Светлана Ромашкина, Vласть, фотографии Жанары Каримовой
С Александром Ивановичем мы встречаемся в университете — ему за 80, но он все еще преподает искусство архитектуры. Александр Коржемпо в 60-х построил кинотеатр «Арман», удивив местных архитекторов зданием без окон, в котором был внутренний дворик, уже утерянный. Он же автор Аппаратно-студийного комплекса — здания со сталактитами, в которое упирается проспект Желтоксан. Отвечал за «узел» на площади Республики, строил дома на Сатпаева-Достык-Фурманова. Из последних работ — входная группа в парк первого президента.
— Сейчас стал популярен советский модернизм, за рубежом выходят книги, к нам приезжают специалисты. Как вы считаете, как здания советского модернизма сейчас вписать в новую реальность?
— Конструктивизм, модернизм — это все придумки, этого ничего нет. Есть просто архитектура и автор, который выражает себя в первую очередь и, решая задачи, которые перед ним поставлены. Вы знаете, чем архитектура воздействует на человека? Пространством. У каждого искусства есть свой фокус. Ведь что такое искусство? Искусство — это обман. Вас обманывают, чтобы вызвать определенные эмоции. В чем искусство кино, которое присуще только ему? Это превращение недвижимого кадра в изображение. В чем искусство живописи? В том, чтобы например, превратить зеленую краску, которой красят заборы, в цвет зелени Шишкина, морской волны Айвазовского. А архитектура — это искусство воздействия пространства на душевное состояние путем пространственного воздействия на людей, вы получаете эмоциональное состояние.
Можно убежать от живописи, можно не прочитать книжку, а от архитектуры избавиться нельзя, потому что невозможно находиться вне пространства.
— Получается, что архитектура — важнейшее из искусств?
— Ну почему важнейшее? Музыка, например, сильно влияет на человека. Вы можете плакать или радоваться, когда слушаете соответствующую музыку.
— Но музыку можно выключить.
— Правильно. Кроме того, архитектура еще имеет специальное свойство, которое присуще только ей — это ее функциональность. Архитектура не бывает не функциональной. Все архитектурные произведения создаются для чего-то, даже если вы поставили обелиск, что тут функционального? Оказывается, он стоит для того, чтобы вы подняли голову к небу. Архитектура имеет эти особенности, и все эти ярлыки, которые на нее вешают, это просто мишура. Не обращайте на них внимания, потому что в любом из стилей, которые вы будете себе представлять, есть архитектура и то, что к ней относится. Потому что все, что вас окружает, создает пространство, формирует его. Вы построили сарай, и уже создали произведение, которое на вас начало влиять. Каждый город имеет свои особенности. Алматы спланирован по принципу «золотого сечения». Те принципы, которые были заложены при проектировании Алматы, я не знаю, были ли они заложены умышленно или получились спонтанно, но они существуют. Когда вы попадаете в систему золотого сечения, вам от этого комфортно. Вы даже не осознаете, что живете в городе, который подчинен этому принципу. Вам комфортно вне зависимости от того, какие здесь стоят здания, какие будут дороги, пропорция города является его формирующей особенностью. Вы можете представить Алматы без гор? Вы просто живете здесь, а горы на вас влияют тем, что они есть. Вы чувствуете их в себе, хотя вы не отдаете себе отчета, почему вам комфортно. Существенной особенностью города Алматы является его земля. Даже если вы ничего не делаете, у вас вырастают деревья, кусты, зеленые насаждения. И еще вода. Вы знаете, есть города, в которые все время нужно завозить воду. У нас же есть прекрасная вода, горная, талый лед, живая вода.
Это то, что нам дано природой, любой профессионал должен в первую очередь пользоваться тем, что у него есть. Так вот, у нас в городе есть природные факторы, которые формируют ауру Алматы. Архитектура Алматы может строиться не на применении каких-то архитектурных объемов, в погоне за какими-то стилями, не на повторении объектов, которые мы видели за рубежом, она может строиться на том, что мы имеем: на благоустройстве, на ландшафтных принципах.
— Как на практике архитекторы смогут это сделать?
