Мечта о Родине

Пути домой

В 1992 году Казахстан принял закон «Об иммиграции», которым законодательно закрепил право этнических казахов возвращаться на историческую родину. В результате в 1991-1992 годах в Казахстан прибыло 61 тыс. этнических казахов.

Согласно исследованию международной организации по миграции (МОМ), программы репатриации были необходимы руководству независимого Казахстана по нескольким причинам. Страна переживала тяжелый экономический кризис, на который также наслаивалась массовая эмиграция рабочей силы: в 1991-2004 годах Казахстан покинуло более 3,1 млн человек.

В этой ситуации «оралманы» (термин, описывающий этнических репатриантов, использовавшийся до 2020 года, после — кандасы — В.) были необходимы руководству страны для восстановления демографии и вовлечения в сельскохозяйственный сектор, также испытавший глубокий кризис.

Для регулирования репатриации, государство установило иммиграционные квоты и создало спецорганы по вопросам этнической иммиграции. Квоты распространялись на трудодефицитные северные регионы. Кандасам, прибывшим по региональным квотам, в Казахстане предоставлялись различные льготы и компенсации. Остальные же прибывающие пользовались ограниченным пакетом льгот: освобождением от таможенных платежей, выплатами для проезда и т.д.

Первая квота в 1993 году позволила переселиться в Казахстан 10 тыс. семьям. Однако к 1999 году размер квоты уменьшился уже до 500 семей. Затем, с улучшением экономических условий, начиная с 2002 года, размер квоты снова стал расти. Однако исследование программы развития ООН показало, что, начиная с 1996 года, число кандасов стало превышать размер квоты. Так, в 2004 году общая иммиграция кандасов была выше квоты на 86%.

Связано это было отчасти с тем, что оралманы предпочитали переселяться в южные регионы, где не были предусмотрены квоты. В этой части страны был более распространен казахский язык, к тому же играла роль близость к регионам, где ранее проживали кандасы.

По данным МОМ, за последние пять лет наблюдается снижение числа прибывающих этнических казахов в связи с социально-экономическими факторами. Так, если в 2016 году в Казахстан прибыло 33,7 тыс. кандасов, то в 2020 году — чуть более 13 тыс. За 2022 год наибольшее количество кандасов поселилось в Алматинской области – 30,5%.

«Система управления этнической миграцией совершенствуется. Тем не менее по сей день сохраняются проблемы в трудоустройстве, неравномерность расселения в регионах республики без учета потребностей в трудовых ресурсах. При этом пожелания самих иммигрантов могут вступать в противоречие с этими потребностями», — отмечает в разговоре с Властью глава миссии МОМ Зейнал Гаджиев.

Большинство кандасов, с которыми разговаривала Власть, приехали в юго-восточные регионы Казахстана вне региональных квот. Здесь они живут компактными сообществами, в большинстве случаев занимаясь торговлей и сельским хозяйством. Часть из них все еще испытывает те трудности, с которыми пришлось столкнуться при переселении: коррупция, безработица, низкие зарплаты и языковые проблемы.

Шелек

— Они все на базарах трудятся. Да и вообще, тут каждый второй — кандас из Китая, — говорит таксист, курсирующий между Алматы и Шелеком.

На дорогу от города до крупного поселка в Алматинской области уходит порядка полутора часов.

Большинство домов в Шелеке — частный сектор, а улицы полны стихийной торговли. За импровизированными ларьками стоят все — начиная от пожилых женщин, заканчивая малолетними детьми. Во многих магазинах, на базарах, в столовых и парикмахерских трудятся кандасы, преимущественно из Китая. На них очень быстро указывают местные жители и вывески на арабской графике казахского языка (төте жазу).

— Я с семьей переехал из Китая в ноябре 2006 года. Сейчас живем в Шелеке. Приехали из уезда Монголкюре Или-Казахского автономного округа в Китае. Там мы выросли. Наш отец здесь родился, в Шелеке. В 1932 году он покинул страну во время массового переселения. Так это наше родное место. Отец хотел вернуться к себе на родину, но не успел, ушел в мир иной. А мы, решив исполнить его мечту, переехали сюда, — рассказывает Курмаш Алкан, владелец магазина хозяйственных товаров.

В Китае Алкан учился на специалиста по водохозяйственному строительству и покинул страну в тот момент, когда пришло время устраиваться на работу. Семья у него обычная, уверяет он, большинство были предпринимателями, а часть работала на государственной службе. По его словам, в Синьцзяне они сохраняли казахские традиции. В Китае у него осталась сестра, ее дети уже приехали в Казахстан, но сама она не может этого сделать из-за закрытых границ.

— В мои времена все было хорошо. Переселенцы быстро оформляли визы и переезжали. С 2014 года стало ухудшаться. Начали закрывать казахские школы. Много тех, кто не может получить визы, пересечь границы. Бедные люди, некоторые даже не смогли проводить своих родителей в последний путь. Если бы мой голос услышали, я бы сказал президенту, чтобы он поговорил с представителями Китая, чтобы границы открыли, — говорит Алкан.

Во времена, когда он переехал, везде была коррупция, отмечает Алкан. Люди с трудом могли оформить гражданство, а некоторые в итоге уезжали обратно. Алкан добавляет, что когда он приехал, то не получил никакой поддержки.

— Ни одного метра земли нам не дали, всего добились собственным трудом. Когда приехали, работали в кафе, на фермах, потом стали предпринимателями. Потихоньку смогли встать на ноги. Но сначала было очень тяжело. Было тяжело получить гражданство, а ведь надо было еще семью кормить. Тяжело было с языком. Три года назад, когда я ходил в больницу, мне все отвечали на русском. Сейчас как-то все лучше стало. У нас в Китае был арабский алфавит, но я быстро приучился к кириллице. Потому что надо как-то кормить себя. А наши дети уже всем владеют, — рассказывает Алкан.

Он говорит, что со стороны некоторых местных жителей была и остается некоторая неприязнь, но он на это не обижается. Для него главное, чтобы дети смогли адаптироваться и интегрироваться в казахстанское общество.

