Цензура поверх самоцензуры: Казахстанское кино под угрозой

О «пропаганде»

Канат Бейсекеев, режиссер-документалист: Если честно, сложно себе представляю, что действительно этот законопроект может вступить в действие. Я всё-таки думаю, разум должен победить. Мне кажется, это очень глупое решение, если его примут.

Я вообще не вижу в чём именно пропаганда. Что такое пропаганда? Если человек будет говорить о себе, включая интервью, это будет пропаганда?

Цензура не приведёт к улучшению ситуации. Я думаю, что все жители Казахстана должны чувствовать себя свободно, несмотря на религиозные взгляды и на ориентацию. Это личное дело каждого. А то, что они там как-то самовыражаются, я не вижу в этом никакой пропаганды. «Пропаганда ЛГБТ» — это вообще какое-то нерабочее словосочетание.

Активно говорить о "пропаганде ЛГБТ" начали буквально лет пять назад. И я замечаю как общество становится консервативнее, менее свободным.

Шарипа Уразбаева, режиссерка: Иногда бывает так: показываешь внутреннюю травму человека — говорят «односторонне подано»; затрагиваешь права женщин — «феминистская пропаганда»; снимаешь реальную жизнь аула — «очернение страны»; изображаешь кого-то с сочувствием — «насаждение идей этого сообщества».

Кино задаёт вопросы, побуждает думать и чувствовать. Моя цель — не направлять общество в определенную сторону, а дать голос тем его частям, которые обычно остаются в тени.

Асель Аушакимова, режиссерка: Как и все благоразумные, цивилизованные, современные люди, живущие в 21 веке, я возмущена поправками, которые сейчас обсуждаются и готовятся утвердить. Печально и ужасно, что наши депутаты и чиновники, в том числе из министерства культуры, готовы запретить, например, творчество знаменитого на весь мир казаха Эрика Курмангалиева [Советский оперный певец казахстанского происхождения, исполнивший в спектакле «М. Батерфляй» роль шпиона Сонг Лилинг, который, будучи мужчиной, притворялся женщиной – В.] и готовы к тому же цирку, что и в России, с отцензуренными книгами о Пазолини, с заменой пола у героев фильмов и т.д.

Катерина Суворова, документалистка: Авторское кино, как правило, работает с идеями, не обслуживающими ожидания ни рынка, ни государства. Поскольку я работаю в документалистике, я встречаюсь с жизнью людей такой, какой она действительно является.

И я до конца ещё не могу осознать, чем именно для нас обернётся этот катастрофический закон. Но очевидно, что ничего хорошего не происходит, когда государство ограничивает исследование жизни в её естественных проявлениях.

Мне трудно всерьёз говорить о «пропаганде» применительно к документальному кино. Этот термин используется сегодня в искажённом, манипулятивном смысле — как инструмент подмены понятий. Если говорить буквально, то «пропаганда» ближе к понятию «реклама». Документальные фильмы не рекламируют — они отражают.

Если смотреть через призму сегодняшнего политического языка, то под словом «пропаганда» может оказаться что угодно. История любого из моих героев может быть названа пропагандой.

Малика Мухамеджан, режиссерка: Что я думаю? Что никакой «пропаганды ЛГБТ» не существует. Это политический инструмент, придуманный для ограничения свободы людей и контроля над их идентичностью.

Да, такие законы создают атмосферу страха и давления. Хотя, честно говоря, киноиндустрия Казахстана в основном уже давно оккупирована людьми, чьи взгляды можно отнести к традиционалистским, поэтому есть ощущение, что эта цензура не вчера появилась.

Продолжать деятельность Qyzqaras (фестиваль женского кино - прим. редакции) мы будем, но, конечно, такого рода законы, если не сегодня, то завтра могут влиять на то, какие фильмы мы показываем на фестивале, какие темы затрагиваем на обсуждениях. А существовать в камере, где все меньше и меньше воздуха, желания нет, поэтому всё вопрос времени, к сожалению. Но и сдаваться еще рано.

Запрет на показ контента с “пропагандой нетрадиционной сексуальной ориентации” распространяется и на рекламу через поправки к законам “О рекламе” и “Об онлайн-платформах и онлайн-рекламе”.

