«Не было никакого задания, чистая инициатива»

В Алматы можно заметить множество исчезающих артефактов советской парковой скульптуры и декоративного оформления города. Заинтересовавшись ими, мы нашли контакты художника-скульптора, принимавшего участие в оформлении нашего города - Павла Шорохова.

Павел Иванович Шорохов родился в 1946 году в Латвии, как он пишет в своей творческой биографии, «в скульптуре Казахстана с середины 70-х годов. Диапазон творчества широк и многогранен - от малых форм до монументальных работ». 

О парковой скульптуре

— Моё главное увлечение — парковая скульптура. Парковая и монументальная скульптуры могут перекликаться, соседствовать по своим каким-то выразительным средствам. Но монументальная тематика пафосная, а парковая — вообще разная, она без каких-то направлений, жёстких требований. Но меня она привлекла не из-за свободы действий, а потому что в моём понимании парковая скульптура должна нести окружающим какое-то отдохновение, лирическое настроение. Монументальная скульптура тяжеловесна по своему накалу. А парковая может нести самые разнообразные ощущения, там каких-то границ не существует.

— Как началась ваша карьера в Алматы как скульптора?

— По сути в Алматы я был первым парковым скульптором. Хотя формально первые скульптуры стояли в Парке Горького ещё со сталинских времён, но они были тиражные, и несли элемент пропаганды, например, «спорт в массы». Их создали из недолговечных материалов, поэтому они не устояли перед временем. К моему приходу на этой стезе не было парковых работ. Мне повезло, что я смог устроиться во вновь организованную мастерскую при управлении благоустройства по малым формам. Ее образовали в 1977 году и возглавлял ее Сайран Ахметжанович Фазылов. Я до этого четыре года преподавал в художественном училище. Сначала у нас как бы был такой период затишья, заданий особо не было, делали какие-то урны, скамейки, а потом я начал предлагать свои идеи. Моя самая первая работа — дети у кафе «Карлыгаш», делалась не на заказ, а по моей инициативе. Как и композиция у магазина «Балдырган», фигура мальчика в Сосновном парке, а потом уже пошли заявки. 

— Кто был инициатором установки всех этих скульптур?

— Для благоустройства требуются всякие малые формы: урны, скамейки, вазоны и прочие. И скульптура тоже как элемент малых форм возможна, гипотетически. А каких-то реальных заданий не было, приветствовалась инициатива. И вот я делал проекты, и всё это продвигалось, согласовывалось. Достаточно было получить добро на уровне тогдашнего акимата - горисполкома. Добро давали и работа запускалась. По системе благоустройства на малые архитектурные формы выделялись какие-то условные деньги. Конечно, это были скромные средства, но я был рад и счастлив, что могу действовать. 

Аисты

— А чем обусловлен такой стиль «Аистов»? Эта работа напоминает скульптуры древней Мезоамерики. Почему?

— Это отчасти случайно. Я вообще люблю древнее искусство, но я не подражаю ему, просто мне захотелось показать эту тему, - что детей приносят аисты. Это, по сути, и не аисты даже и не какие-то конкретные птицы, а очень условные, декоративные. А вот эта ритмика, перекликается, конечно, но тут скорее всё переплетено: и формалистика, и желание найти какой-то угловатый ритм. Мальчик пластичный и в то же время такой же монументальный, как и птицы. Это всё случайное совпадение, подражательства не было. Я, например, люблю древнюю индийскую пластику. Я не повторяюсь, но если делаю женские модели, то как-то подспудно на меня это влияет. Это бессознательное, просто вкусовые параллели.

— «Аисты» были установлены на том месте совсем иначе?

— Да, тогда всё пространство вдоль тротуара было открыто. Пристройки не было, там была площадка, могли приходить мамы с колясками, детишки играть. Тротуар и карман были объединены перед входом в магазин. Там было очень уютно, — скамьи, вазоны. Вроде деловой тротуар, суетный такой, и вдруг такая тихая площадка. Перпендикулярно к ней, с нижней стороны встала эта скульптура. Она рельефная, двухсторонняя и воспринималась почти как круглая. В моём понимании она организовывала, замыкала на себе пространство. И всем нравилась, потом перестроили тротуар и всё испортили.

— Наверное, самая узнаваемая ваша работа — скульптуры у цирка. Но они ведь появились позднее самого здания? Как они оказались здесь?

— Фонтаны пустовали. У художников, которые оформляли цирк, скорее всего, были задумки более авангардные, чем мои скульптуры. Там, наверное, встал вопрос денег, всё застопорилось. Сам цирк построен в начале 70-ых, а я свою последнюю работу там завершил к 1992 году. Это была идея городских властей — что-то сделать, но меня опять привлекло главное управление. Это было в 1990 году. Скульптуры устанавливались по мере готовности. Я их делал по одной, потому что они крупные.  Я сначала сделал макет, затем эскизы в масштабе. Всё это на рассмотрении отправил, получил одобрение и приступил к работе. Архитектурное управление давало согласование, потому что это архитектурный объект. А я к тому времени работал в комбинате горформления. Кстати, там я протрудился в общей сложности 20 лет. Там это всё исполнялось, а финансирование шло по системе благоустройства. Это такая внутренняя кухня. Первым я поставил клоуна, потом гимнастку, а последней — пантеру. 

