Глава BTS Digital Нуртай Абилгалиев: «Мы – социальные предприниматели»

Давайте начнем с главного. Какова доля правительства в BTS Digital?

BTS Digital является одной из портфельных компаний фонда BTS Digital Ventures, который является фондом, в котором основным инвестором является группа ERG. А в группе ERG 40 процентов акционерной доли принадлежит государству. Поэтому мы исходим из того, что около 40 процентов доли косвенной через фонд в компании принадлежит государству.

40 процентов доли именно BTS Digital принадлежит государству – можно так сказать?

Я думаю, что так можно сказать, потому что никаких других акционеров по пути нет. То есть, в фонде основной участник – это ERG, соответственно, фонд – это основной участник компании BTS Digital, поэтому эта доля ретранслируется в BTS Digital.

Как это влияет на компанию?

Я думаю, что это в определенной степени добавляет ответственности в то, что мы делаем. Это в значительной степени влияет на миссию компании, потому что мы ставим перед собой задачу быть такой social entrepreneurship (социальное предпринимательство - V.) компанией, то есть, это компания, которая не нацелена только на то, чтобы генерить прибыль, это не for profit компания. При этом это не компания, которая является какой-то non-profit или благотворительностью точно, то есть, наша задача – действовать в поле social entrepreneurship. Это значит – запускать финансово устойчивые проекты, продукты, которые, помимо какой-то коммерческой составляющей, обязательно оказывают положительный социальный impact, положительное социальное влияние. То есть, мы смотрим на то, чтобы наши продукты решали какие-то проблемы людей, чтобы наши продукты давали им дополнительные новые возможности, уравнивали их в правах, независимо от того, на какой социальной лестнице они сейчас находятся. Все, что мы делаем, выражено в миссии нашей компании, которая звучит так, что мы создаем цифровые решения, меняющие жизнь людей к лучшему.

Есть ли финансовое участие со стороны правительства?

Нет.

А на идеологию компании все-таки оно как-то влияет?

Ну, нет, на самом деле, нет. В чем уникальность вообще компании BTS Digital? Вот вы задали вопрос до этого, как на нас влияет правительство, я дал вам часть ответа на вопрос, потом вы задали другой… В смысле, то есть, первое, это точно компания создавалась для того, чтобы делать цифровую трансформацию, и мы стремимся к тому, чтобы делать проекты с социальным влиянием. Но при этом уникальность заключается в том, что мы хотим и имеем возможность действовать как такая современная бизнес IT-компания. Мы точно не являемся госорганом, не являемся какой-то государственной компанией, которая напрямую должна следовать кодексу госслужащего или что-то еще. То есть, мы не госслужащие. Соответственно, это дает нам возможность быть настоящими IT-enterpreneur-ами (предпринимателями - V.), делать компанию, которая является такой, знаете, современной цифровой компанией, как Яндекс, Google, возьмите кого угодно.

Поэтому здесь достаточно в этом плане хорошее расстояние, и я точно могу сказать, что по крайней мере, зная изнутри, как мы подходим к выработке проектов, решению о том, что делать или что не делать, что все эти идеи они точно рождаются внутри команды. Мы, конечно, видим возможности. Мы, будучи компанией, которая направлена на social impact, на то, чтобы людям через трансформацию принести что-то лучшее, мы, конечно же, смотрим на различные возможности, которые делает государство. Просто сегодня государство – это один из основных партнеров, который в стране в принципе может быть для цифровизации. Поэтому, когда государство стартует перепись, мы понимаем, что это большая вещь, мы сами выходим с инициативой, с тем, чтобы помочь, потому что это большая активность, которую делает государство, и тогда для нас супер-возможность прийти с цифровыми технологиями. Это точно не работает так, что…

Я даже не знаю, кто это – какое-то агентство по статистике, наверное – чтобы оно там инициировало перепись и прислало нам какой-то заказ. То есть, это работает не так. Мы смотрим на возможности, которые есть на рынке, то есть, у нас очень много коммерческих, бизнесовых проектов, мы смотрим на те возможности, которые создаются у государства тоже, например, где-то в сфере ЦОНов что государство делает. Если есть какие-то возможности, где мы можем поучаствовать, где мы можем помочь, мы выходим с такой инициативой и стараемся помочь. Но такого, чтобы был какой-то запрос, как вы спрашиваете, есть ли какое-то влияние на нашу политику – такого ничего нет.

Для чего группе промышленных компаний создавать BTS Digital? На сайте ERG нет ни слова о вас.

Я думаю, что на сайте скорее всего есть точно о фонде, потому что BTS Digital – это одна из компаний только, которая находится в портфеле цифрового фонда. Все компании, все организации, которые смотрят в будущее, хотят оставаться конкурентоспособными, они все стремятся к участию в цифровой трансформации, в том, чтобы так или иначе оставаться в тренде со временем. Многие компании делают это параллельно – они и сами пытаются трансформироваться цифровым образом, меняют практики работы, внедряют новые технологии в своем стандартном производстве, многие стараются инвестировать в какие-то, может быть, стартапы внешние для того, чтобы оставаться современными, оставаться в тренде того, куда идут сейчас технологии. И вот фонд, он создан как раз для того, чтобы совершать такие инвестиции, чтобы обеспечивать ERG такое цифровое будущее, чтобы обеспечивать участие в том, куда сейчас меняется мир. Так как я представляю компанию портфельную, дочку большой компании, по ERG точно вам более расширенную точную информацию лучше и более профессионально скажут они сами, но в целом ответ такой, что это реализация стратегии по цифровой трансформации, по движению в то, куда сейчас движется весь мир.

А как вы зарабатываете?

Мы же работаем под инвестиционным фондом. То есть, у нас есть проекты, которые… У нас каждый проект, который мы приносим, является проектом, который содержит, как любой другой стартап, свой бизнес-план. По нему есть обязательно стадия, когда ты должен вкладываться и инвестировать – это то, что мы делаем за счет средств фонда, по нему есть момент, когда, набрав аудиторию, либо набрав достаточное количество партнеров, ты приступаешь к стадии монетизации. Когда тот продукт, который ты сделал, создал, начать зарабатывать деньги. У нас какие-то продукты, по которым стадия pay-back длиннее…

Говоря об инвестициях, сколько было вложено конкретно в BTS Digital?

