Бекзат Аманжол — архитектор и основатель дизайн-студии Levelstudio, сейчас находится на обучении в Милане, поэтому наш разговор об архитектуре, общем культурном фоне и поисках своей идентичности иногда прерывается, замедляется, а изображение собеседника распадается на пиксели.
— Вы ведете аккаунт в Instagram, где публикуете свои скетчи на тему архитектуры. С чего это началось?
— Обычно, когда путешествуешь по Европе, то когда нравится какое-то здание, садишься в кафе, пьешь вино или кофе и хочется это здание нарисовать. Плюс это такое хобби, которое позволяет держать себя в тонусе с точки зрения архитектуры, потому что умение рисовать на бумаге — фундаментальное в нашей профессии.
— У вас много рисунков алматинских зданий, относящихся к советскому модернизму. С чем это связано? Какая-то симпатия к этому стилю?
— Конечно, в Алматы на сегодняшний день сложно с архитектурой. Этот архитектурный язык, формообразование зданий, которые мне нравятся в Алматы — цирк, театр им. Ауэзова, гостиница Казахстан, Медео, это, на мой взгляд, уникальный язык архитектуры, который очень индивидуален. Рисовать современные здания, которые состоят из достаточно типичных форм из стекла, неинтересно с точки зрения художественного контекста. Но это не значит, что в Алматы я воспринимаю только советский модернизм.
— Куда потом деваются ваши скетчи?
— Я делал выставку, на ней я оформил все оригинальные скетчи, и было так много запросов от моих друзей на то, можно ли их купить, что я решил, что можно. Всю алматинскую серию раскупили в первый день. Но я подумал, что этим надо поделиться, и мы сделали тираж алматинской серии, скетчи продаются в Synaesthesia, в Experimentarium и у нас в офисе Levelstudio.
фотография из Instagram Бекзата Аманжола
— Откуда этот всплеск интереса к советской архитектуре? Или это происходит на волне ностальгии?
— Я думаю, что ключевое слово «ностальгия». Потому что это слово, которое сейчас актуально во всем мире. Люди ностальгируют и по 60-м, и по 70-м, и по 80-м и даже по 90-м годам. Ностальгия стала трендовой. Но я рисую не из-за ностальгии, это мое хобби, я люблю чувствовать здания карандашом. Кто-то любит их фотографировать, а я — рисовать. Плюс это практика, когда ты делаешь новый проект, ты уже понимаешь все эти пропорции и так далее.
— Раз мы заговорили об архитектуре Алматы, среди архитекторов есть преемственность или она нарушена?
— Конечно, она нарушена. В архитектуре вообще, на мой взгляд, мало преемственности, потому что это не похоже на семейные традиции, это не виноделие. Архитектура не может стоять на одном месте. Преемственности не может быть, иначе бы весь мир до сих пор бы жил в окружении традиционной архитектуры, в замках, в пещерах. На мой взгляд, архитектура всегда отвечает тому времени, в котором мы живем, потому что она должна соответствовать нашим требованиям и прежде всего новым функциям, которыми мы насыщаем свою жизнь. Если в советское время у нас был определенный уклад, то сейчас устой поменялся. Это конфликт поколений, такой, наверное, очень яркий. Потому что по инерции в нашем обществе есть социализм, и мы перестраиваемся сейчас к капитализму и есть молодое поколение, которое уже не воспринимает советскую архитектуру. Кому-то совершенно не нравится советский модернизм в Алматы, а кому-то он дорог. К этому моменту перемен нельзя относиться очень положительно или очень отрицательно. Другой вопрос в том, что казахстанская архитектура сейчас в поиске своей идентичности. Если мы посмотрим историю развития городов западной Европы, то они всегда развивались очень поэтапно, есть какая-то преемственность, по крайней мере, со времен промышленной революции. Я сейчас нахожусь в Милане и задаю своим учителям вопрос — какой стиль является наиболее современным в Италии, что люди заказывают, по крайней мере, в частном секторе. И когда я слышу ответ, я понимаю, что сам этот вопрос не казахстанского происхождения. Здесь люди не задумываются, должны ли они жить в классическом или в современном окружении, они живут в совершенно эклектическом