Бывший. Новая кровь из Синьцзяня

Сегодня в Карагандинской области проживает почти две тысячи переселенцев из Китайской Народной Республики. Есть такие семьи в Бухар-Жырауском, Нуринском, Осакаровском, Шетском районах. По данным местной миграционной службы, только в Абайском районе нашли новый дом более тысячи переселенцев. Многие предпочитают селиться в Абае, Топаре, Кулайгыре, Южном, Коксу, соседних посёлках, где раньше были мощные советские совхозы. Часто они находят своё новое пристанище вдоль железной дороги: здесь всегда можно найти работу и повышается транспортная доступность, связность. Тема эта интересна как в региональном разрезе, так и в социальном, общечеловеческом. Ведь за каждой частной историей переезда подчас скрыты настоящие драмы и трагедии. По мере сил и возможностей продолжу исследование этой тематики, тем более что такого материала в Центральном Казахстане с каждым днём становится всё больше.

Посёлок моего детства делился на несколько районов, пусть и не обособленных, но перетекающих друг в друга. Небольшие казахские аулы на сопках, новые кварталы многоэтажек, условный центр, частные домики «Нахаловки»: легальные и не совсем самострои с краю, коттеджи работников дорожной службы. Да пара ведомственных домов путейцев за линией, что носили казённое название «разъезд». Тем интереснее было наблюдать за изменениями, что произошли за сорок лет. Вдруг оказалось, что появились несколько новых улиц ниже тех, что были крайними раньше. Дома почти стёрли границу между посёлком и ДЭУ: пустырь, на котором раньше мы гоняли на велосипедах, активно застроен. Даже за железнодорожными путями блестят крышами новостройки.

В беседах с местными жителями часто слышалось слово «оралман» (возвращенец). Кто-то из них говорил о новых соседях спокойно, кто-то с едва скрываемым раздражением. За время, что работал над материалами, в стране были приняты законодательные поправки. Теперь переселенцев на историческую родину принято называть «кандас», так в Казахстане говорят о единокровном человеке. Кто эти люди? С какими мыслями и настроениями они строят свою жизнь на родной, но новой для себя земле? Я побывал в нескольких домах и приведу фрагменты беседы с двумя главами семейств, которыми прирос Топар за последнее время.

Мой первый собеседник — Кинуар Сман, глава большой семьи, старейшина. Наша беседа проходит в большом доме, где аксакал живёт с детьми и внуками. На столе золотые баурсаки и чай. Дедушка хоть и строгий, но малыши то и дело заглядывают в комнату, что за корреспондент там приехал? Течёт неспешный разговор:

— Топар — прекрасное место для жизни. Для мужчин, женщин, детей. Если ты не на пенсии, то легко найти работу. Есть ГРЭС, есть теплицы, есть железная дорога. Руки везде нужны, только трудись хорошо. Школа рядом, ребятишки учатся. Хорошая большая больница. Торговля разная, коммунальные услуги, есть все условия для полноценной жизни. С другими местами сравнивать не стану, но это отличный посёлок. Наше нынешнее состояние практически на одном уровне с местными жителями. Как работаешь, так и выходит. От других людей мы уже мало чем отличаемся. Притеснений или ущемления не чувствуем. Со стороны государства много делается. Даже сам факт переименования таких как мы людей в «кровных братьев» о многом говорит, понимаете?

Наши предки-найманы жили в районе озера Маркаколь. Наш род идёт от Кожамбета и Егизкара. В Китай мой дед Ботабай с тремя сыновьями откочевал в 1931 году. Пересекли границу через горы, в районе Жеменей, это округ Алтай, Синьцзян-Уйгурский автономный район КНР. Там я родился в 1954 году. Учился в школе, потом получил профессию бухгалтера. Работал в разных местах, на заводе, был главой посёлка. Когда начались экономические реформы Дэн Сяопина, стал развиваться частный бизнес. Мы построили небольшую гостиницу и открыли столовую. Этим и жили.

В Казахстан моя семья вернулась в 2002 году. Собрал всех детей и переехал, там никого не осталось. Оформили, как положено документы. Подпись Касым-Жомарта Токаева стоит у меня в документе, который подтверждает мое происхождение, тогда нынешний президент был министром иностранных дел страны. Сначала жили в селе Акши Илийского района, что на берегу реки Курты в Алматинской области. Там прошли положенные процедуры и получили гражданство Казахстана. Выращивали скот, брались за любую работу. Первая зарплата была всего 200 тенге в день. Все мои дети — сын и дочери, получили в Китае высшее образование, имеют дипломы, отлично знают китайский язык.

Наши родственники по линии отца обосновались в Топаре в 2007 году. Так мы узнали об этом посёлке, и сюда переехали окончательно в 2013 году.

На втором Курултае казахов в Туркестане, в 2002 году, президент Назарбаев сказал, что все казахи, в какой бы стране они не находились, для нас, для страны — свои. Особенно если кто-то испытывает затруднения, притеснения, возвращайтесь на родину! В Китае мы тоже жили неплохо, всегда много и честно работали. Но в Казахстан вернулись потому, что я очень сильно хотел сохранить род, язык, культуру. Чтобы мои внуки были казахами, а не китайцами. Когда я учился в школе, преподавание было на казахском языке. С 2005 года в СУАР стали закрывать национальные школы, переводить обучение на китайский язык. С самого моего рождения мы были атеистами, господствовал марксизм-ленинизм, государственная идеология и политика партии не приветствовали какую-то религиозную риторику. Потом все вы помните годы Великой пролетарской культурной революции, когда за десять лет были разгромлены партийные, общественные, культурные институции. Но по факту мы всё равно оставались мусульманами. Этот фактор, как известно, также обострился в последние годы, когда стали подниматься вопросы пантюркизма, исламизма, Восточного Туркестана. Власти Поднебесной достаточно жёстко на это реагируют. Каково было бы нам там сейчас, останься мы всей семьёй, не знаю...