У нас точно есть, конечно, программы развития инвестиций в те проекты, которые сегодня реализуем. У нас все проекты проходят через стандартный для современных венчурных фондов, для практик инвестирования в продукты процесс защиты инвестиционных меморандумов, через процесс защиты на инвестиционном комитете. Поэтому да, конечно, у нас эти комитеты проходят регулярно, у нас есть проекты, которые подходят к жизненной стадии, когда уже начинают требовать меньше инвестиций и больше полагаются на себя, есть проекты, которые только стартуют и начинаются, поэтому с этой точки зрения фаза активная. О каких-то конкретных цифрах я вам сейчас сказать не смогу.

Хотя бы в запуск компании – на самом первоначальном этапе.

Ну смотрите, это же сумма раздельных проектов… Поэтому о каких-то суммах сейчас говорить было бы некорректно. Мы можем, наверное, дополнительно если это будет возможно, какую-то информацию раскрыть, если она не является коммерческой тайной, мы это расскажем.

А можете назвать обороты за три года работы компании?

Не знаю. Давайте я уточню. Первые два года оборот будет состоять больше из расходов… В этом году была такая большая задача этой компании – начать зарабатывать. Мы в 21 году хотели, чтобы у нас появились какие-то источники дохода. Мы сегодня смотрим на то, чтобы команды из стадии развития продукта и поиска пользовательской базы, научились переходить на то, чтобы зарабатывать деньги. Вот у нас сегодня это начал делать Dosmart (сервис для получения кэшбэков от производителя – V), у нас есть продукты BTS Education, в которых курсы, которые мы до этого уже тестировали, скажем, в полу-бесплатном режиме, мы уже начинаем делать на платной основе. Либо мы находим возможность монетизации с работодателя, с которого выходит человек. У нас есть продукт Digital ID (сервис биометрической идентификации – V) – по Digital ID у нас есть одна часть большая, которая связана с тем, чтобы выступать white label-провайдером решений для, например, банков, которые хотели бы эти решения встроить себе. У нас такие проекты уже начинаются. То есть, у нас уже есть контракты, в которых мы продаем свои технологии, встраивая их в какие-то партнерские продукты. То есть, деньги у нас уже появляются. Я не знаю, насколько это коммерческая тайна, я с финансовым директором посоветуюсь и с инвесторами.

ERG ставила вам какие-то сроки, когда нужно начать окупаться?

Конечно, это… Точно по цифрам - это коммерческая тайна. Чем я могу поделиться, что инвесткомитеты все проходят очень бурно, в таком хорошем бизнес-соперничестве, потому что, конечно, члены инвесткомитета закручивают команды на то, чтобы быстрее переходили к монетизации, они требуют от нас, чтобы мы быстрее переходили на режим самоокупаемости, начинали зарабатывать. Там очень бизнесовый подход, то есть, инвест-комитет и фонд, они, конечно же, стимулируют команды к тому, чтобы они начинали зарабатывать и возвращать вложенные средства быстрее. С другой стороны, команды, мы… это же рынок, то есть, на рынке есть конкуренты, мы с этой стороны говорим, что для того, чтобы обеспечить стабильную основу для роста, нужно сначала вложиться в пользовательскую базу, надо, чтобы тебя полюбили, появилась сеть, и вот такая конкуренция постоянная. Я думаю, как в любом другом борде коммерческой компании, у нас тоже происходит. Там инвестор хотел бы, чтобы мы быстрее перешли на самоокупаемость и начали возвращать деньги, в этом плане совершенно нормальная и стандартная история.

Быстрее – это понятно, но все-таки какие-то конкретные сроки вам ставили изначально?

Ну я бы не выразился так. Конечно, были какие-то мечты, но я бы их не озвучивал.

Об Aitube говорилось, что это лет на 15…

Нет.

Меньше?

Конечно, нет, это не 15 лет. Любой IT-продукт через 15 лет будет находиться на такой стадии, когда ему нужно сильно перерождаться во что-то еще. Я думаю, что года 3-5 – это то время, когда он должен показать, что он может расти. Если он не может расти через пять лет, значит, у него нет перспективы, с ним надо просто расставаться.

Когда вы начали впервые заниматься госуслугами?

Я этот момент хорошо помню, он для меня достаточно яркий… Я много про это говорить не буду, потому что все про это любят говорить… Но на самом деле первые наши фокусные действия начались с пандемии. Потому что у нас на самом деле если смотреть на 19, 20 год, даже начало 19, наша стратегия, она в себе содержала гораздо меньше активностей, направленных на работу с госсервисами. Когда настала пандемия в 2020 году, мы в компании, понимая, что, наверное, это тот случай, тот момент, когда цифровые продукты должны как раз выполнить свою роль, если вы помните, март-апрель 20 года, когда все ушли на локдаун, когда остановились бизнесы, когда закрылись. Для нас это был a-ha moment. Мы тогда осознали себя, что вот, кажется, тот момент, когда мы обязаны сыграть свою роль, потому что мы развивали цифровые продукты, которые как раз-таки должны людям дать возможность с телефона все делать, которые оцифровывали бы оцифровывали офлайн деятельность, давали возможность бизнесу удаленно платить, мы вот это делали в одном темпе, и настал момент, когда мы должны были сконцентрироваться – или сейчас или никогда, момент, когда мы должны были это сделать.

Поэтому в этот момент у нас было большое стратегирование внутри, у нас было действие, которое называлось rapid response – быстрое реагирование. И у нас стартануло несколько вещей – первая из вещей, которая стартанула, и которая очень заметная – это Digital ID. Команда сказала: мы планировали когда-то там у нас через год-два по плану было, чтобы была возможность, чтобы эти ЭЦП можно было получать удаленно, это что-то, что планировалось через год или там что-то может быть полтора. Так как ЦОНы были закрыты и людям нужно было получать ЭЦП и пользоваться госуслугами из дома, мы поменяли все планы, сконцентрировали ресурсы, предложили наше видение государству, НИТу в частности, и в очень короткие сроки смогли технологию развернуть на то, чтобы на портале электронного правительства можно было начать получать госуслуги и ЭЦП удаленно, не выходя из дома.

Вы на этом заработали как-то?

