько лет назад: «Я ходил по академиям, пытался искать конкретных мастеров, но безуспешно. В Жургенова сейчас тоже тяжело кого-то найти, кроме преподавателей традиционных академических дисциплин. Теория искусства (важная составляющая современного искусства – V), насколько я вижу по студентам, совсем игнорируется». По его словам, из каких-либо образовательных программ сейчас работают только курсы по импрессионизму в торговом центре Есентай, предназначенные для широкой публики. Узнавать все из прямой беседы с художниками стало тяжело – сообщество продолжает быть разрозненным и у него по-прежнему мало поводов для встреч, даже формальных.
Жизнь в классических художественных академиях и институтах начала затухать еще до развала Советского Союза, но бунтарский настрой художников был куда крепче учебных заведений, рассказывают Воробьевы. «Атмосфера в Жургенова была странная. Однажды Елена и её друзья решили сделать свою выставку в коридоре и стали произвольно развешивать работы. Потом один педагог собрал всех студентов и, расставив всех, как на расстрел, начал угрожать и требовать признания», - вспоминает Виктор Воробьев. «А сейчас ты приходишь в академию, и там везде красные ковры, какие-то помпезные портреты, охрана с автоматами, студентов чуть ли не в галстуках и костюмах заставляют ходить. Им шелохнуться спокойно не дают. У нас все-таки не было такого тотального контроля, а сейчас есть ощущение, что все там сильно бюрократизировано», - продолжает Елена Воробьева.
В академию Жургенова сейчас поступают от безысходности – в Казахстане не так много вузов, куда можно без проблем податься после колледжа, говорит художник Нурбол Нурахмет. «Там сейчас бюрократия и коррупция. Деканы академии и члены Союза художников, которые преподают в ней – все они придерживаются традиционных взглядов на искусство. За пять лет обучения нам никто не советовал ознакомиться с работами того же Пикассо. На одной выставке, где показывали абстракционизм, декан заявил, что такие картины может сделать даже его ребенок. Мы тогда подумали, что это очень странно, когда весь мир признает важность этих работ, а твой декан – нет».
Все это сделало новое поколение художников пассивным и напуганным, что сказывается на остроте тем, которых они касаются в своих работах, продолжает Мусрепов. «Все всё понимают, со всем соглашаются, но транслировать какую-то политическую позицию у них нет желания, потому что есть чувство опасности. Я замечаю, что у наших молодых художников часто не хватает понимания, что искусство и политика вещи нераздельные. Что искусство – это не что-то заставляющее людей восторженно ахать и охать, а часть общественно-политического процесса. И здесь имеется ввиду не чиновничья политика, а система социального взаимодействия друг с другом. У людей часто нет понимания, для чего они работают. Есть какие-то старые убеждения, что это только эстетическая практика. Я пытался общаться с ними на такие темы, но когда задаешь неудобные вопросы, люди начинают злиться и думать, что ты оправдываешь себя политикой, потому что не умеешь рисовать или хорошо лепить скульптуру».
По его наблюдению, начинающие художники нередко убеждены, что те, кто работает с критическими и политическими темами, делают это ради более успешной карьеры, поскольку на арт-рынках западных странах к ним приковано большое внимание. Сами же они уходят в сознательную маргинальность, отрезая себя от общественной дискуссии, политики, философии и международного рынка искусства. «Мне кажется, такая игра в прятки может считываться как протест, но не позволяет молодому художнику развиваться. Художник должен стремиться поднимать критические вопросы и делать это не для того, чтобы пробиться заграницу, а чтобы заявить о проблеме, создать дискурс и как-то повлиять на процесс её решения. Мне непонятно, откуда у нас возникла эта точка зрения, но я часто слышу её от молодых людей. Возможно, это Эдипов комплекс перед предыдущим поколением от того, что многие казахстанские художники добились успеха заграницей, а инициативы влиять на внутреннюю ситуацию не было». Но есть, по словам Мусрепова, и другая крайность – художники добровольно отказываются от политических рассуждений, поскольку формируют свою идентичность благодаря массовой медийной культуре, которая воспитывает в них поверхностное и упрощенное понимание общественных процессов.
Попробовать решить этот пласт проблем, вызванный провалом в связи поколений, в этом году решили организаторы фестиваля современного искусства ARTBAT FEST. В начале лета они запустили Школу художественного жеста, где для более 60 участников на протяжении трех месяцев проводились лекции и мастер-классы зарубежных и казахстанских художников, которые в последние несколько лет оставались в стороне от большей части публичных мероприятий. Все это время они рассказывали о своей художественной практике, делились пониманием устройства рынка современного искусства, рассказывали об организации мероприятий, специфике работы с выставочными пространствами и многом другом.
«Для нормального существования нашего общества появление института современного искусства абсолютно необходимо. Искусство – это рефлексия, выражение критического отношения к действительности. Я считаю, что людей может спасти обучение самостоятельному мышлению. Но такой институт не должен формироваться стихийно. Образование – фундамент развития всего. Институту современного искусства оно тоже необходимо, чтобы каждый раз заново не изобретать колесо, а настроиться на создание персоналий уровня Энди Уорхола, Аниша Капура и многих других. Образование создает среду, которая поможет формироваться этим людям. И мы поняли, что сейчас нужно заниматься именно созданием этой среды», - говорит один из организаторов школы Ольга Веселова.
