Стоял в хлеву художник

В Esentai Gallery проходит первая за последние десять лет персональная выставка казахстанского художника Рашида Нурекеева. Журналист Галина Рыжкина считает, что он остался недопонятым, потому что говорит на политическом языке в стране, где этот язык практически утрачен. Специально для Vласти, она побеседовала с Нурекеевым и выяснила, зачем он обгладывает кости и сыпет сено в избирательную урну.

  • Просмотров: 31467
  • Опубликовано:

Галина Рыжкина, журналист, специально для Vласти 

Политическое искусство – снова самое популярное. Перешагнув модернизм, который боролся за свободу от политики, современное искусство ей питается и живет. «Практически любой средней руки террорист и даже политик второго уровня значительно более эффективны как художники», - говорит ведущий мировой теоретик искусства Борис Гройс, имея в виду, что художник давно лишился своей монополии на визуальное, но пошел дальше.

В Казахстане нет радикального политического искусства. Нет группы «Война», нет «Монстрации», нет даже нерадикального политического искусства. В мире существует политический нет-арт, сетевое гражданское неповиновение, а кто в Алматы не спутает арт-активизм с несанкционированным митингом?

Печальная ситуация, особенно если верить теоретикам, которые считают, что в сегодняшней реальности искусство становится важным условием для политики. Оно ведь учит занимать позицию. Вам нужны думающие люди? Или масса? Но молодые казахстанские художники аполитичны, взрослое поколение предпочитает переживать что-то масштабное и непременно эпохальное, не желая рефлексировать о событиях недостаточно значимых, событиях каждого дня. И те и другие любят тему постколониализма и идентичности, но есть один человек, который уже много лет работает исключительно с политическим материалом. Это Рашид Нурекеев. Его персональная выставка «Кости. Оливки. Самолеты» идет сейчас в Esentai Gallerу.

Кто бы сомневался, что в возрасте 22 лет его отчислят из университета и крепко изобьют во время событий 1986 года. Нурекеев не стремится романтизировать свое участие в самой знаменитой казахстанской акции протеста – нашей официально признанной демонстрации свободы. Может, потому что она – фактически единственная, может потому, что официально признанная, но в общем восторженно-трагичном хоре про протестный декабрь 86-го, позиция Нурекеева вызывает невероятное уважение.

- Как вы там оказались?

- Даже такие вещи, как бунты, даже в то время я воспринимал как 22-летний художник.

- А как 22-летний художник воспринимает бунт?

- Представьте себе, иду с бумажками, карандашами, порисовал и уехал в общагу. Меня арестовали, избили, посадили в следственный изолятор на 24 часа. Но я не думаю, что у меня были четкие политически взгляды в то время, может, чисто интуитивно.

- Кроме чувств художника – наблюдателя, какие еще были чувства в тот момент?

- Я начитался Камю, был против насилия и жертвенность не воспринимал. Мне казалось, если что- то менять в обществе, то только демократическим путем.

- В революции есть жертвенность. Она напрасна?

- Жертва революции напрасна, к переменам надо идти по-другому.

- Политикой интересоваться вы стали в тот момент? Когда поняли, что вы художник, который работает с политическим материалом?

- Так было всегда, с самого начала.

- Откуда это?

- Это обычное чувство справедливости. Меня просто бесит, когда я что-то вижу. Я начинаю это пропускать через себя, отражать, и перекладывать это на материал. 

«Кости. Оливки. Самолеты» – выставка ироничная, язвительная, если не сказать –вызывающая. Для казахстанского зрителя, который в жизни не видел «Х… в Плену у ФСБ» – непривычная. Язык концептуалиста – редкий, а тут еще коровы, ослы, сено в кубе, очень уж похожем на избирательную урну, и корона для кого-то, вся такая яркая, светящаяся. Кому же она предназначена?

- Вы коровий пантеон построили. Есть скот, хлев, есть власть, в этом хлеву где место художника? Вы вместе с коровами? Или в другом месте? Над? Там есть корова, которую зовут Рашид Нурекеев?

- (Смеется) Можно находиться одновременно и там и там.

- Политика, по сути, плакатна. Это формы обещаний, лозунги, сообщения. Не проще было бы реагировать на нее таким же простым способом? Так вас поймет больше людей. А вы выбрали самый сложной способ – концептуализм с зайцами, фазанами, костями…

- Дело в том, что искусство не может быть простым, тем более язык современного искусства. Оно и критично, и многословно, я бы даже сказал – болтливо.

Вместо политических плакатов Нурекеев использовал их бытовую народную версию – доски объявлений. Огромная, во всю стену, инсталляция «Шум воды», как партийные программы ведет зрителя к светлому будущему, правда, через преступление и наказание. И тут все и смешно и грустно, как в жизни. По пути в это сакральное 2030 есть уличные умывальники, как в аулах – для всех желающих «умыть руки» – не рисковать, не брать на себя ответственность. Его серия коллажей с самолетами, запертыми в хлеву – очевидно про несвободу. И очевидно, про региональную. Совсем необязательно рисовать тут кремлевские звезды, чтобы мысль была до конца понятна.

- Работы с актуальным политическим контекстом приносят вам чувство удовлетворения и вот эту справедливость?

- Вряд ли. Нельзя успокоиться.

Если в 2018 году Рашида Нурекеева беспокоит общее состояние деградации – то самое сено в избирательной урне, аполитичность, стагнация, то в 2012 году он занимался арт-криминалистикой. На совместной выставке с Александром Угаем «Очевидное - Невероятное» Нурекеев тогда представил серию работ об убийствах и арестах казахстанских политиков. Причем было это буквально как у криминалистов – со скрупулезной страстью к деталям вплоть до траектории полета пули, залетевшей в голову Заманбека Нуркадилова.

«У меня мышление криминалиста, я фиксирую факты. Хочется все узнать, исследовать. Когда начинаешь думать о таких вещах, хочется как-то это передать. Некоторые вещи я делал с иронией, это не был чистый плакат, с сарказмом и юмором. Даже такие трагедии должны восприниматься в искусстве по-другому», - говорит Нурекеев. 

Мир живет по-новому. Арт-акционизм, гражданские протесты, искусство переводит современный политический язык и делает его понятным, а политики сами становятся художниками. Современное искусство ищет свою новую роль, но попутно доносит требования общества, чаяния и вызовы, оно легализует любые, самые болезненные темы и политические ошибки. Серия фотографий Нурекеева с костями читалась зрителями как пейзажи, портреты, архитектура и бог знает что еще, но только не буквально – как кости. На появление этих огромных фотографий повлияли события в Жанаозене. Кости – это кости.

- Так кто должен взять на себя ответственность, чтобы не стоять в построенном вами хлеву?

- Все.

Выставка Рашида Нурекеева открыта для всех до 6 июня. 

Фотографии предоставлены Esentai Gallery.