ПеггиОренстайн— авторжурналаThe New York Times икниги«Cinderella Ate My Daughter: Dispatches From the Front Lines of the New Girlie-Girl Culture». Беркли, Калифорния.
Один из самых неприятных моментов, связанных с раком груди — это то, что после перенесенной болезни вы не будете застрахованы от других злокачественных образований. И вас нельзя считать «излечившемся», пока вы не умрете от чего-то еще. И хотя сейчас это случается редко, но болезнь может вернуться через 8, 10 и даже 20 лет после прохождения лечения. Как это и произошло в моем случае.
В 1997 у меня обнаружили маленькую опухоль низкой степени злокачественности. Пятнадцать лет спустя летом 2012 в то время, как я смотрела сериал «Во все тяжкие», болтала с моим мужем и переодевалась в пижаму, мой палец нащупал твердую шишку под шрамом, оставшимся после удаления опухоли молочной железы. Как и в первый раз, время для меня как будто остановилось в тот момент.
Оказалось, что в моей груди произошел рецидив. И подобно первоначальной опухоли это была медленно протекающая форма болезни. И так как пройденные мной в 1997 курс облучения и лампэктомия не помогли, на этот раз предстояло расстаться с грудью полностью. Первый раз, который я задала онкологу (после «Я умру?» и ответа «Да, когда-нибудь, но не в этот раз») — нужно ли удалять обе груди, что бы «на всякий случай». И как оказалось, не одна я беспокоюсь по этому поводу. После десятилетней тенденции в сторону применения менее инвазивной хирургии, интерес пациентов в удалении не пораженной болезнью груди посредством процедуры под названием «контралатеральная профилактическая мастэктомии» (или КПМ) быстро растет. И не только среди таких женщин как я, которые уже проходили лечение раньше.
Согласно исследованию, опубликованному в Журнале клинической онкологии в 2009, среди больных формой протоковой карциномы in situ — не опасной для жизни нулевой стадией рака — частота прохождения КПМ увеличилась на 188% в период между 1998 и 2005 годами. Среди тех, кто находился на ранней стадии инвазивного лечения, количество пациентов КПМ возросло на 150% с 1998 по 2003. У большинства этих женщин не было наследственной предрасположенности к болезни, как например у известной актрисы Анджелины Джоли.
Исследователи, с которыми я общалась, считают подобный резкий рост тревожным сигналом, так как пациенты преувеличивают свои реальные шансы столкнуться с раком во второй раз. В исследовании, проведенном Бостонским институтом рака Дана-Фарбер в 2013, 10 из 100 женщин моложе 40 лет с отсутствием наследственного риска и наличием заболевания в одной груди, полагали, что через 5 лет болезнь будет развиваться в другой груди. Хотя реальный риск составляет около 2-4%.
Большинство из опрошенных женщин недооценивали потенциальные осложнения и побочные действия КПМ. Грудь не просто «откручивают», как крышку банки. Есть возможность возникновения инфекций. Имплантанты могут порвать кожу или разорваться. А ткань, взятая с другой части тела может просто не подойти. Даже если все пойдет хорошо, у реконструированная грудь не будет такой же чувствительной, как раньше. Моя выглядит достаточно хорошо. И отлично сочетается со здоровой грудью. Но изнутри кажется, как будто туда вклеили теннисный мячик.
Конечно же, любой раковый пациент скажет вам, что мы боимся не просто заболеть раком. Мы боимся умереть от него. Какое значение имеет одна грудь, когда — как сказала журналист «ABC News» Эми Робах в интервью журналу «People» в прошлой году после прохождения КПМ — «хочется попасть на выпускной дочерей, на их свадьбу и подержать на руках своих внуков».
К сожалению, для большинства женщин КПМ не влияет на то, доживут ли они до этих памятных моментов. Согласно последнему комплексному исследованию, недавно опубликованному в журнале Национального института рака США, по сути эта процедура имеет минимальное преимущество в плане выживания — менее 1% за 20 лет.
