Светлана: Почему новая локация? Людей ходит мало?

Ян: Нет, людей достаточно. Да мы и не рассчитываем на людей, которые просто проходят мимо. К нам приходят свои, поэтому мы и назвали наш бар «Туыскан» - «родня». Но я человек, который привязан к ауре, для меня энергетика важна – и я чувствую, что что-то не так, чего-то не хватает на каком-то энергетическом уровне. Новое место мы пока не нашли, но думаем над этим.

Светлана: А почему захотелось открыть свой бар?

Ян: Мне было интересно создать место, где мне самому было бы комфортно – место, где можно было бы потусоваться, пофотографировать моделей, куда можно было бы позвать друзей после недели моды.

Светлана: Вы бар ведь вместе с друзьями открыли?

Ян: Да.

Светлана: Не сложно с друзьями работать?

Ян: Сложновато, конечно. Но это большая ответственность – в плане финансов тоже, и самому тянуть все не было возможности, да и желания, - а тут удобно, есть друзья, которым доверяешь, и которые знают, что делать в силу своих определенных навыков. И ты можешь с ними собраться вместе и делегировать какие-то моменты. Я, например, занимался дизайном и промоушеном, раскруткой. То есть, теми вещами, в которых у меня есть знания и связи. Деньгами мы складывались вместе.

Мади: Кто-нибудь из твоих друзей-партнеров имел к моменту запуска бара опыт в ресторанном бизнесе?

Ян: Один из нас, Артем, открывал рестораны в качестве наемного специалиста. На его опыт мы больше всего и полагались.

Мади: Вообще, кроме бара, у тебя есть и другие бизнесы, так ведь?

Ян: Модельное агентство, была раньше коллекция одежды, студия фэшн-фотографии, и Mercedes Benz Fashion Week, где я соучредитель и организатор.

Мади: MBFW – это международная франшиза. Сложно было завести ее в Казахстан?

Ян: Сложно, да. По поводу Казахстана существует определенное мнение – что это страна третьего мира, где нет индустрии моды в принципе, для них (держателей франшизы – ред.) это развлекаловка такая. Они отдавали франшизу, не особенно доверяя, что это будет что-то серьезное, и сильно опасаясь за репутацию своего имени. С другой стороны, у нас открылся Esentai и зашел Saks (магазин Saks Fifth Avenue – ред.), пятый в мире всего, открываются международные модные журналы, и мир моды как-то поворачивается в нашу сторону. Это все равно показывает, что интерес к нашему региону в фэшн-индустрии есть.

Светлана: У нас в стране есть две недели моды. Не слишком ли много?

Ян: Не слишком. У нас около 40 дизайнеров – поделить их на две недели моды, и получится достаточно для контента двух недель моды. Да к тому же это разные ценовые категории, разные цели, разные форматы.

Мади: Знаешь, лет 10-15 назад, когда открывались Almaty Fashion Week и Kazakhstan Fashion Week, тоже много говорилось о том, как нехорошо в стране у нас с модой, и как все эти фэшн-недели ситуацию исправят. И вот, столько времени прошло – а воз и поныне там, выходит?

Ян: Но, знаешь, если взять ситуацию глобально, то вот есть, например, Япония. И там ведь есть мода? Однако на мировой карте моды ее нет – там все еще только четыре модные столицы. Это Нью-Йорк, Милан, Лондон и Париж. И вот даже Японию не включают в этот пакет – а насколько мы здесь отстаем от Японии…

Мади: То есть, мода у нас все-таки есть, но…

Ян: Но она локальная. Алматинская, казахстанская, немного центрально-азиатская, но на глобальной арене она не представлена.

Мади: Тогда есть ли смысл этим заниматься? Вот вы что делаете?