мире. Центр города, его историческая часть намиксована стеклянными зданиями, иногда очень некрасивыми. Тоже самое происходит с любым городом Европы. И когда в Алматы появляется новое здание, которое совершенно не отражает существующее окружение в архитектурном смысле этого слова, конечно, оно смотрится как бельмо на глазу, но это вызов времени, это совершенно естественный процесс. Но нужно, чтобы мы были последовательны в этих решениях, чтобы облик города не портился, и была какая-то идентичность. У Алматы молодая архитектурная история, у нас есть российская верненская архитектура и есть советская. У нас нет никакого наследия, пока мы в поиске и мы не видим этой преемственности, наследственности. Я думаю, что архитекторы 50-60-х годов сталкивались с этим. Несмотря на единую типологию по всему Советскому Союзу, а мы знаем, что все аэропорты одинаковые как в восточной части России, так на Кавказе, архитекторы пытались найти какую-то локальную идентичность, хотя бы на очень декоративном уровне: это касается орнаментов. Наверное, это была единственная возможность. Кстати говоря, я писал диссертацию на эту тему, и очень сильно ругал повсеместное использование орнаментов в 90-е годы и в начале нулевых, но когда я начал углубляться в эту тематику, то понял, что у казахстанцев на самом деле немного культурного наследия, которое до нас дошло в материальной среде. Все, что до нас дошло, это юрты, убранство юрты, ремесло, которое номады сумели пронести через время, плюс эпос. Больше ведь никакого наследия и нет, согласитесь. Эти религиозные сооружения на юге и западе Казахстана, это, скорее всего, не казахское наследие, это центральноазиатское. А войлок, украшения, это все-таки настоящее культурное наследие, которое мы можем осязать, потрогать и поэтому сейчас мы пытаемся оттуда что-то брать. Конечно, при этом нельзя отвергать огромную работу, проделанную советскими архитекторами, в системе которой мы до сих пор находимся: это и здание, в котором вы сидите, и Тулебайка. Мы до сих пор живем по инерции и не факт, что мы сможем отсюда вырваться и нужно ли вырываться. Критический срок жизни архитектуры —50 лет. Как вы знаете, Эйфелева башня не была принята на ура, а сейчас является главным символом Парижа. Или Центральный вокзал в Нью-Йорке — люди 10 лет бастовали против него. Такое можно сказать про любой город, так всегда было и так всегда будет, потому что архитектура как будто немного заглядывает вперед в этом смысле.
Я не удивлюсь, если через 10 лет появится целый класс людей, которые будут защищать Байтерек. Он станет родным, поэтому любая архитектура, какой бы ужасной она не была, с течением времени, особенно если она переживает 50 лет, становится иконой.
— Потому что мы наполняем архитектуру своими воспоминаниями?
— Абсолютно верно, но не только воспоминаниями. Архитектура вживается в ткань города, в жизнь людей. Это всегда очень рискованный процесс, но мне бы хотелось привести в пример Астану. Мне никогда не нравился этот город, я очень много там работал, но для меня Астана была холодной и искусственной. Так было до поры до времени. Потом туда переехало огромное количество людей, в том числе моих родственников и друзей, и сейчас, когда я приезжаю в Астану, я замечаю, что в ней появился совершенно другой дух. Сами астанчане перестали не любить город, и там возникло целое поколение людей, которые родились и выросли, их сознание сформировалось в столице, сформировалось, образно выражаясь, в лучшем городе страны. Сейчас они воспринимают все другие города, включая Алматы, как провинциальные. Это совершенно новое поколение людей, они уже сейчас будут защищать Байтерек, «зажигалку» и все что угодно, понимаете. То есть все мы уже живем в новой эре, для этих людей постмодернизм — пережиток. И можно ли сказать, что они не правы? Когда пройдет несколько лет, и будут появляться новые сооружения, одни люди будут говорить, что Байтерек — это наследие, другие, что Байтерек это пережиток. Так было и будет всегда, к этому, на мой взгляд, следует относиться спокойно.