— Вообще, сами мы адаптировались. С казахами из Китая мы всегда на связи. Мы очень сплоченные, так как мы все были вне нашей родины. Но поддерживаем мы всех — и местных, и кандасов. Потому что мы все мусульмане, — говорит Алкан. — В Шелеке я уже 16 лет. За это время было 5-6 акимов, которые, честно сказать, ничего тут не делали. Под руководством последнего акима чувствуются какие-то положительные изменения. Парк перед акиматом сделали. Но все равно Казахстан — богатая страна. Здесь не должно быть такого ветхого состояния. Надеемся на обновление города.

— Пусть от предков лучше потомки останутся, чем драгоценности — с такими словами мы сюда и приехали. Чтобы наши дети остались казахами и мусульманами. Чтобы наши традиции, самосознание не стало китайским, а осталось казахским, — рассказывает Алкан.

Неподалеку на местном рынке кандасы заняты торговлей фруктами и овощами. Один из них, Асен Алпан, приехал в Казахстан в 2006 году. Его предки издавна жили на территории нынешнего Китая, но и они приехали, чтобы их дети «остались казахами».

— Я жил в селе Кунес, на истоке реки Или в Синьцзяне. Работал в сельскохозяйственной отрасли, потом в лесном хозяйстве, был учителем. Все бросил и уехал сюда. Ради детей. А так наша жизнь там была хороша, никто нас не притеснял. В месте, где я жил, большинством были китайцы. Но наши отношения были абсолютно нормальные. Например, я китайский язык знаю, только письменность не понимаю, — говорит Алпан.

Он приехал в Шелек, так как тут жили его родственники. Рассказывает, что они просто собрали вещи и поехали на автобусе. Поначалу возили товары из Хоргоса, а после стали заниматься торговлей. Он отмечает, что сейчас торговля идет тяжело, потому как у людей нет денег, а цены растут.

— У меня три ребенка. В Китае же нельзя было больше иметь детей. Старший работает в компании в Талдыкоргане, другой окончил религиозную школу в Сарыагаше, а младшая дочь завершила обучение в Алматы и открыла школу, в которой преподают на китайском и английском языках. У меня есть еще трое братьев и шестеро сестер. Никто, кроме меня, не приехал. У них там положение хорошее. Боятся, что здесь им будет трудно, — говорит Алпан.

Он также признается, что ему сложно получить информацию о происходящем из-за того, что не может читать на кириллице.

На другом конце села Сауле (имя изменено — В.), женщина невысокого роста, тонкими руками перетаскивает арбузы на весы. Тканевый навес, закрепленный булыжником, шатается от ветра. Она обслуживает клиентов, одновременно отвечая на наши вопросы.

— Нам очень сложно, быт тяжелый. Земли не дали, своими руками пытаемся себя прокормить. Муж на черной работе, делает то, что найдется. Я вот тут торгую. Дом взяли в кредит, еле его оплачиваем. Товары берем в долг, пытаемся как-то продать всё, что можно. Иногда даже прибыли своей не получаю. Еще и вся документация на кириллице, ничего не понимаю, — говорит Сауле, подозрительно оглядываясь.

Она приехала с мужем в Казахстан в 2012 году. Ее предки также издавна жили на территории нынешнего Китая. Приехали они, потому что хотели туда, где живет ее «народ». Но она рассказывает, что в Китае их положение было намного лучше. Семья занималась земледелием, а Сауле — воспитанием детей. Здесь же, помимо торговли, она вынуждена заниматься тяжелой работой в поле.

«Когда нам бросили клич возвращаться на родину, мы вернулись. В чем же наша ошибка?»

В самый разгар жары в Шелек приезжает Кошербай Камен, председатель аксакалов общественной организации «Отандас-Ел». Мы располагаемся у сквера напротив акимата, который местные кандасы называют «Белым домом».

— Я родился в 1952 году в Китайской Народной Республике. В 2012 году наша семья отозвалась на клич о том, чтобы мы все вернулись на свою родину. И это было правильно. В 2019 начал работать в "Отандас-Ел", чтобы поддерживать других кандасов, — говорит Камен, — В 1916 году, после того, как национально-освободительное восстание провалилось, мои предки, оставив все, что у них есть, бежали. Они жили в Какпаке, Райымбекский район. Буквально оставили все, что у них было. Потому что наши вожди бросили воззвание: "Если умрем, то будем умирать мы, а вы спасайте своих потомков, бегите". Бежали на границу с Китаем. Там они тоже спокойствия не нашли, подвергались ограблениям и нападениям.

Камен рассказывает, что после этого семья отца несколько раз перемещалась по разным аулам. Поэтому ему и дали имя Кошербай. Семья занималась ремесленничеством — обработкой дерева, шкур, выделкой кож, изготавливали сёдла, жазы, ичиг, обувь, юрты и многое другое.

— Ужасное в Китае началось в 1967-1976 годах. Наши традиции и культуру уничтожали, забирали юрты, украшения, головные уборы и бытовые изделия. В общем, полностью пошли против нашего быта. Были разгромные года. Потом, в 1978 году, пришел Дэн Сяопин (бывший руководитель КНР — В.) со словами: "Не важно, черная кошка или белая кошка, если она может ловить мышей — это хорошая кошка". Все начало возрождаться. Мы снова стали носить национальную одежду, стали играть в кокпар, курес, проводить айтысы. Появилась духовная культура, — рассказывает Камен.

Он тогда работал учителем в школе и преподавал литературу. Он рассказывает, что в то время общими усилиями возрождали национальные традиции. Тогда проводились национальные айтысы, в районах — раз в три года, по всему региону — раз в пять лет. Были национальные столовые. «Культуры всех этносов развивались равно. Люди получили земли и стали обрабатывать их, все стало очень хорошо», — вспоминает он.

Однако всё изменилось в 2017 году.

