Фантазия о «Новой экономической политике»

Куат Акижанов, экономист, PhD, специально для Власти

После внимательного прочтения послания президента стало понятно, что «коллективная неолиберальная мысль» продолжает доминировать в экспертных кругах. Многообещающее название «Экономический курс Справедливого Казахстана» усилено в послании определяющими принципами «справедливость, инклюзивность, прагматичность». Но складывается впечатление, что авторы послания президента просто девальвируют эти понятия.

Новая экономическая политика нужна стране еще со времен мирового финансового кризиса 2008 года. После Қанды Қаңтар ее необходимость стала экзистенциальным вопросом. Однако наши экономические гуру не придумали ничего нового, кроме как обернуть прежние неолиберальные меры в форму НЭП.

Но именно благодаря прежней экономической модели у нас расцвели все негативные проявления финансового капитализма, а страна заняла периферийное положение в мировой экономике из-за своей ресурсной зависимости. Вместе с этим образовался вопиющий разрыв в доходах между бедными и богатыми, а в политике закрепился олигархический режим и неоколониальный класс бизнесменов.

Бизнес «как бы» за либерализацию политического пространства страны, но только при сохранении статус-кво. Казахстанский технократический класс и бюрократия находятся у них на службе. Поэтому технократы и не могут проникнуться новым экономическим мышлением. Вместо него им нужно постараться сохранить все, как есть.

В послании невпопад намешаны слова «новая экономическая модель», «новый экономический курс», «новая экономическая политика» и, ни много ни мало, «новая парадигма экономического развития». Но далее в этом документе нет ничего нового, что коренным образом отличало бы новую социально-экономическую политику от прошлой.

Новая парадигма или ее смена означает определённый набор концепций, новых теорий, методов и стандартов мышления, в соответствии с которыми разрабатывается новая политика. В нашем случае под введением новой парадигмы следовало бы понимать смену неолиберальной модели не-развития.

Что не менее важно, восприятие кризиса и его корневых причин не воспринимается нашим политическим классом и экспертным сообществом адекватно. А ведь мы находимся в ситуации перманентного кризиса из-за самой этой модели не-развития, которая была заложена еще в 1990-х годах при отходе от социалистической модели.

Во многом этот режим был навязан нам, когда после падения Берлинской стены и распада СССР большинство капиталистических стран отказались от кейнсианской модели регулируемого спроса, полной занятости и жесткого регулирования финансовой системы. Эти меры были ответами на многочисленные кризисы прошлого, в частности Великой депрессии 1930-х годов. Но последний кризис 2008 года мы встретили без средств защиты, поэтому он продолжается до сих пор. Но наши эксперты и технократы этого не видят из-за узкого понимания экономики как науки.

Чтобы приступить к исправлению ситуации, нужно сначала признать проблемы. Например, что один из самых высоких в мире уровней социально-экономического неравенства на постсоветском пространстве – это результат массовой приватизации и в целом политики неравномерного распределения общественных благ, которые в таких странах как Казахстан отягощается наличием природных ресурсов.

Но одним из краеугольных моментов послания вновь стало «разгосударствление экономики». И даже вновь возвращенные государству активу призывают «передать рынку». В 2024 году Казахстан ждет очередной этап приватизации в виде «народных IPO». Не знаю ни одного «народного» первичного размещения акций компаний, которое действительно бы повысило благосостояние населения, а не кучки плутократов.

Справедливость и инклюзивность в стране не будут достигнуты «новым» экономическим курсом. Поддержание макроэкономической стабильности будет проводиться все теми же методами монетаризма, которым наших неолибералов обучили экономические советники из МВФ и Всемирного Банка.

Финансовая либерализация, переход на полную конвертируемость валюты и плавающий режим обменного курса − относительно новые способы достижения макроэкономической стабильности для развитых стран. Прежде индустриализация и строительство государства всеобщего благосостояния проходили в них с помощью жесткого регулирования финансового сектора, валютного контроля и фиксированного курса национальной валюты. Подход изменился только после инфляционного кризиса 1970-х годов.

