«Когда в 1935 году мой друг, прекрасный французский эллинист Жан-Пьер Вернан, в двадцатилетнем возрасте первый раз отправился в Грецию с рюкзаком за спиной и двумя спутниками, греческие крестьяне при их виде приходили в страшное волнение и старались превзойти друг друга в гостеприимстве. Появление путешественника сулило им что-то новое — ведь такое случалось крайне редко — и делало честь всей деревне».

В книгах без преувеличения выдающегося историка Эрика Хобсбаума такого рода биографические пассажи каждый раз изумляют. Ведь, с одной стороны, это наш современник: на Youtube можно найти его лекции и интервью 2000-х годов, он застал переизбрание президента Обамы на второй срок и посадку робота Curiosity на Марс. С другой стороны, он родился в год Октябрьской революции и был свидетелем почти всего «короткого двадцатого века», окончание которого он зафиксировал с крахом советского государства.

Хобсбаум в своих работах не описывал историю, он пытался выявить и понять механизмы, которые составляют и обусловливают ее движение. Во многом ученый был последователем исторической школы «Анналов», переключившей внимание с политической истории на повседневную жизнь людей. Поэтому, например, в его трехтомнике про «длинный XIX век» мы не найдем подробного описания политической программы Наполеона III, но зато, помимо прочего, узнаем про новые возможности семейного отдыха, появившиеся с распространением парового транспорта, или про то, как женская мода соотносилась с эмансипацией. А марксистская парадигма объясняет также повышенный интерес к экономическим процессам, историк неустанно приводит статистику, скажем, по производству стали в разных странах и на такого рода материале выстраивает свои заключения. Предполагается, что читателю известен основной исторический контур обсуждаемых периодов. И несмотря на то, что во всех предисловиях Хобсбаум оговаривает, что его книги предназначены не для профессионалов, а для обычных людей, интересующихся историей, это должны быть подготовленные читатели, с которыми он не играет в поддавки.

Четыре главные книги Хобсбаума (три тома о XIX веке «Век революции 1789–1848», «Век капитала 1848–1875», «Век империй 1875–1914» и книга «Эпоха крайностей. Короткий двадцатый век 1914–1991») заключают в себе систематическое и последовательное изложение социокультурной истории от Французской революции до распада СССР. Это многоуровневые исследования, демонстрирующие всю теоретическую мощь и блестящую эрудицию автора.

Книгу же «Разломанное время» следует рассматривать скорее как приложение к «Эпохе крайностей», постскриптум к оформленному представлению о XX веке. В ней собраны разнородные тексты (конца 90-х и 2000-х годов), среди которых статьи, записи лекций и рецензии. Так как изначально многие из них были задуманы как самостоятельные единицы, то в книге, где им неожиданно приходится соседствовать, иногда встречается проговаривание сходных вещей разными словами. При этом разброс тем довольно широк: от функции фестивалей в XXI веке до мифологизации образа ковбоя в массовой культуре. И несмотря на то, что каждая из небольших глав удачно бы вписалась в работу более общего характера, внутри «Разломанного времени» они не срастаются в концептуальное единство. Эпитет из названия распространяется на структуру книги, которая тоже как бы разломана, четыре ее части — это четыре обломка чего-то большего.

Тем не менее это никак не умаляет ценности издания. Любое осмысление действительности теоретиком такого уровня, как Эрик Хобсбаум, заслуживает большого внимания. Не должны отпугивать приставка «марксист» к его имени, а также тот факт, что он многие десятилетия состоял в Коммунистической партии Великобритании. В одном из интервью BBC 2002 года его как-то спросили, не считает ли он ошибкой свою приверженность коммунизму после того, как советская утопия продемонстрировала свою беспомощность. В сущности, его книга «Эпоха крайностей» является ответом на этот вопрос. В ней Хобсбаум скрупулезно анализирует, как 1930-е годы, время кризиса капиталистической рыночной экономики и всплеска в Европе правых националистических движений, заставили многих западных интеллектуалов, включая его, с надеждой обратиться на восток. Это нисколько не помешало британскому историку беспристрастно окинуть взглядом, в частности, советский опыт и составить собственное понимание развития истории XX века, не подчиненное господствующим когда бы то ни было идеологиям.