— Архитектор человек зависимый. Чтобы что-то сделать, он должен получить техническое задание и определенное финансирование. Он должен ответить на то задание, которое перед ним поставлено и в те средства, которые отпущены на проектирование и на реализацию. Никто из заказчиков не знает, что чем дороже проект, тем дешевле строительство. Все стараются экономить на проекте и вкладывают потом лишние деньги в строительство. Архитектор в процессе проектирования должен проверить все варианты и выбрать из них наиболее качественный. А у него нет времени, нет денег, поэтому он делает то, что наиболее просто, заказчику деваться некуда, он же не знает ничего, он сдает проект на экспертизу, она говорит: да, все сделано по нормам, которые есть и никто не думает, что можно сделать лучше и экономичнее.
— Какие материалы подходят для Алматы, если следовать вашей триаде: горы, вода, деревья?
— Любые. Потому что материал является функцией входящих факторов: экономичности, технологичности и архитектурного качества. Материал — очень важный элемент архитектурной выразительности. Например, когда я делал колоннаду в парке Первого президента, там были предложения облицевать все белым мрамором. Но там все колонны имеют энтасис - утончение к верху. Начиная с одной трети, начинается утончение, то есть колоннада имеет такую незаметную, плавную линию. Создать это в мраморе очень трудно, но тут у нас появился новый германский материал, который сделан на основе пластмассовых пластин, в которые втоплена гранитная и мраморная крошка. Он гнется, и он легко монтируется. И вот мы применили этот материал, и он стоит до сих пор, и выглядит ничуть не хуже мрамора. Этот новый материал позволил нам ответить на те архитектурные требования, которые предъявляются к каждой колонне.
— Как архитектору соблюсти этот баланс между тем, что хочет заказчик, у которого не всегда есть вкус и понимание, и своим вкусом, интересами города?
— Если говорить коротко, то когда архитектор приступает к работе, он не должен стремиться к подражанию, иначе вся наша архитектура будет second hand.
Когда мы берем себе в прообразы какие-то существующие объекты, это уже определяет провинциальность наших проектов.
Чем отличается столица от провинции? В столице делается то, чего нигде не было, в провинции делается то, что делается в столице. Архитектор должен делать не так, как нравится заказчику, не так, как нравится общественности, а так, как нравится ему. Вот если ему нравится, то это правильное произведение, вне зависимости от того, как оно будет воспринято: ему могут петь дифирамбы, или наоборот, поносить. Но это неважно, потому что он должен делать только то, что он один сделает, один — во всем мире. Чем отличается наука от искусства? Тем, что в науке любое открытие может быть сделано ни одним человеком, а целым рядом людей. Если бы законы Ньютона открыл не Ньютон, его открыли бы другие физики. А Сикстинскую Мадонну мог написать только один человек. Та же самая история с архитектурой. Когда я проектировал здание Аппаратно-студийного комплекса, госстрой и союз архитекторов республики отрицали мой проект, говорили что это безобразие. Они были ориентированы на определенный стереотип, в который моя работа не укладывалась.
— Я читала, что этот проект был построен в 11 странах. Это были республики бывшего Союза?
— Нет, зарубежные страны. У нас был период, когда Советский Союз брал на себя шефство над развивающимися странами, в том числе по развитию телевидения. Наш проект был сделан совместно с московским институтом связи, и он был настолько экономичным, настолько удовлетворяющим тем потребностям, которые выдвигали на тот период заказчики, что получил повторение в нескольких странах, естественно, не по архитектурному своему решению, а по своей технологической и планировочной структуре.
— Как вы считаете, это здание нуждается сейчас в реконструкции? Вы же изначально хотели использовать другое стекло.
— Если бы применили другое стекло, наверное, было бы больше эффекта. Я хотел, чтобы человек входил в сияющее небо. А это стекло не настолько зеркальное, чтобы отражать небо.
— Вы каким своим проектом гордитесь?
— Никаким. Я горжусь проектом, который я сделаю в будущем.
— Если говорить об уплотнении города, как это повлияет на Алматы, ведь изменится многое?