В Казахстане, стране, которая переживала радикальную трансформацию в 1990 годы, агрессивное применение монетаристской теории в экономической политике за 30 лет привело к ослаблению нацвалюты с 4,69 до 460,8 тенге за доллар США. Всего наш тенге испытал около пяти полноценных девальваций, и во время каждой из них дешевел в среднем на 47%, ударяя по нашим доходам. Но методы экономической политики и не думают пересматривать.

После Второй мировой войны страны Западной Европы и Япония не практиковали даже ограниченной конвертируемости своих валют вплоть до 1959 и 1964 годов, соответственно. Они не хотели подвергать свои неокрепшие экономики риску потенциального бегства капиталов. Но из-за начала доминирования неолиберальных взглядов в 1980-х годах они перешли к режиму полной конвертируемости.

Однако ограничения по конвертируемости национальной валюты играют важную роль в сохранении финансовой стабильности и достижении экономических успехов таких стран, как Тайвань, Индия и Китай.

Несмотря на валютные ограничения, эти страны остаются привлекательными для иностранных инвесторов и добиваются впечатляющих успехов в социально-экономическом развитии. Более того, им удалось избежать последствий Мексиканского (в 1995 году) и Азиатского (в 1997 году) финансовых кризисов.

Казахстанская экономика на фоне азиатского финансового кризиса и российского дефолта 1998 года была подвергнута стрессу первой девальвации, которая произошла всего лишь спустя 5 лет после введения национальной валюты.

Без изменения монетарной политики страны наша новая промышленная политика обречена, а вместе с ней и все попытки структурных изменений в экономике. Качественно другая модель развития, как заявляется в послании, должна быть противоположна тому, как это делается на протяжении всего периода независимости.

У нас, к примеру, Международный финансовый центр «Астана» имеет экстерриториальный статус. Фактически, это офшор на территории страны. Офшоры используются для вывода капиталов и финансовых спекуляций. Никакие «зеленые» финансы МФЦА не привлечет. Экологию надо спасать другими методами. И этому точно не поможет освобождение инвесторов от уплаты налогов. Это все тот же миф, что и миф о «глобализации», которая не улучшила наше положение. Он не заменит необходимость реиндустриализации, в которой нуждается наша страна.

Между тем президент признал, что только за прошлый год чистая прибыль банков составила 1,5 трлн тенге. То есть, в стране есть деньги. Весь вопрос в том, как их перераспределять – на нужды индустриализации (общественное благо) или очередные яхты для плутократов (частное благо). Этими политическими и эпистемологическими вопросами следовало бы задаться авторам послания перед тем, как садиться за его написание.

Еще он признал, что банки увлеклись потребительским кредитованием. «Аутистичное» ведение мира наших технократов и «экспертов» сводится лишь к тому, чтобы воспринимать граждан «финансово безграмотными». Но никто не признает, что это результат политики финансового дерегулирования и вопиюще низких для такой богатой страны заработных плат.

Поэтому очень уж робко выглядят призывы «ускорить введение прогрессивного налогообложения». Бюджет страны вырастет в разы, как только миллиардеры и миллионеры, а также крупные предприятия и банки начнут платить налоги на свою роскошь и со своих многомиллионных бонусов.

Президент Токаев также констатировал, что в стране очень высокий уровень травматизма и смертности на производстве. И что вокруг крупных производств постоянно ухудшается экологическая обстановка. Но такие вопросы решаются только при восстановлении баланса сил между трудом и капиталом. Государство здесь должно выступать беспристрастным арбитром, создавая условия для расширения профсоюзной деятельности.

Никакие технологические и экологические аудиты здесь не помогут. Мы знаем и из отечественной, и из международной практики, что такие аудиты заказываются транснациональными корпорациями. Поэтому они будут показывать, что популяция тюленей на Каспии выросла, а качество воздуха в Усть-Каменогорске и Темиртау улучшилось.

В итоге в Казахстане сохраняется колоссальное сопротивление новому экономическому мышлению. Неужели и мы продолжим тратить драгоценное время, пока эксперты и политики будут выходить из фантазий «старого» Казахстана?