Ян: Ну вот, к примеру, мы взяли под свое крыло дизайнера Леонида Жеребцова. Он сделал свой первый показ с нами. Мы пригласили фэшн-скаутов со всего мира. В рамках недели проходит конкурс, в результате скауты выбирают Леонида, везут его в Лондон, где представляют уже байерам из разных стран, которые закупают одежду. И они покупают его вещи для продажи в Москву и другие города. То есть, сейчас он продается в пяти-шести городах по всему миру. До участия в MBFW он продавался только в Алматы.

Мади: То есть, модель такая: вы находите дизайнера, при помощи MBFW он получает международное промо и выходит на международный рынок, вы получаете долю с продаж?

Ян: Пока мы такой вариант не рассматриваем, но хотели бы работать так. Мы сейчас хотим встать на ноги, показать, что именно мы можем сделать, и затем уже начать работать с дизайнерами на договорной основе. Сначала ведь у нас не было примеров такой работы, чтобы мы могли дизайнеру показывать: вот, Жеребцов продается там-то и там-то. Сейчас таких успешных примеров уже 4-5.

Светлана: А какие, кроме Жеребцова?

Ян: De Guise (Y.A & De Guise, дизайнерский дуэт Анастасии Евтушенко и Наргис Тасыбаевой – прим. ред.) - они были в Париже, Динара Нурлан выставлялась в Лондоне, Данила Окай (Данила Кучумов, марка Khan Kuchum – прим. редакции), кажется, планирует выставляться в Киеве или Нью-Йорке, — сейчас не вспомню. Просто это на самом деле не моя зона ответственности в работе над MBFW, но я слышу, что происходит активная деятельность.

Мади: Ну, вот еще и это интересно – ты упомянул, что у тебя была в прошлом коллекция одежды. А почему, собственно, была? Кому как не тебе заниматься созданием коллекции?

Ян: Я попробовал один раз, и понял, что игра не стоит свеч. Потому что это замороженные деньги. Ты вкладываешь их в ткань, ты шьешь коллекцию, только через полгода ее покажешь на Неделе моды, только, условно, в октябре ты сможешь ее начать продавать. Слишком долго ждать возврата вложенных денег. И неохота ради этого напрягать все свои связи. Я вообще не люблю просить. А надо постоянно звонить своим клиентам, каким-то своим подружкам, пропихивать свои коллекции. Надо летать куда-нибудь в Стамбул, покупать стометровые рулоны ткани, нанимать дизайнеров (я, например, сам не дизайнер – я нанимал), открывать магазин, всем платить… Короче, этим надо заниматься постоянно. Поэтому наши дизайнеры занимаются только дизайном одежды – ни на что другое времени не остается. А я так не могу.

Светлана: А есть вообще у нас дизайнеры, кроме перечисленных, с международным потенциалом, с шансами пробиться на глобальный рынок?

Ян: Есть. Талантливых ребят много. Но эту работу же надо еще и поставить правильно. Должны быть специалисты, которые будут заниматься разными обязанностями – профессиональные SMM-щики, например, или люди со связями в мировой индустрии, которые смогут этот лукбук привезти, допустим, в Милан и правильно его там подать. А у нас дизайнеры занимаются всем сами – сами шьют, сами проводят съемку, сами надевают свою одежду, привлекают каких-то опинион-лидеров в инстаграме, пишут им сообщения – «здравствуйте, я дизайнер такой-то». В конце концов, все упирается в то, что нужно больше денег – на старте, и дальше. А больше денег – это дороже продукция. И покупатель опять встает перед выбором – у Жеребцова ему купить, или международного сетевого магазина.

Мади: Тогда, видимо, надо ждать часа, когда какой-нибудь богатый меценат обратит свое внимание на модную индустрию Казахстана – ведь у нас много людей, у которых денег куры не клюют.

Ян: Меценатство, мне кажется, все-таки про большие проекты. Меценаты поддерживают галеристов – а там совершенно другие деньги и другое общество. Короли, высший свет. А мода им неинтересна.

