Дом в Чилике
В поселке Чилик Алматинской области есть дом, в котором гостям наливают ароматный атканшай и угощают дынями. Во дворе дома навес, дающий тень, под ним гости укрываются от зноя. Там же, во дворе, бегают две кошки; одна, что побольше, здесь живет, а серый котенок время от времени ютится. «Мы любим кошек, поэтому они сюда и сбегаются»,- говорит хозяин дома Сядирдин Аюпов.
Особенно любят кошек дети Сядирдина – одиннадцатилетний Ильзат, семилетний Муслим и шестилетняя Фатима. Они откусывают от дыни, с любопытством оглядывая гостей, но вскоре переключают внимание на котенка – в отличие от людей, прибитых к месту жарой, котенок резв и весел. Как и эти дети. В стороне от навеса появляется молодая женщина в легком домашнем платье. Она гладит детей, пока те гладят котенка. Женщина смотрит на детей тепло, словно мать. Но она им не мать, а тетя.
Сядирдин Аюпов был женат дважды: с первой женой они разошлись, а вторую, уроженку Синьцзян-Уйгурского автономного округа КНР, забрали в китайский концлагерь.
В свободное от игр с котенком время его дети записывают видео, в которых просят китайское правительство отпустить маму.
***
В середине XVIII века Синьцзян, населенный в основном уйгурами, был завоеван империей Цин, во главе которой стояла маньчжурская династия. Династии и правительства в Пекине менялись, но отношения с тюркским населением Синьцзяня оставались неизменно напряженными. В период с XVIII по XXI век, по разным данным, в Синьнцзяне произошло порядка 400 попыток уйгуров отстоять независимость. Они использовали разные методы – сначала воевали, затем, когда коммунистический Китай окреп, выходили на демонстрации и митинги. Последние протесты произошли в конце нулевых в Урумчи. В 2009 году, во время очередных волнений, власти открыли по протестующим (их, по разной информации, было от тысячи до нескольких тысяч) огонь. Около двухсот человек предстали перед судом, тридцать из них приговорили к смертной казни, восемь – к пожизненному заключению. Многие получили длительные тюремные сроки. Наверняка, часть из оставшихся на свободе предпочли бы куда-нибудь бежать, чтобы пережить разгром и удар по мечтам о независимости (или хотя бы более широкой автономии), но бежать им было некуда.
Последний раз массовый исход из Синьцзяня произошел в 1962 году. Тогда после разгрома демонстраций, в которых помимо уйгуров также участвовали синьцзянские казахи, от 60 до 100 тысяч местных тюрок-мусульман бежали на территорию современной Алматинской области Казахстана, на тот момент бывшей частью СССР.
В результате этой эмиграции произошло своего рода разделение этноса – большая часть уйгуров оставалась в Синьцзяне, но значительная часть осела в Алматинской области. Многие – но, разумеется, не все – родственные связи прервались.
В 2006 году, в тысячах километрах от Синьцзяня, в Египте, двое молодых людей внесли свой вклад в укрепление связей между уйгурами Казахстана и Синьцзяня. То были Сядирдин Аюпов и Миясар Мухедаму, студенты Каирского университета, которые полюбили друг друга и решили жениться.
Любовь и бюрократия
Брак на Миясар Мухедаму был для Сядирдина Аюпова вторым. За год до этого, уже будучи студентом-теологом, он женился на своей землячке. Вскоре, однако, она вернулась в Казахстан; по словам Аюпова, она требовала, чтобы они сыграли свадьбу. У студента не было денег на церемонию, поэтому он попросил жену повременить. «Первая жена уехала в Казахстан, - вспоминает Сядирдин. - Говорит: если любишь, возвращайся и делай свадьбу. А я учился тогда, откуда у меня деньги? Я ей сказал: приедешь, будем жить. Нет – разведемся. Дал ей неделю. Она не вернулась, и мы развелись».
Через два месяца на учебу в Каир приехала Миясар. «Мы сразу друг друга полюбили. Через месяц после знакомства поженились. Ее дядя, он учился в магистратуре и мы общались, позвонил к ней домой, в Атуш (село в Синьцзяне – V), и сказал, что я хороший. Мы просили у её родителей разрешение на брак», - говорит Аюпов, улыбаясь.