— Появилась политика, уничтожающая наши языки и религию. Я ездил в Китай в том году. Они решили сделать государство мононациональным. Потому творили, что хотели. Сначала напали на интеллигенцию. Стали выбрасывать и сажать в тюрьмы учителей. Потом напали на язык. Из учебников исчез казахский язык, теперь все стало на китайском. В учебниках было написано, что все достижения мира создал Китай, а другие национальности в этом не участвовали. Потом они стали пугаться религии. Начали вести против нее пропаганду и заткнули все мечети в наших аулах. Многие казахи в это время стали буквально бежать из Китая. Часть из них даже не смогла продать свое имущество и приехала с пустыми руками, — рассказывает аксакал. — Енбекшиказахский район — это район с широкой площадью, большим количеством людей и возможностями для сельского хозяйства. Кандасы здесь расселились от одной границы района до другой. Кто-то скотоводством стал заниматься, кто-то земледелием, кто в городах обосновался. Но тех, у кого жизнь стала сладкой, — очень мало. Вот, в Тескенсу, к примеру, есть 280 семей кандасов. Но здесь им никак не помогли с работой. Дали бы им хотя-бы 3-5 гектаров орошаемой земли, тогда бы они все работали. Сейчас государство говорит о 10 сотках земли для жилья бесплатно, но я все еще не встретил ни одного кандаса, который бы получил эту землю, — говорит Камен. — Вот, смотрите, кажется, это оралман. Верно, в центре занятости устроился. А вы тоже оралман?, — обращается Камен в этот момент к мужчине, который занимается поливом сквера неподалеку.

— Да, оралман! — улыбаясь, отвечает мужчина, который представился Жарменди Алдибаем.

— За сколько работаете?

— 70 тысяч.

— Ну хоть работа-то есть. В каком году приехали?

— В 2016 году.

— А вы же знаете про политику бесплатных 10 соток земли? Смогли получить?

— Да какой-там, с 2016 года ждем землю.

— Ну вот видите. У него раньше наверняка и земля, и скот были в Китае. А вы смогли свой дом продать, когда переезжали сюда?

— Нет, не смог.

Некоторое время они обсуждают то, где видели друг друга. А после разговаривают о местах работы в Китае. Выясняется, что Камен прекрасно знает места, где раньше жил его собеседник.

— Вот, об этом и говорю: я боль многих кандасов знаю. А сколько людей, которые окончили университеты, средние техникумы и, не выдержав давления, сбежали со своих рабочих мест сюда? А для них есть тут работа? Учителя, врачи, ветеринары, агрономы — сколько разных людей приехало. Для них по профессии нет работы. Я в село Ассы в Жетысуской области ездил два раза, там расселилось 62 семьи кандасов. Там им тоже не дали земли. Когда нам бросили клич возвращаться на родину, то мы вернулись. Бросили свои теплые дома и работу, взяв с собой лишь одну сумку и чапан. В чем же наша ошибка? — задается вопросом Камен. — Люди десятилетиями живут в одном доме со своими детьми и внуками, это не соответствует нашей культуре. Бедность давит на нас. У нас такая большая страна. Вопрос земли — это больной вопрос для кандасов. Земля — это золото, она кормит человека, в ней мы будем вечность лежать в самом конце. Кандасы — народ, который почитает землю. Токаев хочет построить новый и справедливый Казахстан, я надеюсь, что там будет место и кандасам, — говорит Камен.

«В Китае мы были людьми, казахами, тут мы стали оралманами»

В полдень в Тескенсу футбольная игровая площадка с высохшей травой и небольшим спортивным инвентарем заполняется людьми. Часть из них подъезжает на старых мотоциклах. На краю люди укрываются под тенью топчана, куда садятся взрослые мужчины, женщины и дети — кандасы из 280 семей, что не могут получить землю для земледелия.

— Сюда пришли старики, дети и матери. Потому что вся молодежь наших семей борется сейчас за выживание. Смогли прийти лишь те, кто уже не способен к труду, — начинает Нурбай, приехавший в Казахстан из Китая в 2009 году. — Я в Тескенсу уже четвертый год. У меня есть дети, но жизнь у нас не самая лучшая. Самое первое — это высокие цены, которые, я уверен, сделаны искусственно. Люди трудятся с утра до вечера, но этого не хватает, чтобы прокормиться. Картошка — 200 тенге, помидор — 500 тенге, мешок муки — 15 тысяч. Мы всё завозим. Дали бы землю, мы могли бы все сами выращивать. У кандасов есть техника и образование.

Нурбай говорит, что они приехали в Казахстан из Китая, чтобы содействовать расцвету государства, а не для того, чтобы их дети были «рабами».

— Пусть нашим детям дадут хотя бы на каждого человека по одному гектару земли. На семью — от трех до пяти гектаров. Если бы мы могли посадить на одном гектаре земли пшеницу, то мы бы собрали три-пять тонн. Так мы бы смогли прокормить до пяти семей. Мы могли бы ее и молоть, и обрабатывать. И дороговизна бы нас не мучила, и безработицы бы не было. Это наши требования к местным властям, правительству и государству, — заявляет Нурбай.

Его выступление, как и всех последующих людей, заканчивается аплодисментами и поддержкой. Люди не перебивают друг друга и один за другим говорят по большей части о всеобщей проблеме: на их родине нет земли и работы.

— Приехав в Тескенсу, я провел несколько разговоров с руководством акимата сельского округа. Ничего, кроме земли, не просил. Сказали, что дадут. Кормили обещаниями, прошло уже 6 лет, но ничего нет, — говорит Мукат, переехавший в Казахстан в 2011 году. — Скотину негде пасти, народ не помещается. Тут раньше был табачный совхоз, людей уверяли, что село будет жить за счет него. Земли все отдали другим аулам. Только у 3-4 семей есть скот, они вынуждены арендовать пастбища. Мы с сыном еле запасли сена для одной коровы, теперь думаем, как бы прокормить вторую.

Он говорит, что из-за бедности они вынуждены жить со своими взрослыми детьми, что считает неправильным. Его не берут на работу, потому что говорят — он старый. При этом Мукат еще не достиг пенсионного возраста. Сын уходит на работу в 5 утра, приходит в 10 ночи. Зарабатывает за день 10 тысяч тенге.

— Мы в Казахстан приехали ради своих детей. Чтобы они не остались под пятой у Китая. А что теперь? Без работы, без денег. У меня денег даже страховку оплачивать иногда не хватает, — добавляет Мукат.