Мади: Но тогда государство могло бы помочь – хотя бы с MBFW. В конце концов, любая серьезная неделя моды, особенно франшизная, как ваша, - это событие международного масштаба. А наш МИД, помнится, всегда выделял какие-то немалые суммы на страновой пиар. К этому источнику не получалось прильнуть?

Ян: Обращались. Просили акимат городской – и просим, - выделить нам помещение под проведение MBFW. Ведь это на самом деле очень важно.

Мы везем в страну каждый сезон 20 человек, находящихся в топе мировой моды. У каждого, условно, по 500 000 подписчиков. И все они поворачивают свои головы в сторону нашей страны и говорят: «О, Анна Делло Руссо полетела в Казахстан?! Наверное, там что-то крутое происходит». Конечно, это пиар страны.

Это индикатор прогресса в индустрии моды Казахстана. И привезти ту же Анну, условно, стоит 30-50 тысяч долларов – наверное, страна могла бы себе позволить привезти таких серьезных персонажей на неделю моды. Но государство вкладывается, например, в спорт. В футбол, в бокс. А ведь в Казахстане есть не только спорт – здесь есть художники, культура. И мода есть. И можно было бы в нее чуть-чуть вложить.

Светлана: Поговорим о вашем модельном агентстве. Сколько у вас сейчас моделей работает?

Ян: Около трехсот.

Светлана: Все девушки?

Ян: В основном, девушки. Потому что мужскую одежду никто в стране не шьет.

Мади: Как ты выбираешь моделей?

Ян: Они должны быть как полотно, на котором можно нарисовать все, что угодно, но при этом они индивидуальны, они личности, люди с изюминкой. Не по стандарту красоты, к которому мы привыкли. Не все должно быть ровно. Я беру людей по их запоминаемости.

Мади: Эта запоминаемость не связана с какими-то выдающимися внешними данными?

Ян: Нет-нет. У нее может быть любое лицо. У нее может быть изюминка в руках, в поведении, в манере общения.

Светлана: Ты можешь идти по улице, увидеть человека, понять, что вот он тебе нужен, и подойти к нему?

Ян: Я так и делал, когда начинал. Когда у меня еще не было студии, у меня просто была база в компьютере. Если мне нравилась девушка, я подходил, давал визитку, фотографировал ее – просто на телефон, - для себя, для теста, записывал ее номер. И она оказывалась у меня в базе. Когда была какая-то съемка, я показывал фото клиенту, если она ему нравилась, мы звали ее.

Мади: Часто бывало так, что девушки говорили тебе: «Да конечно, дай телефончик, - ко мне уже пять раз так подкатывали!»

Светлана: «А вы точно продюсер!?»

Ян: Не часто, но бывало. Замечательные личности были, такие офигенные могли бы быть модели - но, видимо, у нее другие принципы, мораль, стереотипы, опять-таки. Да и мужчине сложно подойти к девушке, поэтому сейчас у меня скаутом работает девушка.

Светлана: А есть какие-то тренды на мировой модельной арене?

Ян: Ну, сейчас популярны азиатки. Особенно модели из Китая. Скандинавки в моде. Альбиносы, девушки с необычной внешностью – легкой ассиметрией лица, например. У нас же в стране существует до сих пор определенный стандарт красоты – высокая, пухлые губы, большая грудь…

Мади: И, главное, стройная. И вот одежда на них смотрится великолепно – а потом простая женщина с нормальными женскими формами это платье на себя наденет, и беда.

Ян: Ну, это же маркетинг, это как реальность и ожидание. Показывают на высоких, на худых, чтобы это красиво сидело. Вы думаете, манекены сделаны по подобию человека? Там формы совершенно другие. Например, если у нас ноги круглые, то у них овальные, это сделано для того, чтобы брюки хорошо сидели. Талия у них другой формы. Все это сделано по стандартам «как лучше продастся».

