Происхождение коронавируса. Мог ли он сбежать из лаборатории

Но перед этим небольшая предыстория. В декабре 2019 года органы здравоохранения Уханя сообщили о случаях пневмонии, связанной с неизвестным коронавирусом, а 11 марта 2020 года Всемирная организация здравоохранения объявила о начале пандемии. Тогда часто упоминали Уханьский институт вирусологии, в котором в нулевых начали исследовать коронавирусы, и ученые предупреждали, что один из видов летучих мышей в Китае является естественным резервуаром для коронавирусов, похожих на SARS (атипичная пневмония). В течение января и февраля 2020 года институт обвиняли в том, что он был источником вспышки из-за случайной утечки, он же опровергал эти обвинения.

В конце марта этого года Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) выпустила доклад по итогам поездки в Ухань. В нем говорится, что пандемия, скорее всего, не результат утечки из лаборатории. 14 мая этого года в журнале Science вышла статья, подписанная группой известных ученых, которые заявили о том, что необходимы дополнительные исследования о причинах начала пандемии и нужно внимательнее рассмотреть лабораторный путь передачи вируса. Тут надо заметить, что обсуждается не теория искусственного создания вируса, а речь идет именно о том, что вирус мог «сбежать». 26 мая президент США Джо Байден поручил спецслужбам провести расследование версии об утечке вируса Covid-19 из лаборатории института в Ухани.

4 версии происхождения COVID-19

Сейчас есть четыре версии происхождения коронавируса.

Первая версия: напрямую от хозяина — от летучей мыши — к человеку. Например, человек в какой-то пещере встретился с летучей мышью, она его поцарапала или укусила. Летучие мыши — резервуар для огромного количества инфекций, и особенно коронавирусов. Ученые уже десятки лет предупреждают о том, что эпидемии будут происходить, и, как правило, скорее всего, они будут связаны с летучими мышами.

Вторая версия связана с тем, что мог быть промежуточный хозяин: например, летучая мышь — панголин— человек. Есть некоторые виды животных, которые могут быть потенциальными промежуточными хозяевами.

Третья версия — замороженные продукты или продукты питания. Например, человек мог заразиться при употреблении мяса летучих мышей.

И четвертая версия — искусственное происхождение. И тут важно понимать, что мы говорим о возможной утечке из лаборатории, но никак не о намеренном заражении, не о биотерроризме. Есть понятие биотерроризм, а есть понятие «утечка». Утечка касается вопросов безопасности, того, как проводятся эксперименты и как штаммы вирусов должны храниться в лабораториях, которые их изучают.

Причины, по которым не доверяют Китаю

Первая причина. Исторически Китай в подобного рода эпидемиях показал себя не с лучшей стороны. Когда была атипичная пневмония или вспышки птичьего гриппа, Китай довольно запоздало делился данными или же предоставлял их не полностью. Эта скрытность порождает недоверие, но любая страна имеет на это право, потому что изучение биологических объектов, изучение вирусов часто находится под грифом секретно.

В 2003-2004 годах, во время атипичной пневмонии (SARS), многие ученые и вообще мировое сообщество жаловались на то, что Китай поздно начал говорить о том, что у него в стране вспышка. Аналогичная ситуация произошла и на этот раз. На мой взгляд, мы узнали о пандемии достаточно поздно, в итоге в своих мерах по недопущению пандемии мы опоздали месяца на полтора, если не больше.

Вторая причина. В Ухани есть вирусологическая лаборатория, которая, в том числе, получала гранты от Национального института здоровья США. Энтони Фаучи, который является главным инфекционистом США, был одним из тех, кто участвовал в подобного рода коллаборациях именно с Уханьским институтом, имеющим самый высокий, четвертый уровень безопасности. Стоит добавить, что Фаучи сторонник версии о передаче вируса от животного к человеку.

То, что подобного рода лаборатория по стечению обстоятельств оказалась именно в Ухани, вызывает определенное недоверие. В самом Уханьском регионе немного очагов природного коронавируса, а вот в Юньнане как раз обитают летучие мыши, зараженные разными коронавирусами, и они могут быть потенциальными источниками, и работники Уханьской лаборатории ездили в командировки.

Существует вероятность того, что они для своих экспериментов привезли эти вирусы в лабораторию, растили их на человеческих клетках, изучали, что, кстати, само по себе не запрещено.

Давно говорилось о том, что мировому сообществу нужно срочно строго регламентировать работу таких лабораторий. Например, сейчас мы даже не знаем, что происходит в лабораториях той же Северной Кореи.