Сорокина, которая выступает куратором проекта, заметила, что появление социально-экономических проблем постепенно заставляет людей отвлекаться от «голимого потребления» и задумываться о том, что происходит вокруг и как так вышло, что общественное настроение становится с каждым днем все хуже. Искать ответы на эти вопросы помогает и институт современного искусства, поэтому к нему и начинает возникать интерес со стороны молодых художников. Мусрепов отмечает, что молодых художников, которых раньше было не больше двух-трех человек, со временем становится все больше: «До этого я встречал только дизайнеров, которые не разбираются в теории искусства и имеют поверхностное понимание предмета. В этом году в школе заметно больше людей, у которых есть сформулированное мнение и интересные идеи».
Участница школы Виктория Баелаева говорит, что помимо ухудшения социальной обстановки заинтересованность художников подкрепляет и общий рост увлеченности культурой: «Это связано с обновлением поколения. Я начала замечать, что на серьезных должностях стали появляться молодые люди, у которых есть новые идеи, которые где-то были и что-то видели. Старое чуть-чуть начало отходить на задний план и появляются новые проекты, система ценностей, воспитания».
И хотя главной целью школы остается создание взаимодействия между художниками, Воробьева видит в ней и оппонирование архаическому тренду, который укрепляется в казахстанской культуре и общественных настроениях: «Здорово, конечно, заглядывать в свое прошлое, но когда им пытаются заместить современность – начинается выход за пределы разумного. Людям предлагают развлечение и декоративное оформление вместо культурного и интеллектуального осмысления современности. И этот тренд – показать нашу современность, как проекцию архаической культуры – пусть и точечно, но разрушается вот такими проектами, как наша школа. Художники постоянно хотят из неё вырваться».
Сорокина отмечает, что сегодня наблюдается и ренессанс радикальных настроений, которым сопротивляется активная часть общества. Но, по её мнению, для художников сейчас не самое лучшее время усиленно говорить о политике – гораздо важнее учиться и сохранить себя до лучших времен. Впрочем, большая часть из 25 работ, которые слушатели школы готовят к открытию выставки, касается политических аспектов. «Даже то, что наша школа работает в разваливающемся Трамвайном депо - это уже своеобразное политическое высказывание. Мы бы хотели, чтобы это помещение стало местом культуры, художественного драйва. Чтобы это не превращали в консъюмеристскую территорию с очередным торговым центром», - поясняет она.
Веселова считает этот проект небольшой инициативой, но важной для преодоления общей художественной инертности. «Одно дело, когда тебе дают условия для проведения выставок, другое дело, когда ты учишься создавать эти условия для себя сам. Возможно, так художники смогут сказать больше, чем сейчас, при нашей организационной поддержке. Пока каждый не станет проактивным, институт современного искусства мы не построим. Это банальность, но все действительно так». Параллельно с этим художникам пытаются привить вкус к критическому восприятию реальности. «Человек, который может критически рассуждать – им в целом сложнее манипулировать. И это то, к чему мы хотели бы сподвигнуть художников – к самостоятельности и критичности. В этом очень важен опыт философии, и в следующем году, если у нас получится продолжить проект, мы сделаем больший акцент на этот элемент обучения».
Инициатива со школой помогает создать новую культурную парадигму и сектор экономики, построенный на современном искусстве, убежден арт-директор ARTBAT FEST Владислав Слудский. Спрашивать о том, зачем нужно ей заниматься, по его мнению, излишне – никто сейчас не задается вопросом о том, почему важно развивать IT-сектор или машиностроение: «Искусство может стать такой же индустрией, которая, порой, аккумулирует в себе куда больший объем средств. Говорить об этом важно, потому что когда-то нефть исчерпает себя как источник доходов. Сейчас мир продает идеи. Я все время использую аргумент Марата Гельмана, когда он сопоставляет капитализацию Пикассо и Газпрома. Недавно он написал, что из-за падения цен на нефть Пикассо стал стоить в три раза дороже, чем Газпром. В стране достаточно нескольких художников, чтобы они аккумулировали миллиарды долларов, если они талантливы и являются звездами мирового уровня. Но чтобы появились звенья этой индустрии, люди должны где-то обучиться. Поэтому сейчас важно сосредоточиться на образовании художников и связанных с ними людей».
По его мнению, рассуждения о природном таланте художника были актуальны два века назад. Сейчас каждому из них необходимо знать историю искусства, нынешний художественный контекст, понимать, какое место он может в нем занять, как креативная единица и как интегрироваться в мировой рынок искусства: «Сейчас важно поступательное развитие, которое начинается со школьной скамьи. Пока мы не можем дать этой инфраструктуры художникам, они никогда не станут серьезной единицей экономики. Поэтому сейчас мы и пытается научить казахстанских художников самым простым способам интеграции в мировой художественный процесс. Мы объясняем, как работать с куратором, как работать друг с другом, как выразить свою идею, которая может быть хорошей, но объектного представления о том, как её материализовать - нет. Это простые правила, которые знакомы художникам по всему миру. Но мы только начинаем их принимать».
Выставка участников Школы художественного жеста откроется 3 сентября в Трамвайном депо.