Но здесь есть еще один вид воздействия, которое обычно не ассоциируют с произведениями. И который работает иным образом. Не нужно пытаться заставить людей думать или чувствовать в каком-то определенном направлении. Вместо этого нужно лишь сделать так, чтобы они чувствовали себя самими собой.

Будучи родителями, например, мы призываем наших детей искать что-то интересное. В карьере, возможно, или в отношениях. И хотя мы отчаянно хотим, чтобы наша вторая половина была кем-то другим, мы также знаем, что именно настоящая любовь дает нам возможность быть самими собой.

Может ли автор косвенно оказывает воздействие таким образом, чтобы заставить читателей думать о себе совершенно по-новому? Мы верим, что может. Более того, в некоторых исследованиях, опубликованных за последние несколько лет, мы обнаружили доказательства того, что подобный вид воздействия характерен для художественной литературы.

В одном из экспериментов, описанном в 2009 в издании «Creativity Research Journal», вместе с психологами Сарой Зотерман и Джорданом Петерсоном мы разделили участников на две группы. В одной были те, кому предлагалось прочитать «Даму с собачкой», короткий рассказ Антона Павловича Чехова, в центре которого была тема супружеской измены. Члены второй группы должны были прочитать «нелитературную» версию рассказа, написанного в форме постановления суда по делу о разводе.

Нехудожественный текст был такой же длины и такого же уровня сложности, что и рассказ Чехова. В нем содержалась та же информация. И даже схожие диалоги. (Интересно отметить, что хотя читатели этого текста считали его менее художественным по сравнению с читателями «Дамы с собачкой», они нашли его таким же интересным).

Перед началом чтения каждый участник прошел стандартный тест на так называемую «большую пятерку» личностных черт: экстроверсию, невротизм, открытость опыту, доброжелательность и добросовестность. Участники также оценили по шкале от 0 до 10 то, что чувствовали. Для 10 разных типов эмоций. Затем, после прочтения предложенного им текста, участникам вновь раздали личностный тест и попросили оценить степень своих эмоций.

Личностная оценка тех, кто прочитал нелитературный текст, после прочтения осталась на том же уровне, что и до него. Но вот результаты тех, что прочитал рассказ Чехова, изменились. Причем изменения не были столь значительными. Но имели важное значение со статистической точки зрения. Также они были связаны с интенсивностью эмоций, которые испытывали люди во время прочтения текста. Рассказ Чехова похоже заставил людей задуматься о своей личности – о себе – новым образом.

В еще одном эксперименте, опубликованном в 2012 в журнале «Scientific Study of Literature», мы расширили масштаб эксперимента, выйдя за рамки одного рассказа Чехова. Вместе с выпускником факультета психологии Мэттью Карландом мы попросили участников эксперимента прочитать один из восьми коротких рассказов или одно из восьми эссе. В число предложенных текстов входили такие произведения, как «Мой эдипов комплекс» ирландского писателя Фрэнка О’коннора и «Ночной клуб» Джины Стаффорд. Среди эссе были «Отчего мы смеемся?» Анри Бергсона и «Восток и Запад» Рабиндраната Тагора. Мы немного изменили эссе так, чтобы их объем, уровень сложности и интерес для читателей, совпадал с рассказами.

Так же как и в первом эксперименте, мы измерили личностные черты наших читателей и их эмоции до и после чтения. Мы ожидали, что те, кто прочитал художественный текст, будут испытывать изменения в личностной оценке. Но однако подобного не произошло. Жанр текста – художественный или не художественный – не имел большого значения. Что имело значение, так это степень восприятия художественности. Те, кто прочитал рассказ или эссе, по их мнению с высоким уровнем художественности, изменили свои личностные оценки значительно больше, чем те – кто оценивали прочитанный материал как менее художественный.

Совсем недавно в теоретической работе, опубликованной в прошлом месяце в журнале «Psychology of Aesthetics, Creativity, and the Art», основываясь на выше описанных работах, а также на исследовании, в котором сравнивались предубеждения известных литературных авторов с работами известных физиков, мы вывели психологическую концепцию художественной литературы, как основанной не на убеждении или указании (как, например, в теоретическом произведении римского поэта Горация «Об искусстве поэзии»), а на непрямой коммуникации.

Об искусстве написано очень много. Но лишь недавно начали серьезно исследовать то, что происходить у нас в голове, когда мы читаем литературу. Вне области любовных отношений и некоторых форм психотерапии идея коммуникации, которая оказывает влияние не способом убеждения, но трансформации, редко рассматривалась в психологии. Мы надеемся, что результаты нашей работы вдохновят других на дальнейшие исследования такого важного вида воздействия.

The New York Times

Перевод для Vласти Нины Кузнецовой