Нет. Это, скажем, в рамках того же плана инвестирования в продукт, мы переделали эти планы, перекроили, передвинули какие-то вещи, которые должны были случиться позже, наперед, то есть, мы запустили это раньше, но мы не монетизируем эту услугу. Это, конечно, может быть, позволило сконцентрироваться, дало нам рост продукта, этой услуги, как технологически, так и аудиторно чуть раньше, но и возможно это приблизило момент монетизации в будущем, но пока еще мы эту монетизацию не начали, пока этого нет, мы вот начинаем использовать эту технологию для того, чтобы монетизировать с бизнесом. Но, по сути, вот то, что мы должны были начать монетизировать с бизнесами раньше, мы немножко отложили. Зато вышли на более высокую технологическую точку. У нас был проект, который закрылся, не полетел. Мы хотели, чтобы появились такие мини-социальные группы в Aitu для жилищных комплексов, для домов.

Домовые чатики в Whats’App?

Да, домовые чаты. Домовые коммьюнити, мы их называем. Потому что мы посчитали, что сейчас происходит. Люди сидят дома, внизу есть магазинчик, очевидно, они сейчас далеко ездить не могут, они захотят больше заказывать из этого магазина. У этого магазина перегружен телефон, им нужно как-то добавить автоматизацию, поэтому мы в Aitu в нашем мессенджере по Астане и по Алматы для каждого жилого комплекса создали чат. Создали коммьюнити, узнали, какие есть магазины, загрузили туда магазины, и постарались людям сказать: вы можете здесь договариваться, друг другу помогать, что-то покупать и так далее.

Это исторически люди делают сами.

Они делали это в Whats’App исторически. И мы смотрели на то, что сегодня в этих Whats’App-ах происходит. Есть ли там в полной мере магазины? Можно ли вот этот тренд, которым люди пользуются, как-то его вырастить и сделать повсеместным.

Перетянуть людей из Whats’App в Aitu.

Да. В том числе для того, чтобы они пользовались Aitu, потому что в Aitu ты можешь заплатить. У бизнеса есть не просто возможность с тобой общаться в чате, там есть встроенные каналы как в Instagram, бизнес может свою рекламу туда продвигать, акции и так далее. Функционально лучше. Но тогда это не залетело.

Потом в какой-то момент времени – что было поворотным таким моментом – когда дошло время до заявок на 42 500 (когда государство поддерживало потерявших работу выплатой по 42,5 тыс. тенге - V.), по сути, это опять-таки вещь, которая началась не у нас, а началась в министерстве, потому что там появилась задача создать механизм заявок на выдачу вот этих 42500. И есть IT-сообщество, то есть, в тех же чатиках в Whats’App, в Telegram, айтишники все общаются между собой. Потому что они учились где-то вместе. И оттуда родился такой запрос. Там айтишники общаются, говорят, ребят, мы не справляемся.

Это НИТ и Зерде?

Есть там НИТовские, кто-то, кто работает в МЦРИАП (министерство цифрового развития и аэрокосмической промышленности - V.). В 42500 очень активно участвовало МТСЗН (министерство труда и социальной защиты населения - V.), то есть, у них там самая большая часть была…

То есть, по факту министерство написало: мы не справляемся, ребята, помогите.

Это же не официальная позиция министерства была. Но ребята в чате общаются и говорят: вот технический запрос мы делаем так – как можно было бы его оптимизировать? Это неформальное общение каких-то однокурсников, вот это IT-сообщество, где люди советуются по техническим вопросам. Это не какие-то официальные запросы на то, чтобы где-то помочь. И отсюда у нас родилась идея. Заходит человек на Egov – ему весь Egov не нужен, ему на самом деле нужно прийти и подать заявку на 42500, но грузится каждый раз весь Egov. Это дорогой портал, который грузится. И мы подумали, что, если параллельно с этим мы вам сделаем простой сайт, он будет решать эту узкую одну задачу. Он будет снимать с вас часть нагрузки и помогать людям принимать у себя заявки. И эта идея была воспринята, она была поддержана, потому что времени тогда было очень мало, людям нужно было пособия давать быстрее. Мы сконцентрировали, собрали все наши ресурсы, айтишников. Появился за три дня сайт. У него в начале конечно были тоже доработки по интерфейсу, по маршруту, который нужно было делать, но суть в том, что мы помогли, какую-то часть нагрузки, которая на Egov шла… Поэтому мы в этом плане помогли с 42500, и это было моментом, после которого так или иначе мы смогли доказать свою полезность.

А зачем вы это делаете?

Потому что это часть нашей миссии. Потому что мы видим в этом возможность реализовывать свою миссию.

Но вы же все-таки бизнес. Какие-то еще сторонние выгоды здесь должны быть.

Я начал с того, Ольга, что сказал, что мы social entrepreneurship. Social entrepreneurship – это форма организации, которая находится между non-profit, между благотворителями, и между бизнесом.

И при этом вам ставят жесткие задачи по окупаемости.

Конечно. Что такое social entrepreneurship – это компания, которая своей основной задачей ставит не заработок денег, а создание impact (влияния - V.), sustainable (устойчивой - V.) миссии. Если вы посмотрите на то, как об этом начинают говорить другие компании, все компании сейчас говорят о том, что они хотят поменять мир к лучшему. Но у многих компаний при этом остается основная цель – это стоимость акций, стоимость акций акционеры оценивают по тому, насколько они прибыльные, и так далее. В нашем случае – наша задача – это реализовывать свою миссию, но при этом оставаться финансово устойчивыми.

В чем проблема благотворительной организации – благотворительная организация оказывает свое влияние, какое бы оно ни было хорошее, в ограниченный период времени. Пока есть деньги у какого-то спонсора благотворительной организации, она может оказывать свой impact. Что такое social entrepreneurship – это компания, которая запускает по сути механизм, который приносит социальную пользу, но при этом у него есть способность финансировать самого себя. Так как он бизнесовый, он элементы монетизации не игнорирует, он ставит их, как core-часть своего бизнеса. У него есть возможность вот этот social impact оказывать в длинную…

Если – я уж не знаю, при каких обстоятельствах – ERG обанкротится, вы будете продолжать работать?

Да. В смысле… я не знаю, как на такие вопросы отвечать, ничего не комментирую по поводу ERG, но у нас задача и принцип, чтобы те проекты, которые мы запускаем, они становились самостоятельными, устойчивыми проектами и продуктами, которые бы сами себя окупали, приносили какую-то нормированную там прибыль для того, чтобы обеспечивать свое развитие в том числе, потому что продукты должны развиваться, но они обязательно должны стать самостоятельными и устойчивыми с точки зрения своей бизнес-модели.

