Перед отъездом в Целиноградский район, главный редактор сайта посоветовал заранее связаться с Иваном Сауэром — руководителем агрофирмы «Родина» — скорее всего он живет в Астане и в аульном округе Родина бывает редко, наездами. Но оказалось, что дом Ивана Адамовича здесь – в Родине.

Одноэтажное здание в аульном округе зовут просто «офисом», на фасаде только одно слово: «РОДИНА». Мы заходим в кабинет, и Иван Сауэр сразу предупреждает:

— Я сейчас здесь на квартире, это не мой кабинет. Мы сделали полностью ремонт офиса, и я свой кабинет оставил напоследок — не из-за каких-то идейных соображений, а по той простой причине, что у меня там есть отдельный выход. Этому зданию 18 лет и с тех пор мы здесь ничего не делали. А толкнуло сделать ремонт то, что президент приехал, понравился ему наш храм, сказал: «Шикарный, молодец!» Увидел дом культуры: «Это целый дворец!», а потом говорит: «А между ними твой офис уже не смотрится».

— Я слышала, что вы так и свой дом построили: приехал президент и спросил, почему у вас нет дома, мол, может, вы и не собираетесь здесь жить?

— Да, мы все делаем с подачи. По подсказке. Дом так построил, теперь и офис ремонтируем.

«Президент предлагал должность акима области»

— Если мы заговорили о президенте. Вам наверняка предлагали жить и работать в Астане?

— Да, конечно, и не раз.

— Какие должности вам предлагали?

— Сейчас я даже и не вспомню все, что мне предлагали. Вот сюда я попал – это было шестое предложение. Мне предлагали несколько хозяйств, даже должность директора фарфорового завода в поселке «Фарфоровый».

— Почему вы отказывались?

— Я был молод, когда начали предлагать директорство, мне было 26 лет.

— Почему так рано?

— Где-то заметили, где-то везло. После института я пошел работать бригадиром, для всех это было большим удивлением. Не принято было, чтобы работать бригадиром шел человек с высшим образованием. Это обычно кто-то из механизаторов отличился и его выдвигают бригадиром, а с института… Во-первых, считалось, что мало опыта, во-вторых, бригадир с высшим образованием — это как-то слишком. А я пошел. Принял не просто бригаду, а самую отстающую. За 25 лет я был там 21-й бригадир, у них было так, что в год по два меняли. Через три года мой портрет появился на доске почета, а потом все пошло-поехало: главный инженер, потом было предложение стать первым райкомом комсомола, замом по производству, потом директором. Тогда же была четкая система резерва кадров. Вот ты себя там проявил бригадиром – все, тебя уже ставят в резерв на главного специалиста. А я был инженером – значит, на главного инженера. Начал работать, за короткий период мы смогли построить нефтебазу, она заняла первое место в республике. Наши показатели по работе машинно-тракторного парка первые по республике. «Родину» мне предлагали дважды. Первый раз я отказался, это было где-то за 3 месяца до моего фактического сюда назначения, я отказался по той же причине: считал, что мне рано, я еще не созрел. Мне было 28 лет. А когда уже во второй раз поступило предложение, там меня уже загнали в рамки: или туда идти, или из резерва потихоньку будут задвигать. Мол, почему я так себя веду? Мне оказывают доверие, а я выбираю. Когда в такие жесткие условия поставили, первый секретарь райкома сказал: «Слушай, давай пока не поздно, иди в «Родину», а то тебя куда-нибудь точно сошлют. Ну, я сказал: «Раз так вопрос стоит, лучше в «Родину». И буквально через год-полтора после назначения началось: предлагали быть директором более крупного хозяйства, начальником управления, председателем райисполкома, главой района, потом акимом районов, сам президент предлагал должность акима области. Много предложений было. Но сначала был полный транс, или как вы сейчас говорите, отстой. Вы можете себе представить: я родился в Малиновке (теперь Акмол), это наш нынешний райцентр. Там работал знаменитый на всю страну герой соцтруда Шарф Иван Иванович. Хозяйство: птицеград, всевозможные понты, которые были в то время, там присутствовали, потом, после института, я был направлен в совхоз Красный флаг, это был аул. Он был битый, не считался передовым, мне казалось, что после Малиновки, это край вселенной. Но когда я приехал сюда, в Родину, я был в шоке. Никакого асфальта, ни одного фонаря, ни в одном доме не было водопровода – даже у директора, ни канализации, ни тем более центрального отопления. Сегодня в каждом доме это есть: вода холодная, горячая, канализация, отопление. И это появилось здесь тогда, когда в других населенных пунктах это все уничтожили. Самое жуткое было – осень, дожди льют, день работников сельского хозяйства, и я не могу зайти в клуб – у меня туфли, сапог нет. Грязь, непролазная глина. Прыгал, прыгал, кое-как запрыгнул, но самое интересное меня ждало внутри: 50% мужчин были одеты в телогрейки и кирзовые сапоги. Я чуть не упал там сразу. Я говорю: «Это что за наряд для дома культуры?» «Ты о чем? Это же новая телогрейка!»