«Течение, распространённость и исходы злокачественных новообразований», а также другие базы данных, в целях моделирования шансов на выживание среди женщин, которые выбрали КПМ, и тех — которые нет. Они также принимали во внимание возраст, когда была диагностирована болезнь, стадию и природу опухоли на раннем этапе развития, вероятность смерти от рака, риск развития болезни в здоровой груди и перспективу умереть от нового ракового заболевания. Они даже подкорректировали цифры, почти удвоив риск повторного возникновения рака и преувеличив агрессивность развития новой опухоли и эффективность КПМ.
«Результат не изменился», — прокомментировал доктор Тодд М. Таттл, заведующий отделением хирургической онкологии Университета Миннесоты и один из авторов исследования.
«Даже когда мы использовали нереалистичные цифры, результаты оставались теми же. Не было группы с шансами, превышающими 1%».
Как такое может быть? Во-первых, редко случается, чтобы опухоль в одной груди распространилась на вторую. Рак просто так не прыгает с одной стороны на другую. И рак в груди не смертелен. Болезнь перетекает в тяжелую стадию, если опухоль дает метастазы, распространяясь в кости или другие органы.
Удаление здоровой груди не значит, что опухоль не будет давать метастазы. Что касается развития нового рака, как говорит Таттл, когда это происходит (помните, что такие случаи происходят реже, чем большинство думает), 91% будет на ранней стадии заболевания, с большей вероятностью лечения.
Есть признаки того, что пациенты понимают это. И все равно предпочитают КПМ. Большинство молодых женщин, принимавших участие в выше указанном исследовании, знали, что процедура не продлит им жизнь. Несмотря на это, они продолжали упоминать в качестве причины прохождения процедуры увеличение шансов на выживание.
Как объясняет доктор Стивен Дж. Катц — профессор медицины и политики в сфере здравоохранения в Мичиганском университете, занимающийся изучением принятия решений при лечении — подобные противоречия не являются чем-то необычным.
«Стандартный ответ на любой диагноз — мы хотим избежать его», — уточнил Катц. «Это тот вид решения, который мы больше всего склонны быстро принять. И в таком случае бывает очень трудно показать пациенту данные и цифры».
И я лично понимаю эту точку зрения. Когда мне впервые поставили рак, я почувствовала, как будто мне на грудь посадили огромного таракана. Мне хотелось лихорадочно бить себя в грудь и кричать: «Уберите его! Уберите его!». Врачи, по словам Катца, должны лучше понимать, насколько подобная интуитивная реакция влияет на выбор лечения. Им также нужно понимать силу «преждевременного сожаления»: когда люди воображают, как бы они себя чувствовали, если бы болезнь вернулась, а они ничего не сделали, чтобы бороться с ней, когда был шанс. Пациенты начинают прибегать к крайностям, чтобы успокоиться. Также проходят операцию, которая как ни парадоксально, не сможет изменить медицинские основания для их тревоги.
Матери неизменно вспоминают о своих детях в качестве мотивации при выборе радикального лечения. Ведь как-никак самопожертвование всегда было частью понятия «хорошее материнство».
И первичным оказывается принесение в жертву здоровой груди — в качестве символа материнской заботы и нашего стремления отдать все, что у нас есть, ради наших семей. И напротив, трудно представить, что кто-то с базальноклеточной карциномой на одном ухе решит без всякой необходимости удалить второе «на всякий случай» или ради «сохранения симметрии».
Решение при выборе лечения сугубо индивидуально. Но врачи должны предлагать варианты и информировать пациентов таким образом, который включает психологический аспект и статистические данные. Доктора не должны предлагать лечение, которое по существу не является чрезвычайно необходимым.
Хорошая новость состоит в том, что лечение нацеленное на сокращение риска возникновения метастаз, за последние годы значительно улучшилось. Не достаточно, но значительно.
Обращаюсь к тем из вас, что мечтает станцевать на свадьбе детей. У вас есть шанс попасть туда. И когда вы попадете, это произойдет не из-за КПМ.