Я рассказывал про 42500, как мы в госсервис перешли… Поэтому мы в тот момент, во-первых, партнерам своим показали, что мы надежные серьезные партнеры, которые могут что-то пообещать и это сделать.

Бесплатно причем.

В тех случаях именно бесплатно. Потому что там не стоял вопрос о том, чтобы заработать. Второе – мы сами поняли, что это может быть полезным, мы поняли, что, когда ты создаешь действительно востребованные вещи, действительно, что, где-то взаимодействуя с государством, у людей есть потребность или запросы, удовлетворяя которые, ты действительно свой продукт делаешь востребованным и нужным. Мы ищем возможности помочь людям через Aitu, через чаты, и эта задача – она почти продуктовая, у тебя задача – найти боль. Потом найти способ эту боль удовлетворить, и так далее. А здесь при этом у государства случаются кейсы, в которых эта боль явно есть. Это customer need (клиентская потребность - V.), она действительно есть. Поэтому если этот customer need удовлетворять, то ты половину своего пути обычного product management (менеджмента продукта - V.) ты уже проходишь. Потому что ты сразу находишь потребность, которая есть, и ты эту потребность можешь удовлетворить.

При получении ответов на журналистские запросы от госорганов я все чаще слышу, что все теперь отправляется через ваш продукт e-Otinish. Если надо, конечно, предлагают отправить на почту, но вообще все переходят.

Да.

Вам это не кажется уже навязыванием пользователям вашего продукта?

С e-Otinish вообще отдельная история. Потому что здесь у нас была возможность немножко даже подойти так более инфраструктурно к решению проблемы. Если в предыдущих проектах был очень малый разбег времени, масштаб проекта, и мы могли сыграть только какую-то техническую роль, то в проекте e-Otinish у нас была возможность немножко выступить в роли архитекторов, что ли, того, как вообще можно обеспечить механизм эффективного взаимодействия человека и государства, потому что проект e-Otinish – его официальное название – это «электронные обращения» – единая платформа электронных обращений. Ее суть заключалась в том, что исторически так сложилось в государстве, что для того, чтобы человек мог получить ответ или сделать заявление государству, сделать транзакцию с государством, для этого набралось очень большое количество разных мест. Что-то можно было подать через Egov, какие-то министерства говорили: через блок министров подавайте, кто-то говорил, вам нужно приходить в ЦОН и писать заявление от руки. Кто-то говорил, мы принимаем только через Казпочту, например. Чтобы этого не было, была задумана еще до нас в Генеральной прокуратуре и администрации президента, у них появился проект, который называется «электронные обращения». Он был задуман еще в 2019 или 2018 году, который заключался в том, что давайте создадим единую платформу, если как бизнес на это смотреть, чтобы все заявки были в одном месте. Чтобы мы их по разным CRM-ам не раскидывали, одна CRM для взаимодействия с государством. Вот у них начался этот проект. У них были проблемы с поставщиком.

И как вы оказались в этом проекте?

Мы взаимодействовали с генеральной прокуратурой. Зная о том, что у них есть открытая ситуация с поставщиком, потому что тот поставщик, который… У них не было на тот момент подрядчика готового, который готов был это сделать…

Откуда вы это знали?

Мы взаимодействовали с ними… у нас были встречи рабочие, кажется, на уровне генеральной прокуратуры, рабочие встречи на уровне МЦРИАПа, то есть, были совещания и рабочие встречи, на которых обсуждалось внедрение этого продукта. Мы имели возможность на этих встречах тоже участвовать. В смысле, это были открытые встречи, там были другие поставщики, был поставщик, который этот проект реализовывать дальше не хотел или не мог, он оказался слишком сложным. Поэтому мы предложили на тот момент свое участие в этом проекте. И мы вот в нем получили возможность не просто двигаться по какому-то фиксированному техзаданию и делать то, что было задумано. У нас была возможность предлагать, как вообще можно технологически процесс отстроить лучше.

Как это формально документировалось? Я так понимаю, тот поставщик прошел какую-то процедуру…

Тут же не было закупки, мы не реализуем эту платформу, тут больше шло такое, что… Смотрите, если у государства есть потребность реализовать какой-то продукт, оно может либо купить его, заказать разработку, купить его, как в том случае происходило, либо, если есть какой-то продукт на рынке, который может эту функцию выполнять, если он существует, то заказывать его не нужно. Государство не обязано платить за разработку продукта, это же один способ… если по бизнесу говорить, у тебя подход к реализации любой инвестиции может быть через CapEx, ты себе купишь что-то, а может быть такое, что ты идешь по модели аренды, или по модели SaaS – software as a service. Поэтому в данном случае мы сразу сказали, что мы не видим смысла в том, чтобы эту платформу каким-то образом продавать, или каким-то образом монетизировать ее использование, потому что это платформа, которая может быть очень важной на данный момент для государства функцией решения социальной задачи – взаимодействия человека и государства. И что такая платформа, она для нас в принципе посильна для того, чтобы мы ее сделали. То есть, мы готовы такую платформу бесплатно реализовать и бесплатно дать государству для использования.

e-Otinish сейчас обязательный для госорганов?

В том-то и дело, что мы прошли длинный путь. Когда мы создали инструмент, мы договорились, мы смогли договориться с акиматом Астаны, мы смогли договориться с акиматом Павлодара, мы смогли договориться с частью госорганов, в которые люди хотели бы подавать заявки, но большая часть подключаться к нам не захотела, потому что это не обязательная штука. И человек, который стремится свои ресурсы распределить, он стремится подключиться к этому лучше позже, нежели раньше. Потому что, подключая к себе, ты вынуждаешь себя лучше работать…

Но со стороны других госорганов вышестоящих было какое-то давление, чтобы это внедрялось?

e-Otinish – это платформа от всего проекта. Этот проект двигается в администрации президента в рамках слышащего государства. Проект e-Otinish – это вообще часть большой инициативы «слышащее государство». Большая миссия и особенность e-Otinish – что мы смогли свой технологический продукт предложить государству в условиях, когда теперь все госорганы должны подключаться к e-Otinish. То есть, государство и инициаторы проекта создали ситуацию, в которой они сделали обязательным взаимодействие государственных органов с человеком. Они сделали обязательным, что человек может через одну платформу подать обращение в любой госорган, и ему должны будут ответить. Он является не то, чтобы обязательным. Там большая организационная работа идет в том, что проектная команда на стороне госорганов – прокуратуры, администрации президента, МЦРИАП, Правительства для граждан, они подключают госорганы. Уговаривают, там, я не знаю, ну, разными…

Разными методами?