— Что вы сделали здесь первым делом?

— Это в книжках написано и в фильмах показано: приходит молодой руководитель и сразу: «Вот это сюда, вот так надо делать! Я не буду строить какие попало дома, я буду строить самые замечательные дома! Вот так!» А старики говорят: «Нет, надо всех под крышу!», «Да, под крышу, но дома добротные!». Но так хорошо только в фильмах получается, в жизни все по-другому. В общем-то никаких великих секретов тут нет. Все делают люди, нужны хорошие работники. Чтобы были хорошие работники, нужны хорошие условия. Хорошая заработная плата. Все понятно, но как это сделать? Как создать хорошие условия? Я знаю: водопровод, канализация, асфальт, освещение, детский садик, школа, дом культуры. Все знаю. Где все взять? Времена тотального дефицита. Вокруг такие директора, монстры, герои соцтруда работают, и зеленый пацанчик вдруг хочет чего-то добиться. Очень сложно было, сейчас даже вспоминать страшно. Месяц пробыл в депрессии, а потом: ну что это я вообще так избалован? Там быстро пришел – все пошло, тут пришел – все пошло. Видимо, это мне экзамен жизнь устроила. Сконцентрировался – что я могу? Хорошо знаю бригаду. Давайте мы соберемся, хорошо выстрелим на уборке, проведем ее как положено, организовано. Собрал коллектив: давайте работать. Сгруппировались, убрали урожай, все в шоке, не поверили, приехали смотреть, правда ли убрали урожай. Это был первый такой шаг, который позволил поверить в себя, в то, что можно что-то делать. В районе уже стали смотреть: «Родина» это же проблемный был совхоз, им же помогали убирать урожай, уже пореже стали говорить «пацан». А для меня это самое главное: значит даже в условиях «Родины» можно что-то делать. Старался всегда сохранять паритет. Вот в производстве что-то сделали, надо обязательно что-то сделать для людей. Потихонечку, шаг за шагом начал двигаться в этом направлении. Много встречался и разговаривал с людьми. Это 1987 год, горбачевская перестройка, прихожу вечером домой, смотрю программу «Время», Горбачев выступает в Нижнем Новгороде и говорит рабочим завода: «Вы давайте давите своих руководителей, вы их снизу будете давить, а мы их будем сверху. Вот мы им покажем!» Слушай, ты нас загнал в такие условия, куда еще давить? Бардак, хаос, дефицит тотальный, куда давить? Но после такого, когда руководитель страны говорит людям «давайте давить», а тут еще такой подходящий момент – юный руководитель, чтобы его не подавить? Давили и нервы трепали, и агитировали, и пытались бастовать. Все это я прошел. Уровень заработной платы здесь был ниже, чем в других хозяйствах, я пришел и сразу начал его равнять, за что меня начали бить по башке в районе: «Ты куда полез, что делаешь?», я говорю: «Я только выравниваю до уровня других хозяйств». «Ты этого уровня достигни!» А что я буду достигать: что мой механизатор гектар сеет, что другой и почему ему за гектар больше платят, а моему меньше? Тяжеловато приходилось. В каждом коллективе были штатные ораторы, люди где-то начитались газет, телевизор посмотрели и задвигали. А потом этот развал Союза, хаос. Я посмотрел на наши самые передовые хозяйства: когда немцы рванули в Германию, хозяйства начали на глазах таять, но немцев уже остановить никто не мог, значит, надо тогда остановить русских. С этой задачей я справился. Я не только русских, я немцев остановил.