Мади: Ты достаточно необычно для Алматы одеваешься…

Ян: Сейчас я уже нормально одеваюсь.

Мади: Но в целом ты одеваешься… интересно. Комфортно в Алматы носить одежду, которая отличается от одежды большинства?

Ян: Мне в принципе комфортно, может быть, потому что у меня такой склад ума. Мне в принципе без разницы, что обо мне думают, и я одеваю то, что мне нравится. Чтобы не сливаться с общей массой.

Светлана: А люди на улице на тебя как реагируют?

М: У нас ведь и побить могут за экстремизм в моде…

Ян: Не били, это точно. Но менты как-то раз остановили. Я гулял после KFW. Спросили: «Ты откуда? Почему так странно одет? Ты нормальный?»

Светлана: А что было на тебе?

Ян: Да я не помню, платформа, что-то такое... Все было мужское, но их заинтересовало. «Ты вообще нормальный? Может, повезем тебя в психушку? Я говорю: «Ребята, мне кажется, это вы неадекватны».

Мади: У меня такое ощущение, что мода и одежда становятся все более унисексуальной.

Ян: Я думаю, что вообще в принципе все сейчас меняется. Сейчас, на июль 2015 года, после того, как Брюс Дженнер поменял пол, естественно, это начало приобретать странный характер… Может и хорошо по отношению к меньшинствам, нетрадиционщикам, людям, которые хотят сменить пол но это сейчас пропиарено, ангажировано очень сильно. Сейчас бренды снимают лукбуки женской одежды на мужчинах. Наверное, сейчас это переходит в стадию замены одного на другое. Мужчины становятся женщинами, женщины мужчинами.

Светлана: Это хорошо или плохо?

Ян: Нет «хорошо или плохо», просто так происходит. Это просто цивилизация идет к этому. Это этап, который должен произойти.

Светлана: Как родители относятся к твоему стилю одежды?

Ян: В принципе нормально. Они понимают, что у меня творческая работа.

Мади: А сами они люди творческие?

Ян: Нет, мама работает HR-менеджером в нефтяной компании, папа работает в страховой компании. Они у меня достаточно толерантные, лояльные.

Мади: Ты вырос в Актау. Когда ты переехал в Алматы?

Ян: В 2000 году, 15 лет назад. Родители по работе переехали, и я перевелся сюда в школу. После окончания школы поступил в КИМЭП на менеджмент и маркетинг. Потом поехал в Дубаи, работал там продавцом квартир для русского рынка, потом вернулся в Алматы, чуть-чуть поработал, поехал в Шанхай, я все себя искал, учился там на дизайнера одежды, учил китайский язык, и просто полтора года тусил. Потом вернулся сюда, проработал год в нефтяной компании, заработал деньги и поехал в Лондон учиться. Лондон был моей последней ступенью в образовании.

Светлана: Как уживаются творчество и бизнес-жилка?

Ян: Прекрасно! Если бы я был на 100% творческим человеком, то, наверное, сидел бы, бедствовал и творил просто, не зная как это продать. Если бы я был бы на 100% финансистом, или менеджером, я бы, наверное, ничего бы не смог творить. Во мне 50 на 50 сочетаются эти качества. Я не могу сказать, что я нереально творческий и с утра до вечера творю. Мне это надоедает. Я человек, которому многое надоедает. Мне надоедают люди, которых я вижу каждый день, занятия, которыми занимаешься постоянно. Мне нужно куда-то расти, идти, открывать для себя новые вещи, в которых я не шарю. Например, бар.

Светлана: Фотосъемка надоела?

Ян: Она не надоела, она приобрела рутинный характер для меня. Если бы мы жили в стране, где каждый день рождаются гениальные дизайнеры, миллиард моделей, офигенные визажисты и парикмахеры, локации, исторические здания, - и творчество бы перло, ты бы этим занимался каждый день и тебе бы это не надоедало. Но у нас все ограничено, во всем, что я сказал.