Он рассказывает, что многие семьи в ауле распадаются. Часть мужчин начинает пить, другая бросает свои семьи и бежит.

— У нас богатая страна, но не богатый народ. Бизнесмены плачут, когда теряют свой миллион, а мы радуемся, когда в день находим 10 тысяч. Радуемся, что сможем прожить этот день. Ни заводов не открыли, ничего не сделали. Но я надеюсь, что это не будет вечным и все изменится, — верит Мукат.

— Меня зовут Куандык. Я приехал в Казахстан в 2006 году. За 20 лет мы не видели ничего путного от властей. Никто не хочет знать, живые мы или мертвые. Мы стали самыми противными и ненавистными оралманами. Куда бы ни пошли — нам нет места. Наши дети стали рабами. Я ходил в акиматы Тескенсу, Есика, Шелека. На прием в Nur Otan (партия власти, нынешнее название Amanat — В.). Спрашиваю, почему нам не дают 10 соток земли для дома. Они ведь обязаны! А мы покупаем за миллионы разваливающиеся дома местных. А что нам делать? Не на улице же оставаться. Когда-то наши предки сбежали в Китай. Я иногда думаю, они таким образом мстят нам за них, — говорит Куандык, а люди вокруг начинают смеяться. — В Китае мы были людьми, казахами, тут мы стали оралманами. Там у нас было все. Бросив это, мы хотели к себе на Родину. А тут мы хотим скосить травы, нас гонят, со словами “пошёл!”. В Тескенсу есть порядка 8 богачей, вот им все дается: субсидии, кредиты под низкие проценты. Мое требование: Nur Otan нам дал две коровы, пусть Токаев даст нам земли.

Азатбек приехал в Казахстан в 2007 году. Его родители бежали от советских репрессий во времена голода. Один из братьев отца был этапирован в Уральск, другой — погиб в Жаркентской тюрьме.

— Мы не считаем, что нам кто-то чего-то должен. Пришли просто потому, что хотели вернуться на места, где проливалась кровь наших предков. У меня двое детей, и мы ни одну сотку земли не смогли получить. К востоку в ауле живут более сотни семей. Когда мы приехали, там ничего не было. Их построили мы, оралманы. Но наше недовольство — ни один из этих домов нам не дали! При акиме по имени Акан я стоял сотым в очереди, потом внезапно исчез из нее. В 2012 году сказали, что внесен мораторий на раздачу земли. Потом снова занял место и дошел до 48-49 в очереди. Но 10 соток еще нет, — рассказывает Азатбек.

Он много говорит о коррупции, о раздаче сельхозземель и земле для строительства жилища. Помимо этого, он жалуется на то, что приходится тащить питьевую воду на телеге, потому что много где не проведено водоснабжение, электричество и интернет.

— Все делается для богатых. Кумовство на государственной службе. Не смотрят ни на нас, ни на простой местный народ. Я высказал свои претензии акиму, он мне ответил так: «Я, что ли, вас в Казахстан звал?», — делится Азатбек.

Через время слово взяла местная жительница Бакытгул Досанова, которая поддерживает требования кандасов. Она также возмущена распродажей земли всем, кроме кандасов, безработицей и инфляцией.

— Акимат никаких условий для людей не создает. Всю землю отдали частным лицам, богатым отдали. Остальные на них работают, как рабы. Почему не дают земли, которые стоят без дела? Кандасы бы сами могли себя обеспечить. В Китае они много чего умели. Например, тут есть запустевшие здания, кто-то там швейную делает, кто парикмахерскую, кто-то общепит откроет — все они настоящие мастера. Инвалидам, матерям-одиночкам — никакой помощи. Людей даже не берут на работы по озеленению и благоустройству, — говорит она.

Об отсутствии всякой помощи говорит Асемхан Жомарт, мать троих детей, переехавшая из Китая 15 лет назад.

— Я приехала сюда ради будущего своих детей. У меня нет никакого здоровья, перенесла два операции. Мой муж болеет и лежит дома. Я перебиваюсь как-то. Работала в городе, пасла скот одного богача. Приехала сюда, живу в аренде за 15 тысяч. Все время думаю: покупать лекарства, платить за аренду или купить одежду для своих детей? Я не зла на Казахстан, но у меня ни пенсии, ни выплат за детей. Хоть бы они гектар земли дали, — кричит она.

У другой женщины, Алике Токтасын, ребенок болен тяжелым сердечным заболеванием. Каждые шесть месяцев женщина ездит в столицу, чтобы проходить осмотр. Она мать-одиночка, снимает жилье в аренду.

— Моему сыну 6 лет. До 25 лет каждые 5 лет ему должны делать операции на сердце. С момента его рождения я три года получала выплаты от ВТЭК (медико-социальная экспертиза — В.). Потом у меня их забрали, потому что я, мол, не сделала операцию ребенку. Но это сами врачи отменили, потому что у него тяжелое состояние. Во ВТЭК говорят мне, что я пользуюсь государственными деньгами и обманываю. Я сама его вожу в столицу, трачу огромные суммы на это. Из-за детей не могу работать, но как могу, зарабатываю — пирожки пеку и продаю. Я хочу работать, быть самостоятельной и встать на ноги. Но врачи говорят, что у ребенка высокое давление. Если он упадет — он умрет. Говорят, чтобы я ко всему готовилась. Я просто хочу, чтобы выплаты вернули, чтобы у меня была возможность ребенка за границей лечить. Никто же не хочет потерять свое дитя, — задыхаясь, говорит Токтасын.

Через время подъезжают сотрудники местного акимата. Они со всеми здороваются и начинают делать фотографии и видео. Несколько людей после этого отказываются разговаривать.