Третья причина. Уханьская лаборатория практически не дает никаких данных о том, что происходило в её стенах. Им открытость, конечно же, поможет доказать, что там ничего такого не произошло, но даже комиссия ВОЗ, приехавшая туда, не смогла получить нужные данные, и меня это не удивляет. Я имела опыт работы с китайскими коллегами, и у них, наверное, это даже такая культурная особенность — сокрытие всего. Это всех расстраивает и не дает возможности трезво оценить эту четвертую версию происхождения коронавируса. Сейчас, когда мы говорим о трех первых версиях, то некоторые ученые утверждают, что, в принципе, мы можем найти потенциального переносчика, то самое животное, от которого произошел этот прыжок вируса на человека. Когда мы смотрим на последовательность РНК, на ген, на эти буковки, мы сравниваем и видим, например, что SARS-CoV-2 больше похож на коронавирусы летучих мышей, нежели на SARS-CoV-1. Это важно, потому что в самом начале эпидемии некоторые ученые спекулировали на том, что кто-то взял SARS-CoV-1, изменил его в лаборатории, превратив в SARS-CoV-2. Эта теория уже абсолютно опровергнута, потому что, как я уже говорила, схожесть больше с коронавирусом именно летучих мышей. А дальше уже или это летучая мышь встретилась с человеком в дикой среде, или это было связано с поеданием мяса, или же был промежуточный хозяин.

Когда же мы говорим о четвертой версии, то здесь следует напомнить, что, когда была атипичная пневмония и этот вирус начали изучать в лаборатории, то как раз во время пандемии произошла утечка и 9 человек умерло от SARS-CoV-1.

Зачем нужно было исследовать коронавирус в лаборатории

Ученые знали, что мир обязательно ждет пандемия, которая произойдет из-за коронавируса, потому что мы понимаем, что летучие мыши — резервуар коронавирусов и они рядом с людьми. Поэтому мы должны эти коронавирусы изучать, мы должны заранее научиться их выращивать для того, чтобы потом в короткие сроки сделать лекарство и вакцину, чтобы знать, в чем слабая сторона этого вируса.

Есть десятки лабораторий, выращивающих и изучающих летучих мышей. Выращивают так называемых гуманизированных животных, у которых иммунная система похожа на человеческую. Берется мышка, определенный вид, который привык жить в лаборатории. Мы меняем этих мышек, модифицируем, делаем так, что у этой мышки в клетке вырастает человеческий белок и вылезает на поверхность клетки, и мы можем использовать эту мышку как модель для инфекций. И получается, у нас есть сами животные, которые могут, например, заражаться коронавирусом, и потенциальные переносчики, и на них мы можем тестировать. У нас есть разные клетки, например, та самая нашумевшая линия клеток HEK 293 (англ. Human Embryonic Kidney 293), которую обвиняли в том, что, чтобы ее сделать, убили 293 младенцев. Это эмбриональная клеточная линия. Они нам нужны, потому что у клеток есть предел, количество раз, когда они могут размножаться, делиться. Поэтому в клеточной биологии очень часто используются раковые линии — раковые клетки могут делиться бесконечно, либо это клетки эмбрионов, потому что это клетки, которые не превратились во взрослую ткань и тоже имеют способность делиться бесконечно. И поэтому исторически, очень часто, даже для производства вакцин используются эмбриональные клеточные линии, потому что в них некоторые вирусы чувствуют себя лучше всего, например, вакцину от краснухи не удалось бы получить, если бы не эмбриональная клеточная линия.

К примеру, у нас есть краснуха, она опасна для беременных, нам надо сделать вакцину. По старой классической технологии производства вакцин нам надо вырастить это вирус, ослабить его либо инактивировать. Для того, чтобы его вырастить, нам нужны клетки. Мы на них растим вирус, потом его ослабляем, и вот она — вакцина. То же самое и здесь.

Например, когда мы говорим о той же самой вакцине QazVac, это же цельная инактивированная вакцина, для нее нам нужно выращивать коронавирус. Ученые получили штамм и выращивают его в больших количествах в больших реакторах, затем инактивируют, и это становится вакциной. Поэтому нам надо изучать вирусы. К примеру, я работала в лаборатории, которая изучала вирусы насекомых. И, конечно же, очень часто задают вопрос: вообще зачем изучать вирусы насекомых, зачем их выращивать и генетически модифицировать. Комар — самое смертельное животное, на втором месте — человек, а дальше уже все остальные. Комар — переносчик таких заболеваний, как малярия, лихорадка денге, вирус Зика, поставивший всех в ступор, — мы его не ожидали.