«У меня был вызов в Германию»

— У вас у самого не было соблазна уехать?

— Нет. Потом началась другая тема: «Тебе то что, ты сейчас в Германию свалишь» и в таком духе. У меня вызов был от дяди, все мои родственники уехали и меня уговаривали. Я говорил, что никуда не уеду. Когда я сюда только пришел, сказал людям: «Два моих предшественника вдвоем отработали 26 лет. Вот я как они 13 лет здесь отработаю, я вам гарантирую». Они: «Ха-ха-ха, что такого молодого привезли, чисто ему запись в трудовой сделать, и он пойдет дальше». Стали искать родственников – кто может меня тащить, что только не придумывали, все в таком духе Сложное было время, но прошел год, два, четыре, пять лет. 1993 год, все приватизируются, а мы — нет. Приезжает президент, а мы с ним познакомились на поле в августе 1989 года, когда он стал первым секретарем ЦК. Он меня запомнил. Приезжает и говорит: «А что это такое, все приватизируются, а ты не приватизируешься, как это понимать? Ты молодой, я на тебя рассчитывал, а ты идешь против моих реформ». Я говорю: «Я поддерживаю ваши реформы полностью, я поборник ваших идей, но они не приватизируются, они вывески меняют, посмотрите, что будет с этими хозяйствами через год-два». «А ты что предлагаешь?» Я предлагаю: «Должен появиться хозяин. Хозяин не появится, дела не будет. А то, что они вывески меняют, это они себе руки развязывают для того, чтобы все растащить». «Ну, хорошо, ты как считаешь?». Я объяснил. «И сможешь сделать?» «Смогу». Тут же сразу президент дает команду премьеру Терещенко и Кулагину – министру сельского хозяйства, вице-премьеру: давайте, сделайте в порядке эксперимента то, что он говорит. Сделали, мы приватизировались и мы реально первое частное предприятие сельского хозяйства в стране. Я выкупил 20% доли, 31% мне дали в управление при условии, если хозяйство каждый год будет выполнять планы, и будет рост производства, то через три года мне позволят 31% выкупить. Когда мы отработали два года с плюсом, а стране до плюса было очень далеко, то было принято решение досрочно дать мне выкупить остальные проценты.

— Остальными акциями владеют 480 человек?

— 457 человек.

— Это люди, которые изначально жили в Родине?

— Подавляющее большинство – да. Потом кто-то из них прикупил, кто-то выкупал акции. К нам обратились жители села «Садовое», и мы присоединили их к себе, не смотря на то, что их совхоз «Новоишимский» был доведен до банкротства, как и само ТОО Садовое, мы им сохранили паи. То есть у всех людей по сей день осталась земля.

— Акционеры получают прибыль с акций?

— Да, каждый год получают дивиденды. Политика выдачи дивидендов несколько несправедливая. Кто в основном работает? Очень редко совпадает, чтобы тот, кто в основном работал, у него же была еще большая доля уставного капитала — она обычно у пенсионеров и их наследников. Обычно везде общепринятая практика: все основное поощрение уходит на дивиденды, потому что есть один-два-три участника и как себя любимого обделить? Я делаю по-другому: основную, львиную долю поощрения направляю на выплаты. Для этого у нас существует тринадцатая зарплата, президентский оклад. В прошлом году дивидендов мы выдали 25 миллионов тенге, а эти выплаты составили 75 млн, т.е. один к трем. Почему? Потому что половина дивидендов идет мне, но, кстати, я их не получаю практически. Делаю так: кода мне надо дочери свадьбу справить, я беру дивиденды, надо мне квартиру дочери купить, я беру дивиденды, а так они лежат – за два-три года, за земельные паи лежат лет семь. И даже я бы мог сделать эмиссию, поскольку я дивиденды не выбираю, я их вношу в уставной капитал, но этого я не делаю, меня устраивает что есть. Вот такая политика. Хотя иногда те, у кого есть большие доли, меня упрекают в несправедливости - так, потихоньку. Но больше всего я обижаю себя.

«Я считал, что мой потолок — директор»

— Почему вы отказывались руководить областью или министерством?