— Тогда разрешите мне вставить свои пару слов, — раздается гулкий голос Кошербая Камена. — Народ Тескенсу, хорошо, что сюда приехали сотрудники акимата. Акимат должен быть народным. Это требования Нового Казахстана. Я вот слушаю здесь людей, которые пришли, надеясь продолжить свой род на Родине. Слушаю их — и у меня зубы скрипят от злости. Прекратите издеваться над народом! Земля принадлежит народу и никому больше! Вон забирают же земли брата нашего предыдущего главы (имеет в виду Болата Назарбаева — В.). Столько людей живут в заброшенных домах. Вы обязаны им раздать по 10 соток. Какое будущее у аулов и потомков? Ушло время, когда защищались интересы лишь богачей и чиновников. Время народ защищать. Потому они сюда пришли. Сегодня из-за этого разговора они не заработали свои 5 тысяч тенге, но зато собрались за свое будущее. Вон там мужчина на коляске приехал. Ничего, придет время и для справедливости.

Заместитель акима сельского округа Еламан Елубай в свою очередь заявил, что земли для людей «просто нету». В сельском округе Тескенсу есть 3700 гектар земель, которые были отданы жителям под выпас скота.

— То, что могли, — раздали. Сейчас нет земли. Мы же не можем у людей забрать. Чтобы это сделать, надо обращаться в суд. Работа в ауле есть. Да, я понимаю, люди вынуждены в город ездить для заработка. Но есть много сезонных работ. Это же аул, здесь такая жизнь, — говорит он.

Замакима также добавляет, что сейчас в администрации готовят проектно-сметную документацию — около 300 человек смогут получить свои 10 соток. Но для начала акимату надо провести необходимую социальную инфраструктуру, а строительство можно будет начать уже в следующем году. При этом выделенный участок не решит всех проблем — в очереди за 10 сотками сейчас стоят более 800 человек.

Между детьми и землей предков

Неподалеку от места сбора людей в Тескенсу находится небольшой дом, возле которого установлена юрта. Жильцы погружены в домашние работы, они готовятся принимать гостей. Там же сидит дедушка, опираясь на трость. На нем белая шляпа и черный костюм. Он, улыбаясь, приветствует всех людей, которые приходят к ним домой. Пожав кому-то руку, он ее крепко держит и долго не отпускает.

— Я родился в Китае. Живу в Мунгылкоре. Мой отец, Боранбай, в 1916 году сбежал в Китай, умер в 1940 году. Наша семья разрослась. Дом, скот — у нас всё там есть, — рассказывает Даулетжан Боранбай.

Он и его жена Рабига Дарибай приехали в Казахстан в 2019 году, чтобы навестить тут свою дочь. Но потом началась пандемия и закрылись границы. Его семья собрала 50 тысяч юаней на самолет, чтобы они добрались домой. Но там их сняли с рейса, потому как он был слишком стар для авиаперелета — ему 87 лет, а жене — 75. C тех пор он живет тут, надеясь когда-нибудь добраться домой.

— Я, дитя, не могу уехать к себе домой. Не понимаю, почему меня не пропускают. 50 тысяч заплатили, мои родные смогли вернуть лишь 20 тысяч. Я очень хочу увидеть своих детей. Тут я живу у дочери, жизнь у них тоже не сладкая. Дочь с мужем пасут чей-то скот. Зимой, чтобы за мной смотреть, она вынуждена оставлять своего мужа там. Да, это родина моих предков, но там (в Китае — В.) у меня четыре сына и три дочери. У меня уже и внуки, и правнуки там есть. Вот так, еле живем. Я очень хочу увидеть своих детей, — говорит Боранбай, его голос начинает дрожать, он берет платок и вытирает слезы.

— Спасибо за то, что пришли. У меня ноги болят, я уже и ходить почти не могу. Даже на улицу. Вот бы меня через границу хоть провели. Мой сын бы сам меня забрал на машине. Здесь я вреда не видел, за это спасибо. Пусть всем дадут долгих лет жизни. Но я хотел бы умереть возле своих детей, — говорит он и дает благодарственный бата.

«Никто не занимается адаптацией кандасов»

— Мои предки переселились из Семея в сторону Урумчи в 20-е годы прошлого века. Но тем не менее в Восточном Туркестане (официальное название провинции — Синьцзян — В.) большинство казахов — люди, которые там издавна жили. Большинство жертв репрессий, войны и голода вернулись в 1962 году. Нынешние кандасы — это люди, которые там издавна жили. Часть людей бегут из-за гонений в Китае, — говорит Бекзат Максутхан, председатель «Нағыз атажұрт еріктілері».

Эта организация появилась в 2017 году. Она занималась защитой прав этнических казахов в Китае и тех, кто бежал из-за гонений в Казахстан. Изначально она появилась как «Атажұрт еріктілері», но после раскололось надвое. По словам Максутхана, это произошло с подачи спецслужб Казахстана, которые подкупили и запугали часть их активистов. В итоге он и другие активисты переименовались в «Нағыз атажұрт еріктілері» и отделились. В 2022 году, после январских событий, они заявили о создании партии.

— Я переселился в Казахстан в 1999 году, мне было 23 года. Не было тогда и мыслей заниматься общественными делами и политикой. В 14 лет, помню, смотрели телевизор, читали газеты — мечтали быть политиками. Но мы быстро поняли, что мы четвертый или пятый народ в Китае, нам не дадут заниматься политикой. Отучился на английский язык, думал, буду работать в этой сфере. Приехал сюда, работал учителем, потом в нефтяной отрасли. Конечно, волновало то, что наши государственные интересы, вопросы языка и идеологии не защищаются, но тогда мы не вмешивались во все это. Ситуация изменилась в 2016 году, во время земельных митингов, — рассказывает Максутхан.

По его мнению, в самом начале переселение шло хорошо. Связывает он это с тем, что бывшему президенту Нурсултану Назарбаеву и его окружению тогда еще было важно опереться на свой народ. Но ситуация начала ухудшаться к 2005 году, а потом вовсе стала тяжелой.

— Помню 2012-2013 года. Тогда этническим казахам из-за рубежа давалось гражданство лишь спустя пять лет. Это был ужас. Приезжавших из Китая выбрасывали после шестимесячной визы. Помню, как в Урумчи собирались тысячи людей за визами. Сколько дней они там простояли! Кто-то ехал в Китай и не мог вернуться. Много было разных причин. В 2019 году, когда стало известно о мучениях казахов в Восточном Туркестане, наше министерство иностранных дел просто закрыло на это глаза. Более того, оно затыкало рты организациям, которые про это говорили. У меня даже сложилось впечатление, что к геноциду, учиняемому китайскими властями, имеет отношения высшее руководство Казахстана, — считает Максутхан.