— Давайте вернемся к Алматы. По вашему ощущению, архитектура Алматы не становится провинциальной?
— Становится провинциальной, потому что у Алматы нет вектора развития. Сначала город провозгласили культурной столицей, но где она, эта культурная столица? Что мы сделали с точки зрения культуры? Мы проводим выставки, ARTBAT FEST, но этого недостаточно для культурной столицы. Потом сказали, что это финансовый центр, но это тоже не так, финансы давно ушли из города. Я сам внутри себя борюсь по поводу Кок-Жайляу. Если посмотреть на ту же Европу, на Альпы, то с точки зрения инфраструктуры там нет ни одного живого места, но это не значит, что природа там очень сильно страдает. Эта инфраструктура очень мягко интегрирована в природную среду. Мне кажется, что вектор туризма — единственный способ выживания Алматы. Мы не будем культурной столицей, это точно. Уже всё, мы упустили этот момент. Теперь все мероприятия будут только в Астане. Ни один артист в Алматы не приедет, он приедет только в Астану. И туризм это, наверное, наша новая нефть. Но у нас нет ни одного нормального горного маршрута: организованного, безопасного, для того, чтобы можно было правильно утилизировать отходы, мусор, чтобы была безопасная тропинка. У нас есть только Чимбулак, но опять-таки, он элитарный, насколько я знаю, около 80% алматинцев никогда не были на Чимбулаке. Если эту тему развивать, мне кажется, это могло бы привлечь и деньги, и внутренний туризм. Не только эту миграцию людей, а просто туризм, который может оказаться полезным для города. Блокировать развитие горного массива с точки зрения горнолыжного спорта я бы не стал.
— Если говорить об архитектуре, о новых зданиях, которые сейчас строятся, что можно сделать с их качеством? Как его повысить, чтобы хотя бы внешне они выглядели лучше, чем сейчас?
— Я много об этом думал, здесь несколько слоев, самый большой на поверхности. Невозможно всех архитекторов, всех девелоперов, застройщиков образовать за один день, сказать: «Ребята, не используйте дешевые материалы, не портите облик той улицы, на которой вы строите здание». Это общий культурный фон всех алматинцев и вообще всех людей, которые здесь живут и пользуются этим городом. Город и люди — это взаимоотношения, а человеческие взаимоотношения беспредельны, здесь тоже самое. Если твой культурный фон высокий, то ты несешь человеку добро, а если ты хочешь только пользоваться человеком... тоже самое происходит с городом, и это первый слой. Нужно заниматься внутренним фоном, образованием людей. Как мы можем избавиться от того, что в центре города появляется «Олимп»? (на Абылай хана-Кабанбай батыра – прим. V) Ну что мы сделаем с этим? Мы же не выйдем на баррикады, люди ходят в букмекерские конторы, предложение появляется там, где есть спрос. Поэтому они появляются у мечетей, в центре города, и они еще будут появляться, ведь общий культурный фон города сильно падает. Не только за счет неслыханной миграции, но за счет такого, что мы как ошпаренные. Людям некогда заниматься собой, они занимаются выживанием. Это мы с вами ходим на какие-то выставки, общаемся с людьми, которые читают книги, но эта прослойка настолько маленькая... Если поехать на барахолку в 5 утра, то можно увидеть как живут настоящие алматинцы. Это как будто другой мир, но это реальный мир.