— Ну, во-первых, я, когда сюда пришел, себе поставил задачу – сделать передовой совхоз. Я не хотел идти делать карьеру, не было у меня планов. Я считал, что мой потолок — директор. И дальше уже не про меня не для меня. А потом когда меня президент в течение 40 минут уговаривал быть акимом области, я был в шоке. Вот там я очередной раз испугался. Неправильно это: из кресла директора садиться в кресло руководителя области, тем более в 1996 году. В стране тяжелейшее время. Первое, чтобы я сделал — подвел президента. Есть много элементарных вещей, которые надо знать. Я ни разу в жизни не был на аппаратном совещании. Даже не знаю как, с чего начинать и как аппаратное совещание проходит. Вот меня приведет премьер или президент и представит: вот ваш руководитель области. И уедет. А на утро я должен проводить аппаратное совещание. Хорошо, что я работал комбайнером, трактористом, инженером, исполняющим обязанности директора, а потом директором, я рос постепенно. Ну, конечно, какое-то время прошло бы, и я все это выучил бы. Но тогда было такое время, что на это ничего не отводилось, давай вперед, надо, страна требует, поэтому конечно, был больше испуг. Даже не то, что я забил себе в голову, что я буду в «Родине» пожизненно, сколько испуг. Но позже, когда уже время прошло, когда я уже начал разбираться в той кухне, у меня уже страха не было. Если бы я пошел, я бы работал и не был бы худшим из акимов. Но я уже настолько здесь погряз со своей идеей сделать примерное хозяйство, которым бы президент гордился бы, что потом уже не мог уйти. И несколько раз повторял это президенту, и надо отдать должное его мудрости. Мне все говорили – ну все, твоя дружба закончилась, раз ты отказал, теперь у тебя будут тяжелые времена. Но он ни разу, ни разу, ни намеком, ни упреком не дал мне какой-то повод подумать, что он это запомнил.

— В последний раз когда вам предлагали службу в Астане?

—Да эти предложения идут каждый день. Никогда не кончаются.

— Но сейчас почему отказываетесь?

— На самом деле сегодня я не хожу в штанишках директора совхоза. У меня огромная общественная деятельность. Я 70 % времени занимаюсь общественной работой. Слушайте: председатель комитета АПК, президиума национальной палаты «Атамекен». До недавнего времени был председателем правления Мясо-Молочного союза, сейчас просто член правления. Другу передал эти дела. Думал, немного освобожусь, но где я только не был: член президиума политсовета Нур Отана, теперь член Ассамблеи. Был членом совета директоров Продкорпорации, сейчас меня попросили в родном вузе быть председателем совета директоров. Плюс ежедневные поездки туда-сюда. В каждой области сейчас есть передовые хозяйства 1-2, которые можно показывать, но они от столицы далеко. Из Астаны до нас 70 км, все делегации сюда, все студенты на практику сюда, все сюда. Сегодня общественная нагрузка на мне колоссальная.

— Я так понимаю, что очень многие люди хотят жить у вас, в аульном округе Родина.

— Вчера приезжал мужчина из Германии. Он из бывшего совхоза Красноярский. Хочет вернуться, приехал сюда. Я говорю: «Это будет очень проблематично, у нас так просто нельзя устроиться». Он не может понять. Очень много желающих сюда приехать, некоторые бывают по два года ходят кругами, чтобы сюда попасть.

— По каким критериям вы принимаете? Что должно быть у человека?

— Все! Если мы кого-то берем… Посмотрели на него при собеседовании, при встрече, по документам, вроде бы этот человек может быть претендентом для работы здесь. Потом начинается: вот я своему заму Андрею Павловичу Веревкину и профильному специалисту даю поручение – ну-ка разберитесь с этими товарищами: где живут, как живут, какие соседи, как они с соседями ладят, какие дети, вплоть до того как эти дети учатся. И когда все у них срастается, совпадает, после этого мы говорим: хорошо, мы вас берем. Мы делаем очень серьезный отбор, чтобы не ошибиться. Потому что люди у нас в округе балованные: если кто-то приедет, да их не устроит, они тут же начнут: «Да кого ты взял? Да зачем?»

— Вы против того, чтобы люди держали скотину?