Также он говорит про то, что во времена его приезда в Казахстан людям выдавались земли по квоте. Но считает, что этого не следовало делать, так как это создавало конфликты с местными жителями.

— Они говорят, у нас такое ужасное положение, а вы им земли даете. При этом надо понимать, что выделенные на квоты деньги редко доставались людям. Они зависали по дороге к ним на разных уровнях у чиновников. У этих программ в итоге было обратное влияние. А вот те, кто едут на север, — там никаких условий. Ветхие дома, обещания не выполняются. Среда русскоязычная. Они ведь туда приехали, чтобы их дети оставались казахами. Я знаю, что 20 китайских семей поехали туда недавно, 19 из них вернулись, потому что никаких условий и работы нету, — добавляет Максутхан.

Большинство казахов оседает в тех местах, где у них есть родственные связи и подходящий климат. Этническим казахам из Кульджи подходит погода в Жетысу. Тем, кто из Алтая, подходит климат Усть-Каменогорска. Туркменские этнические казахи едут в Мангистау, а узбекистанские казахи — на юг.

— Никто не занимается адаптацией кандасов. На бумаге — да, в реальности — нет. У скотоводов нет пастбищ для скота. Зачастую они пасут чей-то скот. Там, где землю уже забрали в свою собственность и которая лежит без дела, не пускают людей. Кто-то хочет запустить производство и цеха — им тоже не дают этого сделать. Я думаю, что для того, чтобы они адаптировались, им надо сразу выдавать гражданство. Если они хотят запустить производство, дать человека, который поможет с бумагами. Должен быть человек, который их будет поддерживать, пока те не встанут на ноги. Давать работу по специальности. Сделать казахский язык по настоящему государственным. А квоты не нужны. Я против квот, — думает Максутхан.

«Самое обидное — мы приехали, чтобы везде говорить говорить по-казахски, но не можем этого делать»

51-летний этнический казах из Монголии Батырбек Силамханулы торгует одеждой в своем небольшом бутике в селе Карабулак, неподалеку от Талдыкоргана. Несмотря на малочисленных покупателей, он старается обслужить каждого. Его жена работает на другом конце рынка и время от времени курсирует между двумя точками, забирая и принося товары. Между работой Силамханулы с ностальгией вспоминает прежние времена, рассказывая о переезде в Казахстан.

— Мы родились и выросли в селе Бозгун в центральной Монголии, в 150 километрах от столицы Улан-Батора. Когда-то наши предки перешли на монгольскую землю, когда пасли свой скот. Так и остались там. А мы переехали в Казахстан в июне 1991 года, до того, как страна получила независимость. Кто-то скучал по Родине, по земле, а кто-то по еде. Конечно, было сложно, когда только переехали сюда. Мы из многодетной семьи, состоящей из 13 человек. Мне было тогда 20 лет, поэтому я особо не участвовал в процессе переезда. Мы переехали в Казахстан по пятилетней программе — нам дали удостоверение на пять лет. По истечению срока не продлили его, только в 2001 году удалось получить гражданство. В основном знакомые из Монголии поселились в Павлодарском, Алматинском и Талдыкорганском регионах. Баянаульские земли, должно быть, напоминали монгольскую природу, поэтому многие также туда переехали, — вспоминает мужчина.

Вместе с его семьей в одном вагоне ехали еще 30 семей из Монголии. Часть из них оставили на другой станции, остальных ожидал автобус, который отвез их в центр села. Там их кормили, выделили место для временного проживания, пока те не найдут работу и жилье. Его семья получила компенсацию в 144 рубля и корову с теленком.

— Нам сказали, дадут дом, но его мы не получили. Позже родители на свои сбережения купили дом. Где-то пять из семи подавших заявления получили дома. Положение выходцев из Монголии было довольно хорошим. Те, которые собирались уезжать, очень хотели в Казахстан, они за бесценок продали свой скот и торопились уехать. Некоторые из них даже все оставили своим хорошим друзьям. Цель была одна — переехать в Казахстан. Там мы в основном занимались скотоводством. Те, кто работал на полях пастухами и трактористами, жили лучше, чем те, кто работали учителями или рабочими, — рассказывает Силамханулы.

По приезду он устроился на работу в строительном секторе, водил тракторы и комбайны, работал на мельнице. По его словам, переехавшие в город казахи из Монголии в основном занимались мебелью.

— В старых книгах есть старая поговорка: «Когда от керея (один из родов среднего жуза — В.) рождается сын, то оживляет дерево». А в Монголии в основном кереи. Мебелью занимались. Они и в Текели, и в Талдыкоргане, и в Алматы все в хороших условиях живут. Местные жители встретили хорошо, — добавляет он. — У нас были в основном пожилые люди, нас никогда не делили. Мы с ними очень хорошо ладили. Я не могу сказать, что нас разделяли, преследовали, такого не было.

Но Силамханулы, как и другие этнические казахи, по приезду Казахстан сталкивался с языковыми проблемами. Он не понимал, что говорят люди на русском языке и как заполнять документы. В начале ему пришлось изучить базовые слова — чтобы выжить.

— Первое слово, которое я запомнил, — это слово «обед» на русском, что означает время для еды. На работе как говорят «обед», я ухожу домой, остальное не понимал. И позже выучил цифры, чтобы в магазине что-то покупать. На работе, везде говорили на русском языке. Нам было очень тяжело с этим. Самое обидное — мы приехали, чтобы везде говорить говорить по-казахски, но не можем этого делать. До сих пор трудно. Все еще говорят по-русски, иногда это задевает мою честь. Самая большая ошибка у нас в том, что мы не должны смешивать русский и английский языки до 4-го класса. Например, в Монголии, где проживали казахи, не было урока монгольского языка до 3-го класса, монгольский и русский добавляются к 4-му классу, — говорит он.

Через несколько лет после возвращения в Казахстан Батырбек женился на этнической казашке из Монголии. Сейчас у них трое детей, двое из них учатся в высших учебных заведениях, а один — в колледже.