Разные используют инструменты. Может быть, он обязательный. Я здесь просто не могу комментировать.

Права пользования на e-Otinish у кого?

У Правительства для граждан. Мы разработали продукт…

Теоретически, они могут заставить подключиться все акиматы.

Да, конечно. Проект это позволяет. Я не хочу делать громкие заявления, что все обязаны подключаться к e-Otinish, в смысле, так не пишите, но проектная команда старается, чтобы подключались все. Потому что у них для этого есть, уверен, все законные основания. Смысл в том, чтобы человек мог в любой госорган подать. И чтобы у вас не сложилось неправильных впечатлений, это не значит, что подавать нужно только через Aitu. То есть, все продукты, которые мы делаем, мы их делаем по принципу открытой экосистемы. Так же, как у нас любой бизнес может разместиться на платформе, который захочет, мы продукты, которые делаем, Digital ID – им можно пользоваться и в Egov Mobile, и мы открыты для банков, чтобы они подключались…

А они уже кстати подключились?

Я не знаю, могу ли за них… Да, у нас есть уже коммерческие банки, которые подключились.

В Kaspi ваш продукт?

Еще пока не наш. Мы надеемся, что мы сможем с ними к бизнес-решениям взаимовыгодным прийти. Но также e-Otinish доступен сегодня и просто на обычном сайте, человеку не нужно обязательно использовать наши продукты. Он встроен в Egov Mobile, он там может быть встроен во все сайты, которые нужно. Но проект меня очень вдохновляет. Я считаю, это большая настоящая такая реформа в том, как государство взаимодействует с человеком, это для человека очень большое положительное изменение, которое мы смогли технологически обеспечить, мы сделаем так, чтобы можно было в один клик буквально заполнить несколько форм легко, без участия юриста или кого-то еще подать по тем обращениям, по которым человек не удовлетворен в итоге подать в суд. Автоматически. Мы возможности защиты человеком своих прав поднимаем за счёт технологий вот на такой вот уровень. Поэтому так важен и так вдохновляет нас этот проект, но при этом он все равно остается лишь одной из третей, которые мы делаем для Aitu. В части взаимодействия человека с государством это такой один из сильных проектов, одна из сильных возможностей. Две трети нашего бизнеса – это все-таки рынок, не государство.

Говоря об этой одной трети и учитывая, что другие игроки так быстро не создавали госсервисы, вам не кажется, что вы все-таки становитесь своего рода монополистом в этом?

Нет. Если вы посмотрите на количество проектов, которые на самом деле реализуются различными госорганами, и какая там доля проектов, которые делаем мы, то это… Там монополии даже близко…

Говоря о самых важных проектах.

Нет, я сегодня далек от того, чтобы думать, что мы что-то монополизируем. Я знаю очень много проектов, которые реализуются в государстве, в которых мы ничего не делаем. Доля тех проектов, которые мы делаем, она сильно меньше 10 процентов, я уверен – по моей оценке, по тем проектам, которые сегодня идут.

А когда вы узнали о том, что готовится меморандум со СБЕРом?

Конкретно о меморандуме я комментировать не могу, я не участвовал в том, чтобы его подготовить. Но если говорить о том, когда мы так или иначе стали активно рассматривать этот проект, это где-то весна. Я сам не ездил, у нас есть ребята, которые отвечают за проекты по отдельности, как бы в целом за компанию отвечают… В апреле-мае этого года, когда была поездка в Москву, для того, чтобы посмотреть решения СБЕРа в том числе, ездила группа IT-компаний, вы знаете про эту поездку. Вот это был тот момент, когда мы всерьез решили посмотреть, какой есть потенциал у платформы для того, чтобы те вызовы, накопившееся видение по тому, как было бы правильно оцифровывать именно платформенно какие-то решения государства, мы на это стали смотреть. Мы в этой поездке увидели серьезный потенциал платформы, и не мы одни. После этого стали более активно смотреть, участвовать в том, чтобы попробовать с этой технологией что-то сделать. Вообще со СБЕРом на самом деле у нас по технологическим партнерствам, взаимоотношениям история уходит еще дальше назад, потому что мы как группа ERG используем разные технологические решения. В группе СБЕР есть платформы именно для корпоративных решений, которые тоже мы раньше рассматривали. То есть, так или иначе мы СБЕР как IT-компанию знаем достаточно хорошо. Но более-менее активное рассмотрение Platform V у нас началось с весны-лета этого года.

Вас позвали с собой в эту поездку?

Это же кинул клич Зерде, поэтому мы, будучи вовлеченными в различные проекты, обязательно постарались там оказаться, тем более, что там были наши именно технические специалисты.

Почему именно вас выбрали стратегическим партнером СБЕРа? Чья была идея вас привлечь?

Почему СБЕР выбрал нас?

То есть, это не казахстанская сторона вас предложила?

Нас выбрал СБЕР. Во-первых, я думаю, это большой знак доверия и оценки того, что мы из себя как компания представляем именно с точки зрения технологической. Потому что, если смотреть сегодня на ландшафт компаний, которые готовы вкладываться, готовы в длинную отстраивать, у которых есть необходимый технологический стэк, необходимая организационная культура, необходимые человеческие ресурсы для того, чтобы делать серьезные, длинные инфраструктурные проекты, мы один из немногих игроков.

При том, что вам всего три года.

Да, мы существуем три года. Но за эти три года мы, кажется, достаточно хорошо выросли и превратились… может быть, нескромно это будет звучать от меня, но мне кажется, мы за три года сумели создать очень хорошую, сильную, устойчивую компанию.

Вы сами к СБЕРу обращались с предложением?

Конечно. Мы, конечно же, со своей стороны проявили большую активность. Когда мы увидели технологические возможности тех продуктов, которые у них есть, то мы, конечно же, с ними инициировали сами разговор о том, что давайте эти технологии использовать вместе, потому что они вложились… СБЕР уже а протяжении многих лет вкладывает сумасшедшие ресурсы со своей стороны в развитие этой платформы… И для нас это возможность время сэкономить и получить настолько технологически готовый, технологически продвинутый продукт. Конечно, мы со своей стороны проактивно на это выходили, и в итоге смогли добиться того, что они с нами готовы стратегически работать.

Кого-то еще они рассматривали?

Это лучше к ним вопрос…

Вы не знаете?