— Я всегда боролся с личным хозяйством. Боролся как? Есть известный способ Никиты Хрущева, когда он просто отбирал скот у людей. Разрешали держать скот строго по нормам: столько можно, столько нельзя. Я по другому пути иду: создаю им максимум условий. У нас в самом большом количестве выдаются корма, самые дешевые. Дошел до того, что все у нас бояре, не хотят скот пасти. Вот с соседнего аула взял семью, дал им квартиру с условием, что они будут пасти скот. Они уже несколько лет пасут. А наши уже все. Держать скот хотите, пасти не хотите, интересные люди! Но с другой стороны, я сам вырос в селе и понимаю, что такое хозяйство. Человек на работу идет уже уставший, и потом он уже с обеда себя готовит к этому хозяйству. У него и огород, и картошка, и скотина. Сейчас у нас в домашних хозяйствах поголовье катастрофически сокращается с каждым годом. За скот держатся пенсионеры – больше по привычке. Я сокращению поголовья рад и всячески этому способствую. Даже те, кто коров держат, молочко пьют с магазина, а свое отдают за бесценок или творог делают, или свиньям выливают.

«Здесь была территория запоения»

— Что вы делаете, если человек начинает пить?

— Тут два подхода. Если этот человек коренной, здесь родился, то мы с ним воюем до изнеможения. Мы его уговариваем, агитируем, наказываем, даем деньги на кодировку. Мы за него бьемся до упора. Если этот человек каким-то образом чисто случайно к нам проник — через родственников, то с ним короче – вещички собирай и ариведерчи! Есть на Рен ТВ передача «Территория заблуждения», вот здесь была территория запоения. По советской практике всегда выдавали зарплату и аванс, а здесь выдавали только зарплату. Я когда пришел, спросил – почему? Здесь был главный бухгалтер, и чтобы бороться с запоем, он такое придумал. Не знаю, как они проголосовали за это на общем собрании. Я начал работать, смотрю: там с похмелья, там бухают. Дождался, прошло 20 дней, выдали зарплату, прихожу утром на планерку — три человека сидят. Зарплату дали, теперь дня три всех будет колбасить. Оказывается, это в порядке вещей.

— Как вы с этим боролись?

— Страшно боролся, один раз дошел до рукоприкладства. Но года через два-три мы тоже стали аванс выдавать. Кое с кем пришлось расстаться. Нельзя сказать, что мы сегодня это дело искоренили, но если сравнивать то, что сегодня, и то, что было, это несопоставимо.

— Безработные у вас есть?

— Нет. Мы приглашаем на сезонные работы строителей — больше 100 человек. Они летом отработали, на зиму уехали. Зимой мы не строим, обходимся своими силами.

— Как вы думаете, до какого числа жителей может расти аульный округ Родина? У вас же есть планы на будущее?

— Здесь все взаимосвязано. Количество рабочих увеличивается за счет того, что мы открыли новые производства, какие-то вещи усилили. Тоже строительство, раньше вообще были одни наемные. У нас не было котельной, а теперь есть служба. Появился молочный завод, теперь строим зерновой терминал. С одной стороны мы запускаем более производительные мощности, с другой стороны, мы открываем новые производства. В общем, население у нас увеличивается. Сейчас в садике100 детей, такого никогда не было. Садик на 140 мест, запас есть. Планов, задач о том, что мне надо увеличивать население, я не ставлю. Но если мы какие-то производства запускаем, допустим, терминал, там нужны дополнительные руки, мы сразу же параллельно строим жилье. Плюс рынок жилья мы здесь полностью контролируем. Если кто-то умер, мы сразу же это жилье покупаем, ремонтируем, и отдаем молодым. До тех пор, пока они будут здесь работать, они будут здесь жить. Когда они выйдут на пенсию, они тоже там будут жить. Сегодня я не боюсь, что кто-то побежит в Астану на работу, но был период, когда были такие желания: когда начался строительный бум, появились шальные деньги.

— Все сильно завязано на вас, это ручное руководство. Вы не боитесь, что без вас здесь все развалится?

— Боюсь. Есть такой страх, такая угроза. И этот страх подогревают сами люди. Они говорят: «Если ты вдруг куда-нибудь, то что будет?» Это, кстати, меня всегда и сдерживало какие-то планы строить, куда-то уходить. Потому что я вижу в глазах людей неподдельный страх — что же будет, если я уйду? Какие-то шаги я с некоторых пор начал предпринимать для того, чтобы обезопасить и стабилизировать эту ситуацию, но не могу сказать, что сегодня Родина готова к смене, не потому что у меня очень большое самомнение. Здесь во многом движение Родины, наше движение вперед базируется на жертвенности. Я себя давным-давно принес в жертву этому предприятию, этому коллективу. И если сегодня что-то делается, то только за счет того, что я могу годами не ходить в отпуск.