«Если оралману не поможет оралман, то больше никто не поможет»

Большинство жителей дачного массива «Ащибулак» в Талдыкоргане, где проживают преимущественно этнические казахи из Китая, отмечают мусульманский праздник Курбан айт. Во многих домах накрыты дастарханы. Люди ходят друг к другу в гости.

— Приостановив всю работу, празднуем Ораза айт, Курбан айт. Вот только что приехали из гостей, из села Жансугурова, увиделись с родственниками, — рассказывает хозяйка дома в Ащибулаке, не захотевшая назвать своего имени. Она добавляет, что местные жители раньше широко не отмечали этот праздник и приехавших из Китая казахов это удивляло. — Здесь хорошо отмечают Новый год, взрывают салюты. Когда мы переехали в Казахстан, сильно удивились этому. Мы стараемся придерживаться давней традиции, отмечаем роскошно Наурыз, радуемся тому, что наступила весна, вместе с семьей гуляем, весь аул зовем в гости, — говорит женщина.

В 2008 году она переехала в Казахстане вместе с мужем Бакытнуром Баймуканом и детьми. Двое из пяти их детей родились в Китае. Как и у многих этнических казахов, они хотели воспитать и вырастить детей на своей Родине. Но по приезду они сразу столкнулись с рядом проблем: неопределенность с работой, незнанием русского языка, жилищными проблемами.

— В то время у нас были трудности в жизни. Когда мы приехали, у нас не было готового дома, мы построили сами. Приехали с нашими маленькими детьми в Казахстан так, как здесь «своя земля, свои казахи». Когда ты приезжаешь, здесь все по-другому. Помощи от государства не было. Сами строили все с самого начала, куда бы ни пошли, везде сами ездили за документами. Было много трудностей, о которых сейчас забыли. У нас там были дом и земля. Мы продали нашу землю, дом и скот. Приехав, мы купили участок земли, и продолжили жить. Мы помогали друг другу, таскали камни, строили фундамент. Если оралману не поможет оралман, то больше никто не поможет. Из акимата никто не проведал. Никого не волновало, как мы приехали, как живем. Сначала построили маленькую времянку, потом купили двух коров. Муж усердно работал на тяжелых работах, чтобы прокормить детей. Все документы решались через деньги, потому что мы не умели писать кириллицей. Даже свое имя не могли написать... Мы на улице просили людей заполнить документы и платили за это. Я платила 500 тенге за оформление одной справки. Вот таким образом получили гражданство, — рассказывает супруга Баймурата Баймукана.

По их словам, не выдержав трудностей, многие семьи возвратились обратно в Китай.

— Но все трудности остались позади. Сейчас все хорошо, — добавил Баймукан.

Они смогли добиться квоты на получение денежной помощи. После приезда он работал на стройке, а позже вместе с давним знакомым заказали станки для производства пескоблока из Китая, что стало его основным источником дохода.

— Когда только приехали, у всех были проблемы. Все были молодые. На стройке работали. Сейчас каждый нашел себе дело. Я, например, занимаюсь пескоблоками, мой сосед водит КамАЗы. Здесь многие занимаются скотоводством. Мы же в Китае все жили и росли в семье земледельцев и пастухов, — говорит Баймукан.

Его жена хотела устроиться на работу в школе уборщицей, но для трудоустройства везде требуют опыт. Она также два раза попыталась получить грант в 500 тыс. тенге, который выделяют для открытия бизнеса многодетным сельчанам. Но ей отказали.

По словам супругов, они хорошо поладили с местными жителями, но изредка были случаи, когда к ним относились с неприязнью.

— В начале, когда наш скот попадал на их землю, были легкие разногласия. Но сейчас со всеми хорошо общаемся. На самом деле, это неправильно — разделять людей. Наших предков разлучили во время войны. Или-Казахская область является частью казахской земли. В 1860-х годах, когда границу проводили во времена «белого царя», — ее так поделили. Это казахская земля. В 1928-1933 годах было непросто, помнят люди постарше. Их преследовали, поэтому они отправились туда. Наши предки отправились туда в 58-60 годах. До сих пор есть те, которые называют нас «китаями», — констатирует мужчина.

Бакытнур Баймукан сейчас вместе с односельчанами всячески содействуют развитию Ащибулака. Они самостоятельно проложили асфальт, а сейчас добиваются постройки новой школы для дачного массива, так как детям приходится ездить в город. Как рассказывает Баймукан, с 2008 года жизнь здесь значительно улучшилась: автобусы начали ездить каждые 20 минут, а раньше их удавалось поймать только утром, в обед и вечером.

— Весной было одно совещание с местными. Есть один аким, он тоже пытается что-то делать, но в основном сами двигаемся — регулируем порядок улиц и чистоту. Это же наша земля, ты должен заботиться о своей деревне, как о своем доме, — говорит Баймукан.

«Взрослые, скрывая, слушали через радио, что в Казахстане происходит, как люди там живут»

Еще один житель Ащибулака Мухтар Токау вспоминает, что в детстве родители часто говорили ему о том, что их место не в Китае, а в Казахстане. Тогда Мухтар не понимал значения этих слов. Но спустя годы он воплотил мечту родителей — жить на Родине.

— Когда я только вступал в сознательный возраст, старшие слушали радио и говорили: «По радио мы слушаем наших». Взрослые, скрывая, слушали по радио, что в Казахстане происходит, как люди там живут. Они всегда мечтали и говорили, что если будет возможность, то переедут в свою страну. Говорили: «Наши предки были кочевым народом, в тяжелое время переехали, чтобы как-то выжить». Помню, еще в 90-е годы наши говорили: «Ннадо помочь Казахстану, они получили независимость» — и отправляли различную помощь. Я это все запомнил, и мы осуществили их мечту. Но сами родители не успели, — вспоминает Токау.

Переехав в Казахстан, мужчина решил жить на юго-востоке страны. Он успел получить денежную компенсацию в размере 90 тысяч тенге. Спустя два года Токау создал семью вместе с Макзере Аскабыл. Они воспитывают четверых детей. В 2013 году супруги переехали в Ащибулак, чтобы дети могли учиться в городе, а сами нашли там работу. Здесь они построили себе небольшой дом, а рядом строят еще один.