— Не было ли у клоуна прообраза, модели?

— Это фантазии. Опять же подспудно виденное создаёт своё представление. Сейчас вообще как принято: в интернет залезем, вон того надёргаем, того и того. А это просто из глубин сознания. Просто свободный поиск. Вот эта вещь (гимнастка) сначала была сделана станковая композиция на эту тему. Я сделал такую выставочную композицию «Грация». И в гимнастке по сути та же схема, только добавились юбочка и лента. 

— В композиции присутствовал ещё один элемент — змеи. Но они исчезли, что с ними стало?

— Они исчезли, когда здесь аттракционы сносили. Они краном содрали и прихватили скульптуру. Тут начальство крутилось, я подошёл, сказал, что исчезла часть композиции. Меня до глубины возмутил ответ: «Обращайтесь в милицию, пишете заявление». Я развернулся и ушёл. 

— Другая ваша очень известная работа — дети у переговорного пункта. Рядом с ними, напротив ЦУМа, находилось ещё несколько скульптур.

— Я уже к тому времени имел некую известность. Меня привлекло архитектурное управление. Там было так: фонтаны уже были, они даже достраивались. В процессе проектирования может и предполагали, что там будут формы, но ничего не было определено и ничего не было предложено. И меня пригласили поработать над скульптурой. 

— А как появились эти образы: фламинго, лотосы, дети?

— Фламинго и лотос — одна композиция, одна водная тема, а дети — уже отдельная композиция. Эта тематика пришла из-за того, что рядом стоит двухэтажный, купеческий дом и предполагалось, что в нем будет размещаться какое-то детское учреждение, кажется, клуб. Ну, раз дети, а тема мне близка, — я её делал неоднократно, я и сочинил.

— Смальта позади детей тоже ваша работа?

— Да-да. Это смальта, это гранит, а это кованая медь, — мой любимый материал. Потому что бронзовое литьё это страшно дорого, она используется в больших вещах, там, где надо делать что-то мощное. А это доступно и в условиях мастерской я спокойно это делаю. Это детишки, вот образ реки, вот эта стенка. Комплексное решение.

— Фламинго и лотосы демонтировали во время реконструкции Арбата. Что с ними стало?

— Я знаю, где сейчас фламинго. Бог даст, скоро поставим их возле аэровокзала — там как раз есть фонтанчик. Там сейчас реконструкция улиц идет, я предложил архитекторам и они согласились. А лотосы не утеряны, их установили где-то в новых районах города.

— На углу Абылай хана и Карасай батыра находится ещё одна ваша работа —фонтан. Какова его история? Кто участвовал в его создании вместе с вами?

— Это я делал как раз не через благоустройство, а с коммунальщиками — был такой институт возле Никольского собора, назывался «Гипрокомунхоз». Главный архитектор меня пригласил, сказал: «Предложи какую-то форму». Это был 1983 год.  

— В сквере за гостиницей «Казахстан» находится огромная скульптура верблюдов. Когда и как она там появилась?

— Вообще композиция появилась раньше, чем я присмотрел это место. Я искал место для верблюдов, наткнулся на этот сквер, и мне он понравился. Там клумба круглая, и получилось так, что моя работа замыкает эту клумбу. И прекрасно вписалась эта стенка. Я предложил, получил одобрение и поставил в 1982 году. Не было никакого задания, чистая инициатива.

— Над какими ещё проектами вы работали в рамках монументального оформления города?

— Были работы у «Детского мира». Когда там делали реконструкцию, все куда-то исчезло. По дороге на Медео есть родник, там стоит мой павлинчик. Его сейчас окрасили! Это же гранит! Разве гранит можно красить?! Когда покрасили в первый раз, я взял двух помощников, мы пошли, потратили целый день, но краску соскоблили. Это же фактурная вещь, тёсанная. Это значит надо всё по новой тесать. Через какое-то время проезжаю мимо, смотрю, опять покрасили. Я махнул рукой. В парке культуры и отдыха у кинотеатра стоит мой барс, и его надо реставрировать.

— Помимо множества скульптур, установленных на улицах, часть ваших работ хранится в музеях. Какова разница в этих направлениях творчества с точки зрения самого художника и с позиции зрителя?

— Для меня это всё очень родственно. Если вы посмотрите мои станковые вещи, то подавляющее большинство это все-таки парковые варианты.

От авторов: Городская парковая скульптура советского периода — целый пласт истории, который постепенно вымывается из тела города. Между тем, обладая зачастую высокими художественными качествами, уникальной авторской идеей, они оказывают сильнейшее влияние на городскую среду вокруг. Кроме того, искусство является одним из факторов привлечения туристов в город.

Хочется верить, что фонтаны обретут свою прежнюю форму, павлин по дороге на Медео предстанет в своем оригинальном виде, а скульптура змей у цирка вернется на своё законное место.