Вы же знаете что единственный театр, который не является анахроничным, — Артишок, всю свою жизнь находился в подвале. Это конкретный срез, это конкретный пример того, что сейчас происходит в Алматы. Слава богу, сейчас Данияр Сулейменов (со-основатель клуба DaFreak, Чукотки и кафе Неделька – прим. V) сделал большой поступок в рамках не только себя, в рамках вообще города — DaFreak отдал под театр. То, что Артишок вырвался на поверхность - это круто, так вот, я к чему говорю: все те же полторы тысячи человек туда ходят, вы видите те же самые лица. А как же два миллиона человек, которые живут в Алматы? Вы представляете, какой это фон? И когда люди, дорвавшиеся до власти, для которых главное в жизни это показать свои возможности, строят здание, то они никогда не задумаются об эстетическом аспекте вопроса. Они будут думать о финансах, о площади, о парковке, о технической составляющей, но не будут думать об эстетической составляющей. Тоже самое происходит с архитекторами, потому что статус профессии настолько низок в постсоветском пространстве, что никто не прислушивается к архитектору. Знаете, я когда спрашивал у своих клиентов, сколько людей будут жить в доме, сколько у них детей, они спрашивали: «А вам зачем»? То есть люди не понимают, они боятся признаться, сколько лет их детям и какого они пола. Я говорю: «Как вы не можете понять, что здание должно соответствовать вам?» Должно пройти время, и все больше людей найдут время не выживать, а жить в этом городе, начнут ходить не только в горы, начнут посещать выставки, организовывать выставки, что еще важнее...
— Понятно, что очень сложно поменять эстетическую составляющую. Но возможно, нужна совместная работа между властями города и общественностью, девелоперами?
— Тут, наверное, вопрос коммуникации застройщиков/девелоперов с властями. Мы все прекрасно понимаем, что происходит в ГАСКе, мы все прекрасно понимаем, что происходит в акимате, что тут сделаешь? Это опять же большой вопрос, связанный с закрытостью всех этих процессов, я не знаю, как с этим бороться. Я проектирую объект, не пытаюсь изменить облик города, просто делаю этот объект максимально достойным, стараюсь в него включить максимальное количество аспектов, которые будут хорошо влиять на городскую среду, на людей, которые будут пользоваться этим объектом. Мне кажется, что у нас это более-менее получается.
— Вам часто приходится отказываться от каких-то проектов, потому что ваше видение отличалось от видения заказчика?
— Мы постоянно отказываемся от проектов. Потому что когда вам звонят и говорят: «Алло, ты Бекзат, да? Ты дизайн делаешь, да? Это, кароче, отделку квартиры надо сделать», то я говорю: да, я Бекзат, очень приятно, но мы сейчас сильно заняты, мы не можем взяться за проект. Понимаете, это наша жизнь, мы в каждый проект вкладываем душу, мы стараемся находить себе подобных клиентов, это важно.
— Как много среди клиентов людей, которые мыслят с вами на одной волне? Мне кажется, что рынок и так маленький.
— Да, маленький, вы правы, но мне кажется, что он стал расти. Я очень рад, что за последние несколько лет с точки зрения заказов на дизайн все в корне изменилось в лучшую сторону. Сейчас люди стали говорить не про колоны, пилястры, мрамор и золото, а про удобство. Знаете, это очень важно. Дизайн это не декорации, дизайн — прежде всего функция. Приходят и говорят: «я хочу удобный дом», и статистика такова, что стало больше клиентов с таким запросом. Люди стали больше видеть, пользоваться ресурсами в виде instagram, pinterest, где весь фон, вся общая картинка очень современная, очень эклектичная. Когда мы говорим с людьми о том, что дизайн должен быть не просто красивым, но и удобным, функциональным, мы находим понимание у своих клиентов. Когда я занимался первыми своими ресторанами, когда я говорил людям, что вашим ресторанам нужен концепт, формат, они говорили: «Что это такое? Что за фигня, давай откроем ресторан и всё». Я отвечал: «Ну, хорошо, чем твой ресторан будет отличаться от другого?» «У меня будет классная, вкусная еда». Я: «Всё?» «Нет, у меня будет лучший сервис, у меня будет очень безопасно в ресторане». «Слушай, ну это же то, что должно быть априори в ресторане. У тебя должна быть отличительная черта. Что за черта? Какую кухню ты будешь делать?» «Не знаю». Поэтому у нас и этот мусор в Алматы происходит! Слава богу, со временем ситуация изменилась, особенно с появлением новых игроков на рынке. Сейчас люди стали понимать, что такое формат и что дизайн должен соответствовать формату. Конечно, сейчас очень сильно меняется ситуация.