— Когда вы в последний раз были в отпуске?

—В этом году отдыхал 12 дней в Индии, а до этого три года не отдыхал. А бывали периоды, когда я пять лет не брал отпуск, то есть такой ценой вот это все делается. Поэтому, конечно, надо было бы подумать и над этим вопросом. Но шашкой машешь, думаешь, ты полон сил, еще рано думать об этом и все такое, но время от времени такие мысли приходят.

— Каким может быть в вашем случае выход: найти приемника или людей научить быть более самостоятельными?

— На эту тему я много размышляю. Кстати, не только на базе своего хозяйства и других. Я еще с советских времен следил, смотрел опыт всех передовых коллективов. Статистика плачевная: пытались брать директоров там, где мощное предприятие, там, где лидер яркий. Вот он прекрасный специалист, агроном, зоотехник. Его берут оттуда и погружают в… директоров где обычно меняют? Где слабее хозяйство. Его берут, туда ставят и все, он мгновенно сдувается. Он привык к комфорту, к порядку. Все там сделано, одно слово и все пошло. А тут нет, дорогой. Тут надо нагреваться, тут надо встать и стоять. У нас недавно авария произошла, электроэнергию отключили и рванула теплотрасса ночью – где-то в 11. И я стоял до 10 утра, пока не устранили. И людей не отпускал и сам стоял, следил, потому что нельзя иначе. Я мог бы, конечно, кому-то поручить, сказать – ты давай докладывай и все такое. Это было бы не то и сами люди не так бы это восприняли. А когда сварщик оглядывается и видит, что я сам стою и оперативно включаюсь, он по-другому относится. И когда берут этих, успешных, перекидывают их, они раз и поплыли. Поэтому здесь пытаться у себя вырастить человека очень сложно. Это возможно только в том случае, если он будет привязан к собственности, будет какая-то наследственность, будут какие-то связи, что на нем будет этот крест, вот тогда — да. А просто – ну надо найти еще такого дурака, который подпишется.

— К вам часто приезжают для обмена опытом. У них потом что-то получается?

— Когда я куда-то потом еду и вижу, что кто-то что-то перенял, мне это нравится. Но когда я вижу, что приезжают по обмену опытом и ходят с такими пустыми глазами… его либо аким прислал, либо хозяин, он сюда приехал просто походить. И ходит с таким видом: ну да, конечно, им-то можно. Крыши у меня нет. Вот, говорят, президент меня любит. Любит он меня за что? За мой труд, наверное, не за красивые глазки. Никто за меня не работает. История нашего предприятия во многих вещах уникальная. Нам ни разу никто ничего не списал. 28 лет я здесь, и ни рубля, ни тенге, ни цента никто нам не списал. Мы всегда сами отвечали за свои обязательства.

Кулагин, когда вернулся второй раз акимом области, сразу сказал: «Иван, давай соберем директоров, давай им покажем, вдруг кто-нибудь проникнется». Ну, приехали, разбились по группам, и потом мне рассказывают – там возмущение: им-то все дают, фонды, бесплатные кредиты, такие реплики ходят: что, вы ценники в магазине ночью вешали? Увидели там мясо по 800 тенге. Да это очковтирательство! Если ты даже считаешь, что это фикция, если ты этому не веришь, приедь сюда вне делегации, вне маршрута, посмотри на ценник и потом позвони и скажи: «Слушай, ты гад, ты бессовестный, нам мозги пудрил, а оказывается, это фикция!» Тебя аким области для чего привез? Для того, чтобы ты поверил в свои силы, для того, чтобы ты зарядился. Ты должен смотреть на другое. В сельской местности магазин по принципу самообслуживания, где вы такое найдете на селе? То есть уровень культуры у людей высочайший. Я здесь никогда машину не закрываю. Понимаете? Но есть люди, которые приезжают для того, чтобы что-то перенять, взять. Таких, к сожалению, очень мало. В основном приезжают с пустыми глазами и уезжают с пустыми глазами.