После учебы они вернулись в Казахстан, в Алматы, где Аюпов на тот момент работал. И тут, словно бы подготовляя их к будущим невзгодам, начались сложности. «Мы поженились в Египте, где учились, в 2006, - вспоминает Аюпов. - Провели мусульманский обряд бракосочетания – никах. Затем взяли свидетельство египетское. Официально, через наше консульство. Там все перевели и подтвердили. Приехали в Казахстан в 2007. В последующие годы мы дважды собирали документы, которые просили в миграционке. Мы все собрали. Это так трудно собирать. Там, знаете, есть такие документы, которые выдаются всего на месяц. Пока другие документы соберешь, срок этих документов уже истечет. Пока переведешь и заверишь, сроки истекут. Я 24 тысячи долларов на все про все потратил. Один документ берешь в Атуше, на родине жены, другой в Пекине. Самолет, гостиница. В Пекине 500 долларов на разрешение официально. Приезжаешь в Казахстан, у тебя 9-11 дней. Переводишь, заверяешь, идешь в посольство, там минимум за 7 дней выдают. Пока это все пройдешь… Я, наконец, собрал все бумаги. Зашел в миграционку. В 2011-2012 годах это было. Один из начальников мне в лицо говорит: кто по национальности? Я говорю: какая разница, я гражданин Казахстана. Он опять, но нервно: кто по национальности? Я говорю, что уйгур. Он говорит, все-все, выходи. Я еще зеленый был. Ни журналиста, ни адвоката не взял. Не знал, что делать. В шоке был. У меня деньги закончились».
Некоторое время его жена, по сути, была вынуждена жить в Казахстане нелегально. Пошли дети – первый, второй, третий. Надо было получать какие-то документы. «Несколько лет назад, - говорит Аюпов, - Миясар с детьми поехала к родителям в Атуш, чтобы получить визу. Мы хотели все официально сделать. Если не получится, думали, заграницу уедем. Она поехала в 2015 в Синьцзян. Почти девять месяцев там была, с родителями повидалась. В июне 2016 она вернулась в Казахстан. Приехала, ей дали туристическую визу. Ее нельзя продлить после истечения, нельзя на вид на жительство подать. И она опять уехала. Я отправил приглашение. Миясар в Урумчи сняла квартиру, чтобы визу получить. Пока я отправил пригласительный, она взяла документы – об отсутствии судимости и другие. Приготовила бумажки, вернулась в Алматы. Спустя некоторое звонит её мама. Ты срочно, говорит, должна приехать, отца забрали в лагерь».
Жена в концлагере
В 2014 году пекинские власти запустили программу «Мощный удар». В качестве ее задачи называется борьба с преступностью и экстремизмом. Правозащитники, включая сотрудников Human Right Watch (HRW), подчеркивают, что на деле «Мощный удар» наносят не только по экстремистам, но и по этническим меньшинствам Синьцзяня, которые не имеют никакого отношения к радикальным идеологиям. Репрессии против тюркского населения Синьцзяня, по данным HRW, усилились в 2016 году, когда из Тибета – другого проблемного для Компартии Китая региона – в Синьцзянь перевели секретаря КПК Чэнь Цюаньго.
Активист Евгений Бунин, изучавший уйгурский язык в Синьцзяне в 2008 и в 2014-2018 годах, говорит, что уехал из региона после того, как многие его друзья исчезли. «Многие мои друзья куда-то исчезли, торговые лавки закрылись, - вспоминает Бунин. - Общая атмосфера изменилась. Появились пункты проверок – прямо в городе. Едешь по дороге в городе, каждые 100-200 метров тебе надо показать удостоверение. Надо сказать, что иностранцев и ханьцев они не трогают, но если ты уйгур, то они могут проверить не только твое удостоверение, но и телефон. Мои друзья сидели в лагерях и тюрьмах. Однажды, услышав, что мой знакомый умер в тюрьме, я принял решение уехать».
Семидесятилетнему отцу Миясар Мухедаму уезжать было некуда. Когда он оказался в концлагере, (власти КНР называют их «лагерями перевоспитания»), его ближайшие родственники были готовы поверить во что угодно – лишь бы сохранить надежду, что старика выпустят. «Когда родственники Миясар сказали, что она должна приехать, она думала, что делать. Мы её не отпускали. Ей передали так, что ей просто хотят задать несколько вопросов, мол, если приедет – отца выпустят. Её мать так сказала. Мы подумали: ну, если она может помочь отцу, может стоит съездить? Ему 70 лет все-таки. Жена плакала, говорила, может, отец не выдержит в лагере? И она решила ехать», — вспоминает Сядирдин Аюпов.
В то время, три года назад, он жил и работал в Алматы, ему было непросто совмещать труд с воспитанием трех маленьких детей, поэтому он попросил жену взять младших с собой. «Я их отвез в Хоргос, они перешли границу. С Фатимой и Муслимом. Я остался с Ильзатом, старшим. Он учился, я работал, - вспоминает Сядирдин. - Едва она перешла границу, у нее забрали паспорт. Оставили только удостоверение. И отправили в Атуш с детьми. Спустя месяц мне позвонила Миясар. Говорит, что продлили детям визы на определенный срок, но на больший срок не могут продлить. А там не важно, если хоть на день дольше положенного останешься, впаяют огромный штраф, кажется, полторы тысячи долларов. И я поехал в Хоргос забирать детей».
Приехав на границу, Аюпов увидел своих детей. Но матери с ними не было, потому что ее забрали в лагерь. «Она как-то с одной студенткой договорилась, чтобы она детей через границу перевела», - говорит Аюпов.