Возможные последствия закона

Уразбаева: Сегодняшние споры вокруг ЛГБТ-темы во многом возникают из-за смешения двух понятий - одни говорят с позиции медицины, другие — с позиции психологии. И эти плоскости ошибочно противопоставляются.

В целом важно понимать: суть дискуссии — не о биологическом поле человека, а о его личном психологическом опыте. А с научной точки зрения эта тема требует не эмоций, а точности и умения различать явления.

Суворова: Больше всего меня пугает то, что моё государство фактически отказывается быть научным — отказывается опираться на реальные данные, на знания о человеке во всём многообразии его существования. Это ощущается как личное оскорбление.

На самом деле это уже происходит — в той мере, в какой люди из ЛГБТ-сообщества в Казахстане вынуждены цензурировать самих себя.

Аушакимова: Для меня ориентация – это не главное, что характеризует человека. Это просто часть личности человека. [Квир-героини в моих фильмах] мало чем отличаются от гетеросексуальных девушек со схожими взглядами, это такие же гражданки Казахстана со свойственными казахстанцам проблемами и вопросами. Мне бы хотелось в своих фильмах и с помощью этих фильмов нормализовать квирность насколько это возможно.

Бейсекеев: Если примут этот закон, то большой части населения, которая и так скрывает свою ориентацию, станет намного тяжелее. Мы просто покажем этим людям знак, что в Казахстане им не место. И это катастрофически печально.

Запрет на показ контента с “пропагандой нетрадиционной сексуальной ориентации” распространяется и на сферу культуры через поправки к законам “О кинематографии” и “О культуре”.

О прошлом и будущем казахстанского кино

Суворова: В моей практике я неоднократно сталкивалась с тем, что герои фильмов не стремились раскрывать эту часть своей жизни. Они прекрасно понимают, что живут и строят карьеру в обществе, где нет открытости и толерантности.

Аушакимова: киноиндустрия в Казахстане уже давно довольно гомофобна, мизогинна и патриархальна в большинстве своем, особенно киноистеблишмент. Я успела года три-четыре назад наслушаться от коллег о том, какие «ценности» я распространяю.

Смотря на Россию, с которой берут пример наши чиновники, теоретически я опасаюсь, что ЛГБТИК-людей через год-два в Казахстане сделают «экстремистами». Что после принятия этих поправок любого неугодного властям человека можно привлечь как «ЛГБТИК-пропагандиста» и в целом ухудшения положения со свободой слова и искусства в Казахстане, которое и без этих поправок было в печальном положении.

Суворова: В нашем поле существует сложный сплав неявной цензуры и самоцензуры. И здесь невозможно чётко отделить, что исходит от государства, а что — от рынка. Рынок очень чутко считывает позицию государства, и потому проекты, которые хотят оставаться в «благополучном» финансовом коридоре, чаще работают с ограниченным спектром тем, не выходя за невидимый барьер, который никто вроде бы не обозначал, но который очевидно существует.

Уразбаева: Кино — это исследование реальности, попытка раскрыть сложную природу человека. Если в обществе становится возможным трактовать упоминание определенной группы, её изображение или даже сочувственное отношение к ней как «пропаганду», свобода автора автоматически оказывается под давлением.

Существуют такие структуры, как национальный прокат, государственное финансирование, экспертные советы. Они могут вводить ограничения — иногда открыто, иногда завуалированно. Никто прямо не говорит: «это нельзя снимать», но выражения вроде «не соответствует обществу», «не подходит для имиджа государства» уже являются сигналом.

Помимо них, есть рыночная цензура, то есть коммерческие платформы также накладывают свои ограничения: «это не будет смотреться», «такие темы не берем», «зритель не поймёт», «слишком токсичная тема».

Но самая скрытая и самая опасная форма цензуры — это самоцензура. Когда боишься сказать что-то напрямую и начинаешь передавать смысл обходными, ослабленными формами, идея фильма теряет силу. Если автор кино утрачивает подлинность, зритель чувствует это в первую очередь.

Если государству действительно важна безопасность детей, вместо ограничений нужна грамотность.

Запрет на показ контента с “пропагандой нетрадиционной сексуальной ориентации” распространяется и на журналистику, и на образование, через поправки к законам “О масс-медиа” и “Об образовании”.