Алматы, при всей моей любви к этому городу, – это ограничения. Я могу выглядеть как человек, который все скидывает на страну, но это правда.

Я не могу сказать, что у нас много шикарных дизайнеров, с которыми мне хочется встречаться, снимать, чтобы они вдохновляли тебя своей коллекцией. Многие сейчас просто копипастят. Я бы даже бесплатно фотосессии делал, если бы это все офигенно было. Поэтому приходится себя занимать чем-то другим.

Мади: Скажи, пожалуйста, чем студия занята сейчас? Что составляет большую часть заказов? Богатые женщины? Глянцевые журналы?

Ян: 70% — частные портфолио, т.е. заезжаешь домой, фотографируешь в интерьерах, в одежде, с детьми. 30% — непосредственно связано с модой: лукбуки, кампейны. Интереснее, конечно, мода.

Мади: В финансовом отношении частные съемки выгоднее?

Ян: Конечно. Все, что касается моды, переходит в стадию внутреннего ковша, в котором все варятся. Журналы не платят много, потому что мало рекламы, - соответственно мало денег.

Мади: Скажи, а среди частных заказчиков бывают такие, с которыми неприятно работать?

Ян: Да. Но я наконец-то достиг такого момента, когда могу выбирать людей, с которыми я хочу работать. Я часто работаю с людьми, с которыми у меня какая-то странная связь. Кармическая, космическая, но не финансовая. Снимать тупо за деньги я не могу, тогда из меня ничего не прет. Должна быть какая-то золотая середина.

Мади: Понятно, что ты не репортажник, но если какая-нибудь взбалмошная миллионерша захочет, чтобы ты снял свадьбу, согласишься?

Ян: Свадьбы я снимал, в этом нет ничего такого. Но опять-таки, все зависит от формата свадьбы. Если невеста скажет: «Я надену саукеле и буду стоять у лошади, мой жених будет сидеть на коне, а я у его ног», то это немножко не мой формат, я отказываюсь от съемок. Но есть свадьбы, на которых получаются фотосессии-оторвы. Когда люди любят поиграть друг с другом, поприкалываться над собой. Мы как-то арендовали отель, пили там шампанское, молодые друг с другом играли, было весело. Это было вдвойне приятно: ты бухаешь, снимаешь и зарабатываешь!

Светлана: Было ли желание уехать? Поменять страну?

Ян: У меня всегда есть желание переехать.

Светлана: А что мешает?

Ян: Смотри, я бы в свое время мог остаться в Лондоне. Но если бы я остался в Лондоне, мне понадобилось бы лет 30-40, чтобы мое имя написали мелким шрифтом в газетенке. А так как мы люди творческие, у нас есть амбиции, цели, мы хотим, чтобы было побыстрее. Тем более я Рыбы, мне нужно прямо сейчас и все сразу. Поэтому я понимал, что казахстанский рынок легче, ты знаешь менталитет, у тебя есть родные, друзья, ты знаешь, как все это работает.

Светлана: Как и когда появился Yan Ray?

Ян: Пять лет назад. Мы изучали историю фотографии, я работал в модельном агентстве – снимал девчонкам портфолио, и в то время мы изучали Мана Рэя – художника-фотографа.

Мади: Аян и Yan – это разные люди?

Ян: Я путаюсь, иногда эта грань стирается. Иногда это один человек, иногда это разные люди. Не знаю, я к этому так серьезно не отношусь.

Мади: Ты говорил о своих творческих поисках. Шанхай, Дубаи, работа в нефтяной компании, риелтором, дизайн одежды, и, наконец, фэшн-фотография. Как ты пришел к фотографии?