Я не скажу. Надеюсь, что нет. Может быть, да. Может быть, пусть рассматривали, может быть, мы кого-то победили. Я не знаю, потому что точно это было не при нас.

А что конкретно вы будете делать как стратегический партнер?

Как мы все сейчас понимаем, вообще в целом проект находится на уровне меморандума пока. Поэтому там многие из вещей предстоит гораздо детальнее задизайнить, разработать, закрепить. Но если говорить сейчас о том, что точно понятно, наша задача – это создать мощный дееспособный консорциум казахстанских IT-компаний.

То есть, вы будете привлекать уже местных.

Это одна из мисконцепций (неверных концепций - V.), которые в Facebook присутствуют – там много мисконцепций в Facebook всегда – есть такое представление, что мы будем одни делать этот проект. Это точно не так. То есть, мы берем на себя миссию создать, организовать консорциум компаний, сегодня там в этом консорциуме уже есть организации МЦРИАП, Международного финансового центра «Астана», и мы ведем работу, разговариваем в том числе с другими IT-компаниями на рынке…

Какими, например?

Я не буду пока перечислять, это может помешать переговорам.

Ранее заявлялось о создании консорциума казахстанских IT-компаний, туда входят ARTA, Samgau…

Да, есть такой консорциум, Software Factory. Мы с ними в хороших рабочих отношениях, и мы с обеих сторон открыты к тому, чтобы…

Вы будете их привлекать?

В целом, если говорить не о консорциуме, если говорить о компаниях, которые вы перечислили, кто сегодня там находится, да, в том или ином виде мы намерены их привлекать эти компании к работе.

Но не весь консорциум.

Еще пока… Ольга, я не знаю конфигурацию. Будем ли мы там работать с консорциумом в целом, насколько этот консорциум устойчивый, правильным ли является выбор работать с консорциумом, или нужно работать с этими компаниями по отдельности, это пока еще не сложилось. И в целом я бы здесь не комментировал, потому что многие из этих компаний не хотели бы, чтобы я что-то говорил, ну, такие переговоры идут. Я могу точно сказать… что я окей, чтобы вы сказали, что мы точно намерены работать с рынком, здесь вообще никаких вопросов нет, потому что этот рынок и обладатель сегодня ресурсов каких-то и экспертизы большой, которую мы намерены точно использовать.

Из чего складывается вот эта сумма в 500 млн долларов?

Понятно, что переговоры еще не завершены, здесь, я думаю, очень много информации, которая даже мне еще не доступна. Если ориентироваться на то, что говорил, допутстим, министр (цифрового развития Багдат Мусин - V.), и то, что он говорит, мне понятно, я представляю это большими пока еще фигурами, но треть из этого по сути это инфраструктура, и если говорить о надежной, хорошей инфраструктуре, которая станет единой базой, по сути, мы создаем облако такое... Вот это одна часть, на которую уйдет треть, я думаю, в любом случае плюс-минус, есть треть, которая заключается в самой платформе, это в любом случае все те лицензии, которые мы приобретаем для использования, и есть треть, которая уйдет в том числе на рынок, которая заключается в том, чтобы разрабатывать непосредственно эти сервисы. То есть, вот эта структура из трех компонентов, она мне выглядит объяснимой, она мне выглядит понятной, комментировать более детально по цифрам, я, к сожалению, не могу, потому что информацией не владею. Даже если бы владел, скорее всего, не мог бы.

Но вы какую-то прибыль с этого планируете получить?

Пока, если честно, не знаю. И скорее всего... не уверен. Потому что, Ольга, это 500 млн, о которых говорят, говорят о четырех годах работы (Багдат Мусин заявлял о 5 годах проекта – V). Это четыре года. Если вы посмотрите сегодня на бюджет, который выделяется на развитие электронного правительства, то он примерно в три-четыре раза больше, чем то, что планируется выделять. Если вы 500 на четыре года разделите, то это меньше того бюджета, который вы можете посмотреть, который зарабатывают различные компании – и не мы, в частности. Поэтому на самом деле я не могу сейчас заявлять… Ну, как сказать, я, не зная цифр, не зная структуры финансовой, но, если прикидывать как такой независимый эксперт, это не выглядит, как коммерческий проект вообще.

Но вы в любом случае в это пришли с пониманием какой-то выгоды для себя.

У нас задача – организовать консорциум… Конечно, я думаю… это же только начало переговорного процесса. Если вы на тот меморандум, который был опубликован, посмотрите, в нем написано, что многие вещи, еще по ним предстоит договориться и как-то это зафиксировать. Сейчас комментировать просто невозможно. По многим вещам просто нет еще, я уверен, каких-то финальных цифр. Нам интересно в этом однозначно участвовать. Мы видим в этом большую возможность реализовывать свою миссию, я вам уже говорил, насколько важен вообще платформенный подход…

Чтобы все правильно понимали, это вообще не проект технологический. Это не технический проект. Это проект, который на две трети состоит из трансформации того, как работает государство. Чтобы вместо того, чтобы быть бюрократической организацией, в которой все решения принимаются по несколько месяцев, в которой каждый госорган имеет свои какие-то интересы, для того, чтобы сотрудники могли договориться о реализации какой-то функции для человека, надо, чтобы вверху министры пообщались – это то, как работают старые компании. И задача технологической платформы – это чисто заэнейблить вот эту большую трансформацию в умах, в способах работы, которые происходят вверху. Поэтому этот проект – это большая технологическая возможность поменяться тому, как работает все правительство. Проект вот про это. Поэтому это называется Data-driven government, это про то, чтобы государство как Facebook, как Google – они бы начали работать как современная организация, как современная IT-корпорация.

Государство само по себе – довольно ригидная система… Как вы собираетесь внедрить это там, где этого не очень хотят?

Вот. Наша роль сегодня как консорциума – это обеспечить для этого технологическую платформу. Если вы посмотрите на проект, то созданы еще такие центры, как центр цифровой трансформации, например, как часть этого проекта. Это центр, который будет отвечать за реинжиниринг. Сам проект в целом – это расскажет еще министерство, но это не проект про замену Egov с одной платформы на другую – это проект про то, чтобы изменить то, как работает правительство и государство. И вот если маленький пример дать, того, что это будет: в крупных компаниях есть agile-группы, scrum-команды – 9-10 человек. Точно так же и здесь. На уровне написания вот этих сервисов, когда нужно будет для минздрава или для кого-то сделать, когда дойдет до них роль, создается кросс-функциональная команда, в которой есть представители министерства – госзаказчик, в которой есть представитель центра цифровой трансформации, и в которой есть разработчики – они будут с рынка, не важно – консорциум даст разработчиков. И эта команда, работая в agile-режиме, она уполномочена, она работает методологиями, которым мы обучим, которые мы у СБЕРа возьмем, потому что они это применяли, меняя свой банк.