Журналисты, правозащитники и свидетели утверждают, что существует несколько типов так называемых лагерей перевоспитания. Первый тип – самый жесткий, по словам Аюпова, это «что-то вроде нацистских концлагерей». Второй – менее жесткий, но ничего хорошего о нем тоже не скажешь. «Миясар была как раз в лагере второго типа, где мозги промывают. Первые три месяца у нее был телефон, мы общались. Говорит, в день они учатся по восемь часов. Все на китайском. Утром, в обед и вечером слушают китайский гимн. Каждый должен выучить китайский так, чтобы смог написать хвалебную статью о Компартии Китая на китайском языке. Она знала и так китайский. Но у нее идеология была мусульманская, - говорит Аюпов, на минуту замолкает, а потом, собравшись, продолжает. - Извините, трудно говорить… Люди же бывают религиозные. Для мусульманина просто сказать, что Бога нет – это очень трудно, хоть убей. А она изучала ислам в Египте. А им говорят: где ваш Бог? Пусть вытащит вас из лагеря, если он есть».
Примерно в то же время, что и Миясар Мухедаму, в лагерь забрали всех ее родственников – мать, сестру, брата и его жену.
Пока у Миясар был телефон, она успела не только рассказать мужу о своей жизни в лагере, но и выслать несколько фото и одно короткое видео. На фото она, прежде жизнерадостная, выглядит измотанной. На видео видно, что окно закрыто железной решеткой.
Когда у Миясар забрали телефон, Сядирдин стал совсем плох. Около года не выходил из дома, бросил работать, только иногда, когда дома (к этому времени он перебрался в Чилик) не было еды, он шел таксовать. Недавно, однако, появилась надежда. Родственница жены, которой посчастливилось не попасть в лагерь, сообщила ему, что скоро Миясар могут перевести в лагерь третьего типа. Там, по слухам, режим более легкий, иногда заключенных отпускают на свободу. «Миясар уже три года в лагере второго типа. Несколько месяцев назад позвонила родственница, сказала, что жену перевили из лагеря второго типа в лагерь третьего типа. Супругу, говорит, отправили шить на фабрику. Я обрадовался, потому что их в неделю один раз отпускают домой. Сидят там несколько месяцев, потом их отпускают. Так мы слышали. Я думал, если ее выпустят хотя бы на время, я смогу сделать ей приглашение в Казахстан, написать, что у нее несколько детей, что она сделает загранпаспорт. В общем, думал, зашевелимся. Проходит еще пара месяцев. И вот 3 июля родственница написала мне. Я ей перезвонил. Говорит, что в лагерь приехала комиссия. Они проверили мою жену, сказали, что ей надо учиться еще три года. И забрали ее обратно в лагерь второго типа», - говорит Аюпов.
Потеряв надежду, что все разрешится само собой, Аюпов начал действовать. Сначала он обратился к Долкуну Исе, нынешнему президенту Всемирного уйгурского конгресса. «В Германию ему звонил, - говорит Аюпов. - Он мне советовал обратиться в МИД Казахстана, чтобы они засуетились. И отправь мне, сказал, копию того, что ты отправил в МИД, с этим я поеду в Германию, Японию и США. В посольства отправлю. Там будут люди, которые будут спрашивать: вам отправили документы, а вы не ищите. Есть ведь законы, что семьи нельзя разделять. В МИДе не ответили мне ничего».
Зато ему ответили в администрации президента. «Я и Назарбаеву писал. В 2017 году и в 2018 году. Там мне ответили. Сказали, что я неправильно что-то написал», - говорит Аюпов.
Отчаявшись найти помощь в Казахстане, он поехал в Швейцарию. Там, по его словам, он принял участие в митинге в поддержку людей, как и его жена, отправленных в концлагеря. После Аюпов зашел в офис ООН в Женеве. «Они меня не пустили, - говорит Сядирдин, - остановили на пороге. Сказали обращаться в МИД Казахстана, в филиал ООН, сказали, зайдете, через них отправите информацию».
Сядирдин Аюпов говорит детям, что отчаиваться не надо и на всё воля Бога.
«Я говорю детям: просите у Аллаха, чтобы ваша мать вернулась. Они отвечают: так долго молимся, а ничего не происходит, он не слышит что ли? Учил их говорить «иншаллах». Раньше они так говорили, но больше они так не говорят. У них появилось ощущение, что когда так говоришь, все тянется долго. Недавно, например, собирались в Капчагай, я их предупредил об этом. Они потом начали меня торопить. Я говорю: скажите «иншааллах». Сын Муслим говорит: если так скажу, значит, все долго будет».
Чтобы дети не потеряли веру – последнюю надежду на возвращение матери – Сядирдин тотчас же повез их на Капчагай.
Он говорит: «Я не хочу, чтобы они думали, что Аллах не слышит».
Поддержите журналистику, которой доверяют.