Нет ничего удивительного в том, что в Ухани есть эта лаборатория, просто сейчас мы понимаем, что очень много совпадений, которые могут показаться неслучайными, и это нормально. Но здесь нужно отойти от конспирологии и просто понимать, какие у нас есть данные. А пока их нет, и этот вопрос нерешенный. И если трезво оценивать ситуацию, то скорее всего, мы никогда об этом и не узнаем.

О биологической безопасности

Здесь мы должны затронуть важный вопрос о биологической безопасности, потому что стандарты очень разные. У нас есть международные договора, документы, регламентирующие то, что скажем, чумная палочка хранится в определенных условиях. Но на деле, когда мы говорим о практике, о менталитете, о культуре, о качестве аудита научных лабораторий, это происходит по-разному.

И здесь я хотела бы обратить внимание на то, что Казахстана это касается в прямом смысле. У нас есть НИИ проблем биологической безопасности, он работает с советских времен, в том числе, он связан с вопросами биотерроризма и биобезопасности, в нем хранились довольно опасные штаммы и проводились эксперименты на животных, это все красочно описано в книге «Biohazard» Кена Алибека. И поэтому, когда я читаю новости о том, что приматы, которых везли в лабораторию, выпрыгнули из транспорта и бегают по степи, то мне совершенно не смешно. Так нельзя относиться ни к биобезопасности, ни к использованию животных, потому что есть вопрос биоэтики, который никто не отменял. Эта абсурдная ситуация недостойна истории этого института, много сделавшего в принципе для вирусологии. Это не смешно, потому что мы понимаем, что стандарты безопасности у нас хромают. Мы сразу можем задавать вопросы о доверии к тому, как там хранятся штаммы разных микробов. То доверие и недоверие, которое формируется у нас к ученым, к определённому институту, напрямую влияет на вопросы биобезопасности, биоэтики, доверия вообще к международному научному сообществу.

Надо понимать, что мы не изолированы, что когда в Африке едят сырое мясо, или когда что-то происходит в перенаселенном Китае, который у нас под боком и где соседствуют вирусологические лаборатории, большие города и дикая природа, или когда что-то происходит у нас в институте биобезопасности, это напрямую касается всех, всего человечества. Я бы не хотела здесь нагнетать, но все дело в цене человеческой ошибки. Никто никого преднамеренно сейчас заражать не будет, я в это верю. Но эта утечка возможна даже в самой безопасной лаборатории. Что мы можем сделать? Мы должны посмотреть на эту ситуацию как государство, провести работу над ошибками, в конце концов, отремонтировать эти лаборатории, чтобы они стали нормальными, а не сорокалетней давности. Разработчики очень часто говорили о том, что у них нет интернета в институте. Я помню, что руководитель лаборатории принимала участие в прямом эфире, ей нужно было выехать из института и стоять возле вышки для того, чтобы у нее ловил интернет. Вы понимаете, в каком состоянии находится этот институт, если в нем нет интернета? Как разработчики могут вовремя написать статью, если у них нет интернета, доступа к базам данных? Мы об этом всем должны думать, прежде чем вообще говорить о том, что у нас производится пять вакцин. Это, в первую очередь, вопросы безопасности, которые все чаще и чаще будут возникать, потому что все чаще и чаще будут возникать пандемии. Это нужно принять, и над этим нужно работать.

Даже если мы модернизируем здание, у нас очень часто получается так, что внутри пальмы, мрамор и прочее, но нет специалистов — что самое главное. Над этим надо работать, плюс у нас очень слабое законодательство в том, что касается использования в терапии клеток, из-за этого процветают разные клиники, которые колют клетки непонятно почему и зачем, у нас очень слабое законодательство относительно вообще инфекционных заболеваний. Мы об этом вообще не задумываемся, даже при том, что у нас природный очаг чумы, сибирская язва и история с биооружием. К примеру, у нас есть места захоронения сибирской язвы, на которые нужно обратить внимание. А на юге страны — холера. Когда мы говорим про инфекционные заболевания, мы должны понимать, что стратегия сокрытия чего-то никогда не работает в пользу страны. Тот же самый Узбекистан более исправно отчитывается о холере, чем Казахстан, хотя у нас это приграничные регионы. И когда Узбекистан отчитывается об этом, он получает помощь от ВОЗ, если мы об этом не говорим, тогда мы и помощи не получим. Мы должны понять, что здесь абсолютно не работает система сокрытия и, возможно, она у нас существует, потому что есть перестраховка и люди, ответственные за это, опасаются об этом говорить, потому что боятся потерять рабочее место и т.д. Для этого нужен грамотный менеджмент инфекционных заболеваний, который не будет наказывать за наличие данных, а будет наоборот, поощрять за то, что данные правдивы. Для нашей страны это реальный шанс сейчас полностью пересмотреть политику относительно инфекционных заболеваний и взять курс на открытость.