В какие сроки это планируется достичь?

Ну, смотрите, сейчас те горизонты, которые по проекту есть, если представлять, какой объем работы есть, с точки того зрения, что в госорганах накоплено, сейчас видится, что, наверное, какое-то ключевое изменение можно сделать за три-четыре года. Но проект очень сложный. В этом проекте сложности будут не технологические. Технологические сложности будут составлять 30% сложностей всего проекта. 70% – это изменения в умах госслужащих, в умах людей, которые будут этой системой пользоваться.

Вы считаете, что на уровне Казахстана никто не смог бы сделать что-то сопоставимое с платформой СБЕРа?

Я думаю, что это все вопрос времени в том числе. То, что сегодня есть у СБЕРа, в том числе полагается на мировые технологии, которые есть уже готовые, или находятся в высокой степени готовности. Мне кажется, что есть сегодня определенный, в том числе мотивированный дискурс, который какие-то компании создают… Технологически мозгов, понимания для того, чтобы можно было сделать какую-то схожую платформу, конечно же, у нас хватает. Это не вопрос компетенций. Но всегда есть вопрос рук и времени. Время, которое уйдет нам для того, чтобы собрать, дойти до той стадии, собрать ту сборку, скажем, собрать тот инструмент, ту платформу, в которую на сегодня уже вложился наш партнер, уйдет очень много.

Вы говорите, три-четыре года заняла бы адаптация. А пересборка с нуля?

Я видел более оптимистичные оценки, но мне кажется, что если более реалистично оценивать, то лет пять нас отделяет от того, чтобы мы начали с нуля что-то строить и дошли до такой же ситуации.

Почему ваша политика конфиденциальности не указывает, кем могут собираться персональные данные пользователей Aitu? Указано, что компанией, ее аффилированными лицами и «третьими лицами», с которыми есть договор.

У нас есть BTS Digital, Aitu Dala, и мы, следуя полностью букве закона, как раз-таки и говорим, что если Aitube захочет себя интегрировать как мини-приложение, и чтобы пользователь мог залогиниться и в Aitube, и в Aitu, то мы как раз говорим, что вот эти третьи лица, это мы, по сути между собой – чтобы мы могли передавать эти данные между собой. Главный смысл заключается именно в этом. Спор, который заключается, нужно ли делать… Если мы зафиксируем список всех компаний, которые у нас есть, то мы чисто технически себе ограничиваем возможность структурировать то, как работает фонд. То есть, здесь есть даже кто-то, кто хотел бы более детально прописать, но это одна из тех вещей, которые, как мне кажется, ограничивают гибкость компании. Если завтра какая-то команда у меня выстрелит в то, чтобы стать отдельным юридическим лицом, или я найду инвестора, который завтра будет готов вывести какую-то компанию на IPO, я хочу, чтобы у меня была такая возможность. И каждый раз переписывать соглашение, это как бы… Мне кажется, что, если мы часто будем его менять, будет хуже. Оно должно быть такое, чтобы редко менять.

Правительство может считаться аффилированным лицом и теоретически входить в список тех лиц, кто может собирать данные пользователей?

Я думаю, нет. Скорее всего, нет. Я думаю, наши юристы точнее скажут, но я думаю, что нет. В моем понимании – нет.

А в случае наличия договора вы можете передавать какие-то данные госорганам?

Если у нас где-то будет отдельное соглашение, то, как правило… как у нас подходили юристы – мы под каждое такое соглашение… под каждое такое взаимодействие собственное отдельное соглашение готовим. То есть, у нас есть отдельное соглашение под 42500, отдельное под e-обращения. То есть, везде, где есть что-то, что должно расширить, или как-то описать наше взаимодействие с каким-то юридическим лицом, оно подлежит подписанию соглашения, то есть, такие соглашения прям появляются. Это соглашение все не покрывает. У нас появляются специальные соглашения, которые это описывают.

Может ли Aitu передавать какие-то данные пользователей правоохранительным органам?

Нет, не может.

Ни в каких ситуациях?

Нет. Сегодня в том, как реализован продукт, в том, как он сделан, то, в каком поле мы действуем и какие у нас есть соглашения, сегодня мы никак передавать ничего не можем.

Даже по запросу?

Таких запросов никогда не было. У нас такой возможности не предусмотрено.

А если запросы будут?

Сегодня у нас такой возможности не предусмотрено. Нужно с юристами уточнить. Запросов никогда не было, мы это не должны, в отличие от сотовых операторов, мы оператором связи не являемся, потому что у меня есть опыт работы в сотовых операторах, я знаю, что по закону операторы связи, они должны участвовать в следственно-оперативных мероприятиях, у них есть обязанность. Мы оператором сотовой связи не являемся, у нас нет такой обязанности. Я думаю, что, если такой запрос поступит, я точно буду его оспаривать. Тем более, что у нас технической возможности нету. Так же, как и оспаривают другие компании – Facebook и Telegram – сорри, у нас все зашифровано, криптография. Так и у меня не будет технической возможности.

У ERG достаточно тесное сотрудничество с Китаем, есть инициативы в рамках Одного пояса, одного пути. Есть ли у вас какие-то китайские партнеры в плане разработки или биометрии?

Я достаточно далек от бизнеса ERG, про пояс и путь если честно, не знаю. Я не смогу прокомментировать.

Aitu Business очень похож на Телеграм. Aitube очень напоминает интерфейс Youtube. Есть ли какое-то намерение у компании заменить в дальнейшем иностранные соцсети, мессенджеры?

Заменить каким образом? Чтобы это была полноценная замена? В смысле, я понимаю контекст, в котором вы это говорите – нет, точно нет. Если вы предложите нам, как сделать так, чтобы Aitube оставался удобным, и вы предложите свежий интерфейс, который будет отличаться, мы будем рады его рассмотреть.

Это чистое удобство?

Это удобство, и может быть, наш талант того, насколько мы способны придумать интерфейс, который бы в значительной степени отличался, но при этом оставался бы таким удобным – но делать это не совсем правильно…

И вы не боитесь исков о защите авторского права?