Ян: Я всегда, с детства хотел заниматься модой. В моей жизни всегда все происходило очень случайно. Я никогда ничего не планировал, не думал, что мне надо сделать вот это, чтобы добиться вот этого. Я просто сейчас увлекаюсь дизайном человека, где расписано, что в человека при рождении закладываются определенные функции, и я себя определил к манифестирующему генератору. Вообще существует пять видов людей. Манифестирующий генератор — такой тип людей, которым судьба всегда что-то преподносит и спрашивает: «А хочешь? Пойдешь или нет? Будешь или не будешь?». Чем больше я углубляюсь в эту книгу, тем больше я понимаю, что все в моей жизни было именно таким образом. Как-то предложили поехать в Китай, изучать китайский язык, кто-то сказал мне про условия, мне показалось, что это недорого. Приезжаю в Китай, мне там говорят, чтобы получить визу, нужно устроиться в университет. А я живу возле университета по дизайну. Я понимаю, что не хочу тратить деньги на дорогу и решаю поступить в этот университет. Я получаю там образование, визу. Вот таким образом же все подошло и к фотографии.

Мади: Но на этом ты не остановился?

Ян: Нет. Когда я приехал в Алматы, во мне включился Аян, который учился в KIMEP, который говорит: «Какие минимальные вложения тебе нужны для фотостудии и как при первой фотосессии окупить затраты?». Все очень просто. За 2 тысячи долларов я купил один фотоаппарат, одну вспышку, за одну-две съемки я заработал 2 тысячи долларов, все мои расходы окупились.

Светлана: Вернемся к моделям. Вот, представим, ты стала «Мисс Казахстан». Насколько сложно будет тебе сделать карьеру на международном рынке?

Ян: Зависит от самой модели. У нее открываются огромные перспективы. Это все дело случая. Если ты не знаешь английского языка, это уже проблема. Допустим, съемки делают в Прибалтике, в Риге. Ты летишь в Ригу, знакомишься с продюсерами, менеджерами Maybelline, AVON, получаешь контракт в Польше, в Польше живешь год, потом знакомишься с Европой, летишь на два дня в Монако, знакомишься там с Дианой фон Фюрстенберг, она тебе говорит: «Я хочу, чтобы ты была моим лицом!». Ты говоришь: «Да, я согласна», а не начинаешь включать «Ой, я не знаю, мне надо подумать», «Что папа скажет?», «Все подумают, что я проститутка, если я снимусь в нижнем белье для вашего бренда».

Мади: Скажи, пожалуйста, модели-казашки и модели-не казашки отличаются? У нас же сейчас пестуется образ казахской девушки – такой гордой, но целомудренной и кроткой дочери степей.

Ян: Со славянками, конечно, проще. Они более раскрепощены. Во всем.

Мади: Почему?

Ян: Видимо, гены, семья, образование, круг общения. Все это сильно влияет. Так же как у китаянок – у них очень традиционные семьи, и даже будучи офигенными моделями, у них есть свои принципы морали: я не могу это, я не готова. Я на самом деле очень люблю людей, которых есть за что вспомнить. Люди должны быть запоминающимися. Для меня, чем отвязнее ведет себя человек – в рамках дозволенного, конечно, - тем интереснее. Начитанность, образование тоже важны. Когда начинающая модель спрашивает как стать модельером, я уточняю – моделью? Нет, модельером, они по подиуму ходят. О чем тут говорить? Она может быть внешне очень крутой, но если рот откроет, то все.

Мади: Творческим людям свойственны депрессии, самокопание, самоанализ. Что тебя спасает? Походы к психологу, медитации, чтение эзотерических книг?

Ян: Я люблю книги эзотерические, я люблю путешествия. Я человек очень экономный, я не трачусь на то, что мне не нужно. Но без проблем потрачу на путешествия. И я люблю постоянно менять что-то в себе, но не до самодурства, а чтобы понять, почему я такой. Я узнаю себя, я пытаюсь сделать инструкцию по эксплуатации самого себя.

Светлана: Ты интересуешься политикой?