Почему ученые заговорили о возможной утечке только сейчас

Здесь встают вопросы этики и политики. Когда началась пандемия, США руководила администрация Трампа, и она породила огромное количество теорий заговоров. Вспомним выступления Трампа, на которых он призывал колоть антисептик, продвигал гидроксихлорохин и т.д. То есть, в той повестке ученому говорить о том, что есть возможность утечки вируса, было лишним, ученые не хотели давать повод для еще большего раскручивания теорий заговора.

Но эта версия отрабатывалась с начала пандемии, ученые не могли о ней громко говорить, потому что не было данных. Недавно опубликовали отчет Всемирной организации здравоохранения, ездившей в Китай для того, чтобы прояснить вопрос происхождения коронавируса. Эта поездка показала, что Китай особо не хочет делиться данными. ВОЗ не говорит, что версия утечки исключена, а ссылается на то, что нет данных и поэтому ничего нельзя сказать по этой версии. В ответ на это в журнале Science появилось письмо ученых, которое подписал, в том числе знаменитый узбекско-российско-американский иммунолог Руслан Меджитов. В письме говорится, что нужно расследование, необходимо больше данных, потому что несправедливо игнорировать эту точку зрения, что эта гипотеза об утечке настолько же правдоподобна, как и три предыдущих.

И после этого было письмо в Daily Mail, где двое ученых говорят о том, что вирус с такой последовательностью аминокислот не мог иметь естественное происхождение. Это не так. Они особо ничего там не доказывают и ничего нового не говорят. Вы сейчас будьте готовы к тому, что вы увидите разные видео с разными «знаменитыми» вирусологами. На самом деле мы, скорее всего, мы никогда не узнаем, что произошло, но мы можем использовать эту информацию в качестве работы над ошибками и информации к размышлению.

О независимости в биотехнологии

Биологическая информация, вообще информация о генах, о белках, о строении разных молекул находится в открытом доступе. Любую новую последовательность ДНК или РНК любого живого существа или вируса, ученые должны отправлять на сайт National Center for Biotechnological Information, NCBI. Это Институт биотехнологий США, это самый главный мировой ресурс, хранящий всю информацию о генах всего живого, в том числе инфекций. И это по сути принадлежит Америке, потому что США платит за эти огромные сервера, которые хранят всю информацию. Так повелось — кто может содержать сервера, те и будут владеть этими данными. Все ученые с этим соглашаются, потому что не всякая страна может себе позволить содержать такое огромное количество информации. Некоторые ученые говорят, что мы не можем узнать, была ли действительно утечка, потому что уханьский институт не загружал туда последовательности РНК вирусов, над которыми он работал.

Но меня здесь больше беспокоит факт вообще владения этой информацией, с точки зрения этики. Эта информация является достоянием всего человечества. Во время моего Ph.D на сайте NCBI было что-то вроде забастовки. Тогда руководители Национального института просто отрезали доступ к базе на три дня, и от этого пострадали все. Это вода и хлеб любого биолога. Ты заходишь туда, можешь найти последовательность, понять, как этот белок похож на тот, который ты изучаешь, и т.д. — это общее благо для всех. Но если в какой-то момент они вдруг решат взять и выключить доступ ко всей этой информации, то очень многие страны окажутся в сложной ситуации.

Очень важна независимость в биотехнологии, важна независимость молекулярной биологии, нужны инвестиции, средства, которые помогут содержать хотя бы какие-то базы данных в каждой отдельной стране для того, чтобы мы не оказывались в такой ситуации, что мы не хотим делаться такой информацией с миром, и потом идут такие обвинения — то, что сейчас происходит между США и Китаем. И здесь ученые практически ни при чем, здесь реально это большая политическая гонка. То, что сейчас вы все будете наблюдать, — это вопросы противостояния США и Китая.