Сегодня в Синьцзяне живут около ста человек моих родственников по линии деда. Кто-то скот разводит, есть такие, кто на государственной службе. Никто ни в каких экстремистских организациях не состоял, никого нет в так называемых лагерях перевоспитания, все живут простой обыденной жизнью. Общаемся иногда по интернету. Политику и религию не обсуждаем, только житейские вопросы. Каждый сам для себя решает, где лучше. Но если рядом течёт огромная река, то песчинку всегда унесёт. Миллиардный народ, сам не заметишь как, рано или поздно поглотит тебя, язык, культуру, веру.

Когда мы переехали, дети вначале нашли вахтовую работу в Атырау, работали переводчиками на Карабатане, сейчас трудятся в Караганде на новом заводе. Никто не ходит с расспросами «кто ты такой и откуда приехал?» Всё ведь от самого человека зависит. Будешь стараться, всё получится. Готовое же никто тебе не принесёт. Людям нужна стабильность, покой, мир. Поэтому меньше нужно слушать в интернете всяких смутьянов и подстрекателей, а больше работать. У Казахстана есть большие возможности. Взять пример тех же реформ Дэн Сяопина, о котором я уже упоминал. Нужно, чтобы человек стал на земле хозяином. Людей надо накормить, обуть и одеть. Китайские экономические реформы с этого ведь начинались, с простых вещей. Зато сегодня это ведущая мировая экономика. Такой опыт и Казахстану нужно использовать. Посмотрите, что получается: продукты импортируем, вещи импортируем. Всё сами должны делать! Тогда и инвестиции пойдут, и крупный бизнес. Когда у человека есть работа, крыша над головой, мир и порядок — он ни о какой революции думать не будет. Если так сделать, за пять лет в другой стране будем жить.

Я себя уже считаю топарцем, привык за эти годы. Здесь появились соседи, друзья. Я простой человек, прожил жизнь. Видел трудности и испытания, поэтому есть с чем сравнивать то, что имеем сегодня. Мечтаю об одном, чтобы наша страна развивалась и мой род жил достойно.

Имя моего второго собеседника, назовём его Х., я раскрывать не стану. Прежде всего, из-за того, что он боится за судьбу и положение своих близких. Дом моего собеседника закончен не полностью: нужна внешняя и внутренняя отделка. Большой участок, есть где развернуть хозяйственные постройки, припаркован видавший виды, но добротный «бусик». Сразу видно, что здесь живёт крепкий хозяин. Перерыв в делах мой собеседник воспринимает как вынужденную паузу, заметно, что он словно бы отдыхает за разговором, повернувшись спиной к электрическому обогревателю, что потрескивает в углу большой комнаты. Смуглая обветренная кожа, сильные руки. Он вдвое моложе моего первого визави, поэтому без долгих исторических экскурсов переходит к сути:

— Я с женой переехал в Казахстан в 2006 году. Подал документы на ПМЖ, а чуть позже оформил гражданство. Мои родители и брат, как и раньше, остались жить в посёлке Шонжы, что в Чанцзи-Хуэйском автономном округе СУАР, КНР. До 2016 года мы могли общаться, виделись. Семья в это время пыталась оформить документы для переезда в Казахстан, но по ряду причин этого не получилось. С 2016 года общение с братом и родственниками ограничено, выехать в Казахстан они не могут, испытывают затруднения с документами. Об этом я узнал окольными путями, через родичей, которые живут в СУАР, в соседнем районе. Прямо об этом никто говорить не может, поскольку все находятся под контролем. Больше двух лет с братом не разговаривал. Даже с теми людьми, с кем мы общаемся, всегда говорим общими фразами, имён не называя. «Как у вас дела, как погода?». «Спасибо, всё хорошо». Нужно понимать, что это они не о себе в такое время говорят, а о родственниках, иносказательно.

Люди на родном языке говорят только дома, в семье. Это родители, старшие. Чтобы детям какой-то вопрос объяснить, часто нужно на китайском говорить, глубоко родного языка они уже не понимают. На улице все общаются только на китайском. Обучение в школе с самой первой ступени теперь только на государственном языке. Я не думаю, что будут какие-то послабления и подвижки в этом плане. До 2015 года казахи, уйгуры, дунгане тамошние учились на месте, как правило. После этого стали приветствовать поступление в вузы в других регионах страны. С дипломом человек уже возвращается фактически китайцем, патриотом, полностью исповедующим государственную идеологию.

Здесь, в Топаре, мы живём свободно, работаем, построили дом. Могу никого не таясь читать намаз, держать пост, хожу в пятницу в поселковую мечеть. Дети учатся, могут получить образование, работать на государственной службе, заниматься своим делом. В Китае нас всё равно по большей части держали на вторых ролях, первые посты всегда будут только за китайцами. Кем я мог быть, скотником? Машину водить могу, а чтобы стать механиком или инженером — нужно досконально знать китайский язык. Поэтому человеком второго сорта себя не чувствую. Никто мою свободу не контролирует, в передвижении не ограничивает. Хочу — в Абай поехал, хочу — в столицу. В госорганы могу с любым вопросом обратиться, к акиму на приём попасть, таких проблем нет.

Очень сильно переживаю, сумеет ли кто-то повлиять на ситуацию с братьями-казахами в СУАР. Семьи разорваны: старики не видят детей, дети и внуки не могут посетить старых и больных родителей, увидеть родственников. Рассказываю вам это с надеждой. Если мои слова хоть как-то повлияют на положительный исход, буду чувствовать себя счастливым человеком.