— В мире есть примеры уплотнения застройки. В Гонконге на одном квадратном километре живет больше миллиона человек. Люди живут в высотных домах, не спускаясь на землю. Там есть все: и магазины, и школы, и парки, все. А в Китае есть город Ордос, который построен около месторождения газа и нефти, в котором на одном квадратном километре живет 18 человек. Причем город построен самыми современными средствами, дома стоят новенькие, красивые, чистые, вся инфраструктура есть, но люди не хотят там жить. И построенный город в принципе является недействующим макетом, потому что социальные условия непривлекательные. Насколько у нас будет меняться город, зависит от того, как будет сделано уплотнение, будет ли оно менять архитектурную ауру города в плохом направлении или в хорошем. В 60-е годы в Алма-Ате был такой председатель горисполкома Есен Дусенович Дуйсенов, он выпустил книгу про город, и там было сказано, что на каждого человека у нас имеется 85 квадратных метров зеленых насаждений. В то время это был мировой рекорд. Сейчас мы вышли на 8 кв. метров на человека. Но в принципе у нас с вами есть новый генеральный план города. Вот там вам надо посмотреть те принципы и ту плотность, которая предусмотрена на перспективу.
— Какие вам нравятся здания из построенных в Алматы за последние 20-25 лет?
— Я не даю оценок, я не могу сказать – это хорошо или плохо. Я могу сказать, что когда я прохожу мимо этого здания, мне хорошо или мне безразлично или мне хочется перейти на другую сторону улицы. Это уже сформированное влияние этого объекта только на вас. Каждый человек воспринимает действительность по-разному, и себя в этой действительности формирует по-своему. Нельзя навешивать штампы, навешивать ярлыки. Надо соглашаться с тем, что вот так развивается жизнь и нужно благодарить Бога за то, что она развивается именно так.
— Когда вы приехали в 60-е в Алматы, вы сразу поняли, что здесь останетесь? Или у вас был какой-то план?
— Я всю жизнь живу так, как получается. Вот сегодня так получилось, значит, это хорошо. Завтра по-другому, значит, так хорошо. Не я решаю, как должно быть. Есть теория, что жизнь каждого человека прописана еще до создания мира, и он просто исполняет ту роль, которая ему предназначена. Поэтому бороться с тем, что тебе предназначено, это просто тратить силы впустую.
Когда мы окончили институт, в то время архитекторы были на вес золота. И когда мы получали распределение, сидела комиссия – человек 60 из всех регионов, городов нашей страны, и нам предлагали различные условия: быть главными архитекторами, возглавлять какие-то архитектурные школы, преподавать в институте.
— Выпускникам?
— Да! У нас был один человек Борис Чурляев, он сейчас живет в Пензе, преподает в институте. И вот он стал всех агитировать: «Да что вы, поехали все во Фрунзе! Там горы, там такие яблоки, там жизнь такая!». Одиннадцать человек из нашего выпуска он сагитировал. И все пришли и сказали: «Мы хотим работать во Фрунзе». И мы все поехали, проработали там определенный период времени, потом москвичи уехали обратно, потом кого-то пригласили в другие организации, а мой руководитель переехал в Алма-Ату и переманил меня. И с тех пор я живу здесь.
— То есть вы не строили целенаправленно карьеру?
— Нет, что вы. Карьеру делать — это надо иметь другой характер. Это очень хлопотное дело, я человек ленивый, очень. И бороться за что-то я не умею.
— Ваш первый проект в Алматы был кинотеатр «Арман»?
— Нет, но построенный — да. А первый проект — клуб для какого-то колхоза или совхоза-миллионера.
— Проект «Армана» был сразу принят?
— Когда сдавали «Арман», уже построенный, то на бугорке стояли бульдозеры для того, чтобы его снести, если не примут. Председатель комиссии стал говорить: как это так, ни одного окна, как так может быть? Я объяснял — это такое направление, отражающее особенности региона, национальные внутрисистемные требования, тем более проект был представлен руководству Республики. Тогда он прервал приемку, сказал: мы вернемся к этому вопросу. Он прошел, проконсультировался, и объект приняли. У меня почти все объекты были на грани фола: или будет или не будет, или да или нет. Потому что они, еще раз говорю, нравились мне. И то, что мне нравилось, я предлагал обществу. И, поскольку это не входило в те эстетические параметры, которые на тот момент были общепризнанными, они вызывали определенное отторжение. Так что вы не думайте, что это с самого начала было принято на ура, это было принято в штыки.