«У нас здесь много есть уравниловки»

— Каждое успешное хозяйство завязано на фигуре руководителя?

— Обязательно, в первую очередь. Нам только сейчас дали возможность это понимать. Советская идеология говорила, что движущая сила истории — массы. А вожди это уже так. Ну, вот массы. Возьмем на примере страны. Вот не оказалось бы у нас лидера, вождя настоящего и весь наш замечательный, прекрасный, идеальный народ Казахстана, с которого начинается Конституция, чтобы сделал? Ничего. Потому что должен быть всегда – хоть возьми государство, хоть возьми бригаду, лидер. Есть лидер – есть результат, нет лидера – нет результата. Даже у сегодняшней Родины можно найти наиболее успешные отрасли и наименее успешные, отстающие. Отчего это зависит? Один директор, один климат, одни люди. Почему? Ну, нет у него изюминки, не лидер он и все. Вот и результат такой. А я в текучке, в решении больших проблем, сложных. До каждого момента не дохожу, порой сдерживает вот что: посмотрите город. Там совершенно другое построение бизнеса, взаимоотношение людей. Ну в городе как – у руководителя закончилась работа, вышел, охранник закрыл за ним офис и все, до свидания. Здесь же все по-другому, нравится – не нравится, это большая семья. Я знаю все: кто родился, кто заболел, кто умер. За каждого борешься до последнего. Уже ты понимаешь, что этот человек не тянет, но куда его деть? Вот сейчас я его сниму, для него это трагедия. Это сразу родственники, соседи, коллеги: «Тебя кинули». Это не так как в Астане – взял документы и устроился в другую организацию. Поэтому прибегаю к таким вещам в крайних случаях.

— У вас в Родине получился симбиоз социалистического и капиталистического подхода?

— Мы еще далеки от построения капиталистических отношений. Из капиталистического у нас здесь право собственности, а все остальное пока, к сожалению, социалистическое. У нас здесь много есть уравниловки. Мне надо было вытягивать предприятие из болота. А здесь не всегда можно только шашкой рубить. Кое-где нужно тонко и очень долго чего-то добиваться и ждать. Не всегда проходят номера. Не всегда можно нахрапом, есть вопросы, которые должны созреть. Вот допустим, много зелени. Но ведь ее не было. И не просто зелени. Мы сейчас делаем качественное обновление. Если вы заметили, улица Мира – та сторона смотрится голой, потому что все деревья вырубили, ставим новую теплотрассу, заборы, а сосны еще не подтянулись. Мы в черте села высаживаем благородные породы деревьев: сосны, если, березы, дубы. Но это не значит, что этого желания и этой идеи у меня не было 28 лет назад. Было. Если бы 20 лет назад я всех начал душить – давайте деревья садить, они бы сказали – он не знает, будет ли он завтра коров доить, про какие деревья он говорит? Есть вещи, о которых мы знаем, в которых убеждены, что это правильно, но не то, что делать, провозгласить их невозможно. И надо постепенно к этому двигаться.

—Вы ежедневно поставляете 45 тонн молочных продуктов в Астану. Вы будете увеличивать объемы?

— Да, мы сегодня около 40% сырого молока покупаем. Принципиально не покупаем молоко у частного сектора, даже здесь, на своей территории, потому что я не доверяю качеству этого молока. Покупаем там, кому доверяем. Но мы должны наращивать объемы. Думаю, нам реально дойти до 40 тонн суточного надоя самим. Сейчас мы доим 23 тонны. Будем увеличивать поголовье и надои – для этого мы строим еще один комплекс.

— Астане повезло, мы в Алматы сидим на восстановленном молоке.

— Ой, Алматы – это сплошной порошок. Я зашел в магазин, посмотрел – никто не пишет, что это порошок. Все пишут натуральное, но это не молоко.

—Но Казахстан же может обеспечить себя натуральным молоком?

— Может. Должен это сделать. Очень много сделано в последние годы, но я считаю, что сделано реально меньше, чем можно было. В самый последний момент чего-то нам не хватает.

— Чего? Желания? Воли?