Да нет, это не вещи, которые регулируются авторским правом. То есть, если вы посмотрите на Whatsapp, Telegram, Line, на какой-нибудь Viber или что-то еще, вы везде найдете сходство с точки зрения того, как работают диалоги…

Вы сами чем пользуетесь?

Если вы посмотрите, сколько у меня чатов в Aitu… Я со всей командой, со всеми, с кем могу, общаюсь в Aitu, у меня, конечно же много Телеграма, потому что я не могу не отвечать, у меня много Whats’App. Но если вы посмотрите, сходство мессенджеров везде одинаковое. Это не патентуемая вещь. Но Aitu – это больше, чем мессенджер. Мы разрабатываем рекомендательную ленту, в ней есть и новостной контент, и развлекательный, и информационный, все, что человеку может так или иначе быть… Это такая прям лента. У нас есть каналы, где ты управляешь, курируешь, на что ты хочешь быть подписан. Это как Телеграм, да, скажем, такие каналы. У нас есть музыка. Мы сейчас музыку выделяем в отдельный этап. Это лицензионная музыка без рекламы. Мини-приложения внутри – это важная часть того, чтобы это было гораздо больше, чем просто мессенджер.

Мы так или иначе сегодня делаем то, что людьми востребовано, но в этом нет никакой задачи, как вы сказали, заменить. Есть задача победить бизнесово. Победить рыночно. Побороться за сердца людей, чтобы людям было интереснее этим пользоваться, чтобы люди предпочитали пользоваться нашими продуктами, чем продуктами другими. Это касается не только Казахстана. Мы развиваем сейчас продукты, целясь на весь Евразийский регион. Конечно, я хочу, чтобы мной пользовались больше, чем Телеграмом или Whats’App, но это рыночное стремление.

Как вы отнеслись к законопроекту, позволяющему ограничить или отключить иностранные соцсети, если они откажутся открыть представительства в Казахстане?

Я был удивлен. Это для меня была такая новость неожиданная достаточно. Я когда стал смотреть, мне кажется, этот закон еще достаточно сырой. Потому что в нем не отвечено на многие вопросы…

В плане бизнеса вы увидели для себя какую-то выгоду, если поправки будут приняты?

Сложно судить. Может получиться и так, и так. Потому что… Если быть реалистом, я уже увидел какую-то потенциальную критику – в этих новостях я увидел критику каких-то продуктов наших. Говорить о том, что это какая-то однозначная возможность…Если честно, для меня это больше такое, что-то что наоборот мне вредит, потому что тот имидж, о котором мы сейчас говорили, опасения, которые есть – он от этого не улучшается, от того, что выходят такие новости. Поэтому говорить однозначно, что это точно лучше и мне это поможет, к сожалению, я в полной мере не могу.

Может быть, рационально когда-то, если что-то такое случится, а я на самом деле технологически уверен, что не будет такое работать… Поэтому мне, если честно, больше вредит. Потому что сразу начинают меня вспоминать, друзья там писать, и так далее. Но эта новость для меня была воспринята с неожиданностью, я пока еще… мне кажется, в ней еще много открытых вопросов, чтобы говорить, как это будет работать. Пока нет еще ни одного клиента, который пришел ко мне, потому что ему закрыли Whats’App, положительного влияния никакого нет. То, что начинают задавать вопросы по поводу того, как вы от этого выиграете – они мне только вредят и будут вредить.

В Aitibe нет ни одного видео протестов, проходивших в Алматы в 2019, 2020 году. Заходишь на Youtube – их очень много.

Youtube рекомендует их, да?

А вы почему не рекомендуете? С чем это связано?

Лучше, если про это скажет владелец продукта этого. Но что я знаю и поддерживаю, это то, что там есть достаточно сознательное ограничение от того, чтобы были какие-то религиозные темы, или темы, связанные с политикой… Как я понимаю, есть какие-то позиции, по которым просто компания занимает нейтральную позицию. Видите – хорошо Youtube, который где-то далеко находится. Но здесь, допустим, если говорить о платформе, которая находится в Казахстане… Позиция, которую занимает Aitube в частности – это полная нейтральность и полная нейтральная позиция в отношении политики, религии, в отношении может быть, каких-то тем насилия.

Юлия Галенко, пиар-директор Salem Social Media: Мы против пропаганды, связанной с какими-то политическими темами, против пропаганды алкоголя, против пропаганды контента, которым мы будем формировать определенное мнение и в религиозном плане, и в политическом плане.

Ольга Логинова: Это значит, что такое видео будет удаляться, если кто-то из пользователей его загрузит?

Нуртай Абилгалиев: Удаляться там точно, скорее всего, ничего не будет. Там и модерации, ничего такого нет. Самая большая задача, которая стоит перед платформой – в том, чтобы набрать как можно больше контента. Мы когда бизнес-задачи обсуждаем, то, где мы с партнерами можем вместе отработать, приоритетом если для мессенджера важно, чтобы там было больше пользователей, чтобы вы могли написать всем своим друзьям, для видео-платформы важно, чтобы там было больше всякого контента. Я думаю, Женя (Евгений Волков, генеральный директор Aitu-Dala, разработчика Aitube – V) сам заливать контент, о котором вы говорите, не будет. Но если кто-то его будет заливать, и его будут смотреть, точно никак не будем этому мешать. Может, нужно задать вопрос тем, кто контент заливает? Авторам этого контента – я уверен, там он может быть каким-то конструктивным тоже – пусть заливают. Почему они не заливают? Вот надо их спросить. Если такой контент будет заливаться, я уверен, сама площадка только выиграет. Потому что ей нужно больше контента, больше просмотров.

Юлия Галенко: Вы можете прийти на эту площадку.

Алексей Бендзь, директор по коммуникациям фонда BTS Digital Ventures: Открыть канал Vласти на Aitube.

Ольга Логинова: И ничего не будет модерироваться, удаляться – даже репортажи с протестов?

Алексей Бендзь: Если этот контент, он каким-то образом регулируется законодательством, насильственные какие-то истории, или содержащие государственную тайну – такие вещи, безусловно, модерируются и удаляются. То есть, потому что этот контент противоречит законодательству. Если нет такого противоречия, то модерации, конечно, нет.

Нуртай Абилгалиев: Мне кажется, что хороший повод для эксперимента, можете проверить, что вам удалят, что не удалят. Скорее всего, ничего не удалят.