— Ну вообще это интересная тема, как рестораторы меняют город. Отдельная сила, которая появилась.
— Вы знаете, для меня это немножко больная тема, потому что хоть я и думаю, что туризм это панацея для Алматы, но количество ежедневно открываемых в Алматы ресторанов, это слишком. Это говорит о том, что люди, у которых есть деньги, немножко нездоровы. Они хотят быстрые деньги, они открывают рестораны, букмекерские конторы… Это опять таки человеческие взаимоотношения. Если ты планируешь с человеком детей, хочешь видеть человека через 10 лет, то ты как бы более основательно к нему относишься, и ты не хочешь просто сиюминутно воспользоваться им. Мне кажется, что все эти рестораны — сиюминутное пользование городом: у меня есть план, сейчас я куплю-арендую место, привезу повара из Украины или Москвы и всё! Это настолько примитивно с точки зрения горожан. Да, людям надо есть, но извините меня, вложите деньги в создание чего-то инновационного. Казахстан — это рынок таких возможностей! У нас нет сервиса, нет проката, у нас нет каких-то вещей, которые бы люди не могли себе позволить, но могли бы взять напрокат. Вложите в сервис, тогда людям будет удобно, они начнут заниматься собой, а не таскать на своем горбу эту резину или диваны. Мне кажется, что ресторанный бизнес портит облик Алматы.
— Как вы считаете, Алматы нужны отдельные строительные нормы?
— Конечно, любому городу нужны нормы, которые адаптированы под конкретную локацию, в архитектуре есть такой термин «Региональный аспект». Проблема советской архитектуры заключается в том, что она практически никогда не учитывала региональный аспект. Я приведу пример. Те жилые дома или школы, больницы, которые были построены на юге Казахстана, они такие же, как в центральной России. Но климатические условия в корне отличаются. Здесь на юге 8 месяцев в году тепло, а в центральной России - три, и насколько разный образ жизни людей. Где-то люди большую часть времени проводят на улице, а где-то в доме. Нельзя одну и туже типовую архитектуру принимать. Более того, существует еще религиозный, национальный, традиционный аспект, где ты должен учитывать культуру и традиции тех людей, для которых строишь. Почему у нас люди в советское и постсоветское время возмущались - вот мой сосед взял и зарезал барана во дворе, там кровь и кишки везде валяются. Это дикость, да, но с другой стороны, это традиции, которым много лет, люди так жили 100 лет назад, 500 лет назад и для них это нормально — резать барана у себя во дворе. Никто не придумал место для этого, никто не придумал условия для такой жизни. Это важно, поэтому любой город должен иметь свои нормы и правила, которые бы учитывали все эти аспекты - культурный, региональный, климатический и т.д. Нельзя строить под один шаблон. Это то, что на самом деле происходит сейчас с Астаной.
— Да, меня удивляет, что и в Астане, и в Алматы много новых зданий, которые кажутся слишком энергозатратными, например, стеклянные, которые сложно обогреть зимой и тяжело охладить летом.
— Насчет стеклянных зданий — это проблема, которая возникла не только в Казахстане. Это проблема повсеместная. Архитектура становится глобальной. Сейчас, если вы возьмете фрагмент любого города с небоскребами, в том числе и Астану, сравните ее с небоскребами Баку, а потом с Москвой-Сити, с Дубаи, с Чикаго, вы не сможете найти никакой разницы. Это современная архитектура, так называемый параметризм, она абсолютно одинаковая. Используются одинаковые постулаты в материалах и в транспарентности этих зданий. Это глобальная проблема архитектуры — архитектура стала одинаковой во всем мире и с этим люди борются, но Казахстану до этого еще далеко. Мы еще не разобрались со своим наследием, чтобы переходить на уровень как разбираться с глобальной архитектурой. Поэтому пусть эти небоскребы будут, это нормальное явление, это как иметь дома кондиционер, это важно для самоуверенности, пусть это будет. Это важно для людей — чувствовать себя не на отшибе.