— Я думаю, это больше лень. Вы посмотрите, что такое молоко и что такое животноводство. Это выходных нет, праздников нет, ничего нет. Каждое утро в шесть часов доярка должна доить корову. Другое дело растениеводство: посеял, время прошло, убрал урожай и на покой. По рентабельности растениеводство лучше животноводства. Головной боли меньше. Молоко – 365 дней в году, 24 часа в сутки. Попробуй что-то где-то не включится, где-то не сработает. Все, сбой, потери, катастрофа. И вот поэтому подавляющее большинство занимается растениеводством. При большом желании вопрос натурального молока мы могли бы снять с повестки в Казахстане. Те деньги, что крутятся в сельском хозяйстве, надо направить на молоко и мясо с тем, чтобы очередь выстроилась из тех, кто будет строить очередной комплекс. Тогда появится натуральный продукт. А там уже рыночный механизм – кто выстоял, тот выстоял.

— Вы в этом году будете запускать завод по производству кумыса?

— Да, но есть большой вопрос. Когда мы начали копать вглубь, выяснили, что кумыс с молоком на одном заводе нельзя производить. Совершенно разные используются закваски – другая среда. Но мы от идеи не отказались, просто на осуществление понадобится больше времени, а не так как казалось с разгона. Примитивно делать я не хочу. Я хочу, чтобы наш кумыс был таким же брендом, как и наше молоко «Родина».

— Посевная в этом году затягивается из-за погоды.

— Катастрофически затягивается. Мы в это время уже никогда не сеяли. А на сегодняшнее утро у нас посеяно 25%. (Интервью записывалось 1 июня - прим. автора)

— Как это повлияет на урожай?

— Пока сложно сказать. За привычные оптимальные сроки мы уже вышли. Но кое-какие способы мы апробируем. Пока еще это не трагично, рано о чем-то говорить. Все зависит оттого, как сложится в целом вегетационный период, осенний период уборки. Конечно, риски увеличиваются, но сказать, что это трагично – нельзя.

—Такая ситуация у вас уже была?

— Такой ситуации не было. Но был 1998 год — жесточайшая засуха. Весна была благоприятной, все складывалось хорошо, мы сеяли, растения развивались. Потом в конце июля жуткая жара и мы получили самый низкий урожай за все мои годы здесь – 7,8 десятых центнера. Это было в два раза больше чем в районе, но для нас это было самое жесткое испытание.

— Самый лучший урожай?

— 21, 5 в 1992 году. В 1987 году Родина получила урожай ниже средне районного, а за последующие 28 лет только один раз Родина имела урожай ниже, а все остальные годы урожай всегда был выше и разница растет.

— Я знаю, что вы субсидируете получение высшего образования роднинцами, и часть из них уже не возвращается.

— За мою карьеру здесь более чем 250 человек получили дипломов о высшем образовании. Куда мне их девать? Я не могу их солить. Поэтому изначально, когда мы на эти шаги идем, мы знаем, что все они не найдут здесь применение. Я бы так сказал: меня редко посещает разочарование оттого, что тот, кого я хотел бы здесь видеть, уехал.

— Часто бывает так, что человек уехал, а потом решил вернуться?

— Да.

— Вы принимаете обратно?

— Да. Ну как я его не приму? Здесь его родители, дом. Ну, он уехал, кто-то учиться, кто-то погнался за золотыми горами. Люди агрессивны в этом отношении, они говорят: зачем берешь обратно? Ну что теперь? Кто в своей жизни не ошибался? Нельзя из этого делать трагедию, ставить метку – вот он такой-сякой, он уехал. А бывает кто-то поехал, набрался опыта и приехал уже с новой силой. Есть ребята, которые выучились и поехали искать счастье, там попробовали, там. Обещают много, Астана город очень больших возможностей. Там пообещали, там кинули, там не поняли. Потом съемная квартира, потом ипотека, потом кабала. А тут все условия. Он женился, приехал к нам. Ну что я скажу? Я буду решать завтра кадровый вопрос, и я его решу. Тут в субботу-воскресенье проходу нет, едут со всех сторон, просятся к нам работать и жить. Чужой человек будет работать на этой машине, хорошо будет работать, но мне будет спокойнее и сподручнее, когда работает наш местный. У него родители здесь, брат, сестра. Я понимаю, что то, что я в него вкладываю, это аванс, и он все это отработает. А тот, который залетел на нашу красоту, на нашу культуру, у него еще пропеллер заработал, он дальше рванул.