Ян: Нет, это грязное для меня дело. Мне это неприятно.

Светлана: Есть такое высказывание: «Если ты не интересуешься политикой, то политика однажды заинтересуется тобой». Я про все эти законы, которые принимаются в России, и могут дойти до нас.

Ян: Какие законы?

Мади: О морали, о нравственности, о запрете пропаганды гомосексуализма и прочих духовных скрепах. Все эти движения в сторону консерватизма, которые сейчас очевидны, - они ведь на тебе будут напрямую сказываться, потому что какие-то твои фотосессии могут счесть оскорбляющими нравственность, показы на неделе моды тоже могут признать кощунством – о боже, казашки в купальниках на подиуме!

Ян: Я склоняюсь к тому, что когда тебя это прижмет, тогда ты и будешь это все изучать.

Мади: Проблема же в том, что когда прижимает – это всегда слишком поздно.

Ян: Если брать в пример всю ситуацию с Havas, то мне кажется, как такие люди, как мы, должны в этом мире что-то потихоньку менять, чтобы страна чуть изменилась. Без нас, без маленьких революционеров, ничего никогда не изменится.

Мади: Ты не мог бы несколькими фразами описать свой вклад в этот процесс. Что ты делаешь для того, чтобы Алматы, Казахстан стали лучше, прогрессивнее?

Ян: Если брать фотографию, то я был одним из первых фотографов в стране, который начал заниматься fashion-фотографией, наверное, единственный фотограф, у которого есть fashion-образование. Когда я приехал сюда, я хотел бороться со стереотипом о том, что fashion – это гламур. Все эти фотографии с девицами, «держащими» на ладошках солнце…

Мади: Долгое время считалось, что fashion - это господин Олейник со своими пластиковыми фотографиями…

Ян: Да, именно. Моей целью было бороться со всем этим. Я привнес в страну что-то западное, чтобы люди поняли различие между гламурной фотографией – не знаю даже, как назвать фотографии Олейника, и могли отличить это от fashion. И, наверное, дал какую-то почву для молодых фотографов, которые сейчас наступают на пятки. Чтобы на них не обращалась та агрессия, с которой я столкнулся. Потому что первооткрывателю всегда сложнее.

Светлана: Какие были на вас нападки?

Ян: Ну, меня целый год поливали грязью, понимаешь? В плане того, что за худые модели, почему они такие страшные, где красивые груди? Почему губы такие тоненькие? Волосы неопрятные? Люди говорили мне это изо дня в день. Они не ленились это делать. Было несколько людей, которые меня поддерживали, которые понимали, но боялись выйти из зоны комфорта и сказать твердое слово. Сейчас, пожалуйста, сними хоть кого! Перемена произошла, уже все снимают в этом стиле. Уже никто не снимает в гламуре. Эпоха гламура вымерла.

Если мы будем брать бар, то это еще одна большая проблема, потому что я люблю путешествовать по всему миру, я люблю самые необычные бары, для меня «дорого» не говорит о том, что это «хорошо». Для меня место, где ты тусуешься, должно быть местом, где ты отдыхаешь в любом смысле. В плане денег, чтобы тебе было комфортно, чтобы не напрягался. Чтобы были приятные люди. Хотелось создать место, где люди бы чувствовали себя комфортно, чтобы это не было дорого.

Что касается MBFW, это опять-таки дать возможность нашим же талантам не уезжать, чтобы они оставались здесь, чтобы они пропагандировали нашу моду. В процентном соотношении в том, что я делаю, 70% — это на благо людей. Я не буду себя бить в грудь и говорить, что я патриот и все отдам за родину, нет, - но мне все равно приятно, что все меняется, вся эта индустрия поднимается, все друг за другом тянутся, это вызывает на рынке новый сдвиг. Сейчас KFW себя начинает по-другому вести, бары по-другому открываются, фотографы по-другому снимают, level up происходит ежедневно.