Когда мы подходим к ним, Токау и Аскабыл провожают своих гостей, пришедших на Курбан айт. Комнаты в доме просторные, а в гостиной стоит низкий стол на коротких ножках, на столе — праздничные угощения. Вокруг стола — корпе (одеяло) и подушки с казахскими орнаментами. Несколько таких корпе сложены поверх сундука, расположенного в углу комнаты. А на стене — две домбры и одна книга. Токау с детства мечтал научиться играть на домбре, но у него не было возможности сделать это.

— Я купил домбру, чтобы мои дети могли научиться играть на ней. Но пока они не проявляют особого энтузиазма. По крайней мере, думаю, в доме должна быть хоть одна домбра. Гости играют, иногда соседи… — смеясь, говорит мужчина.

А книга, расположенная на стене рядом с домброй, оказалась родовой книгой, повествующей об их происхождении.

— Важно рассказать детям об их происхождении, — отметил Токау.

Сейчас он, как и его односельчане, работает в строительном секторе, иногда занимается сваркой, а зимой пасет скот. А его жена Аскабыл — домохозяйка, присматривает за детьми.

Они говорят, что с кандасами никто не проводит никакой разъяснительной работы, поэтому они не знали, как заполнять документы, и обращались к посредникам. Дважды им попались мошенники. Также они солидарны с другими кандасами, которые хотят получить землю.

— От государства никто не требует дать денег, всего лишь хотят получить землю для земледелия. Куда бы ни пошел, везде нет земли. Если дадут землю — это было бы большой помощью, — считает Токау.

По его словам, трое из пяти его братьев уже успели перебраться в Казахстан, но другие не могут. В свое время, когда он получал гражданство, в его фамилии была допущена ошибка. А приглашение на получение визы в Казахстан могут получить только родственники, имеющие одну фамилию.

— Сейчас, чтобы не навредить им, просто узнаю, как у них дела, и все. У них телефоны на проверке стоят. Сестра до начала этого давления успела переехать с детьми, но муж остался там. Таких разделенных семей очень много. Была бы оказана помощь со стороны государства. Сейчас дорога открыта, но только китайцы приезжают, — поясняет Токау.

«Надо проблемы решать, а не названия менять»

— В 1992 году президентским указом начался процесс сбора кандасов под крылом Казахстана. Тогда со всех сторон начали приезжать казахи. После чего была создана Всемирная ассоциация казахов (ВАК), которую возглавил Нурсултан Назарбаев. Но китайские власти посчитали эту организацию националистической. После чего в 2009 году был создан «Отандас-Ел». Ее возглавил Мамытхан Мукан, который, бросив свою должность заместителя председателя областного земельного комитета в Китае, в 1994 году приехал в Казахстан, — рассказывает Толеужан Дуйсентайулы, ныне председатель «Отандас-Ел».

Сам Дуйсентайулы более 25 лет проработал в органах внутренних дел, порядка 10 лет — в комитете по миграции. Он отмечает, что работа в комитете по миграции, где он также занимался делами кандасов, помогает ему, так как он знает проблемы переселяющихся казахов. Он также является председателем алматинского филиала «Народной партии Казахстана», через которую ведет диалог с государственными органами о ситуации с кандасами.

— Люди звонят мне, могут даже ночью позвонить. Я им даю советы, какие документы собирать и куда идти за помощью. Но тем не менее самостоятельно мы не можем многого сделать. Пишем письма — на них просто отписки приходят. В прошлом году вступил в «Народную партию Казахстана». В январе мы, к примеру, провели круглый стол о ситуации с дипломами казахов из Китая (этнические казахи из Китая не могут подтвердить свои дипломы в Казахстане — В.). Туда пригласили представителей разных министерств, — рассказывает Дуйсентайулы.

Он говорит о том, что казахстанские власти ориентировались на опыт Израиля, Германии и Польши по этнической репатриации. Первопричиной же, по его мнению, был отток населения после обретения независимости.

— Мое предложение: кандас приехал — сразу дать ему дом. В частную собственность. Чтобы он чувствовал себя хозяином своего дома, своей земли. А так нашим если дают, то в аренду на 5 лет, а потом ты его выкупаешь за сумму, которая остается. Потом надо увеличить штат комитета по миграции. С 2018 года их трижды сокращали. Нужно больше людей, чтобы они могли профессионально выполнять свои функции. Нанять специальных людей, которые будут переводить все для кандасов, к примеру, и так далее. Потом, вывести комитеты по миграции из-под контроля департаментов полиции и передать под прямое управление министерства внутренних дел. Чтобы это была самостоятельная структура, чтобы они могли сами формировать штат и сами издавать приказы. Тогда многое облегчится в работе комитета и в их компетентности для кандасов, – считает Дуйсентайулы.

Дуйсентайулы говорит, что конфликты между местными жителями и кандасами возникают из-за нехватки земли и работ. В Алматинской области кандасы «уже не вмещаются». Потому власти создали программы переселения с юга на север.

— Я был несколько раз на севере. Там запустение. Где жили десятками тысяч, осталось 2-3 школы. Потом, все эти заявления российских депутатов о нашем севере. Потому надо было увеличить количество казахов там, — говорит Дуйсентайулы.

Он рассказывает о том, что проблемы с землей привели к тому, что кандасы и местные жители разделились и живут своими сообществами.

— Я более трех лет в «Отандас-Ел». Ходил и на тои, и на собрания кандасов. На их тоях нету местных. Я сам местный, потому сходил и на праздники местных. Там тоже от силы 2-3 кандаса присутствуют. Когда спрашиваю, почему так, то местный аксакал так ответил: «Мы их зовем, они сами отделяются. Почему мы их зовем, а они нас нет?» Со стороны кандасов говорят, что их стол не похож на местный, и они стесняются звать местных. В общем, много таких причин. Надо проблемы решать, а не названия менять. Женить детей кандасов и местных. У меня вот жена — вернувшаяся в 1962 году из Китая. Сейчас профессор в университете. Ее учебники читают все дети в Казахстане. Не надо делиться.