Данияр Молдабеков, Vласть
Фото Данияра Мусирова
Семья Светланы Байгузиной переехала в Алматы из Аягоза в 1998 году. Тогда ей было 13 лет. На следующий год ее сбила машина, она сломала позвоночник, и с тех пор так толком его и не вылечила. При ходьбе она пользуется костылем. Впрочем, невзгоды начались до переезда на юг, еще в Аягозе.
«Родители у меня умерли от пьянки. Квартиру они потеряли в 1995-1996 году. Отец, когда пил, бумагу подписал. В 2008 он умер, я осталась одна», - говорит Байгузина.
Некоторое время она скиталась. Жила в гражданском браке, но отношения закончились. В теплое время года снимает комнаты, которые может себе позволить (ее пенсия по инвалидности составляет 30 тысяч тенге), а зимой приходит в алматинский «Центр социальной адаптации для лиц, не имеющих определенного места жительства». Грядущий новый год Светлана будет отмечать здесь. Она говорит, что на праздник им принесут торты, конфеты и чай.
Сейчас в бараке, где ночуют бродяги, новым годом и не пахнет. Там пахнет медикаментами и чем-то кислым. В бараке довольно оживленно. Особенно, если учесть, что большая часть «местных» — это обездоленные старики.
«Согласно госстандарту, на 100 тысяч населения должен быть один такой центр. Мы же одни на весь Алматы. Центр рассчитан на 180 человек. Он сейчас полностью заполнен», - говорит заместитель директора центра по социальной работе Казбек Шалкыбеков.
Медсестра Рита Исакова, посвятившая центру последние пять лет жизни, говорит, что так происходит из года в год – барак заполняется целиком, до отказа. «В прошлом году половину кроватей поставили в столовой», - вспоминает женщина.
И это только одна из существенных проблем, с которыми постоянно сталкиваются работники центра. По словам Шалкыбекова, медсестры получают здесь 35-40 тысяч тенге в месяц. Социальные работники зарабатывают 58 тысяч тенге. «О нас забыли. У нас санитарки получают 35-40 тысяч. В больницах у санитарок оклад 70 тысяч. А к таким людям, с какими мы работаем, иногда в больницах даже не подходят. Больницы принимают их с трудом. Без документов вообще почти не принимают. Первую помощь окажут, но потом – нет документов, ты никто», - утверждает Шалкыбеков.
Когда Айжан Ажибекова, постоялица центра, попала в аварию и сломала ногу, ее прооперировали, но кость не заросла. Она осталась с очень тонкой и кривой, как сломанная ветка, правой ногой. Когда ее выписывали из больницы, сказали, что все дело в астении. «Сказали, надо вылечить, потом придешь. Нога не заживала, и я обратилась в 4-ую больницу. Там сказали, что я ходячая и поэтому операцию делать не будут», - вспоминает Ажибекова. Еще она вспоминает, как от нее ушел муж, забрав их единственного ребенка. «Я два года на улице. Ребенка все это время не видела», - добавляет она.
Ажибекова приехала в Алматы 14 лет назад из Шымкента. Она благодарна сотрудникам Центра за помощь – в частности, за содействие в восстановлении документов, – но действующим положением дел она недовольна. Она хочет двух вещей – увидеть сына, который начал ходить в школу, и вернуться к труду. «Я не видела, как он в школу пошел, как его мусульманином сделали», - говорит Ажибекова.
Вернуться к работе у нее не получается, потому что инвалидам, особенно без хорошего образования, найти работу очень трудно. «Мне в душе больно. Я казашка, в Казахстане живу, я работала — была дворником. Вставала рано утром. Я люблю работать. Хочу жить как раньше. Но сейчас меня даже полы мыть не берут. Я еще молодая. Хочу работать, свой хлеб есть», - сетует она.
Сюда поступает много людей, имеющих живых родственников. «Родственники их сюда выкидывают, забывают о них. По меньшей мере, у половины из них есть родные. Здесь бабка сидит, у нее две дочки. Они раз в пару месяцев принесут конфеты или печенья, а потом исчезают», - говорит Рита Исакова.
У некоторых бродяг даже остались советские паспорта. «У нас столько людей с красными паспортами, с советскими! Многие их не меняли. Просто жили – бродили, пили. Есть женщина, дочка от нее отказалась наотрез. Говорит, что ее дед и бабка воспитывали, а мать выпивала», - говорит Шалкыбеков.
Другой пример приводит медсестра Исакова: «Была женщина. Ее сын сказал, что бы мы ее даже не привозили, его, мол, воспитывали дедушка с бабушкой. А его матери собутыльники дали по голове, она ослепла. Сейчас она в Ащибулаке, в монастырском приюте».
Благотворительные и (особенно) религиозные организации сильно помогают центру. «Из мечети приходят по праздникам, – говорит Рита Исакова. – Баптисты каждую среду и четверг приходят, конфетами угощают. Покровский храм пятерым людям помогает в Ащибулаке. Сейчас вот женщина поступила, дочь забрала своих детей, уехала в Россию. Она здесь сидит. Сегодня в 12 часов я повезу ее к невропатологу, буду ее оформлять, буду просить батюшку, чтобы ее отправили в Ащибулак».
Однако, всех в монастырь не поместишь. В центре помогают бродягам искать родных и близких, но иногда это бывает трудно. Причем не только из-за противодействия «близких», упомянутого выше, но и из-за бюрократических проволочек. Особенно, когда дело касается уроженцев других стран. «Кто-то родился в Латвии, кто-то на Украине. Вот, например, недавно писали запрос в Донецкую область, но там сейчас война, не можем ответ получить. Прибалты вообще не дают информации», - поясняет Шалкыбеков.
Еще поиски бывают напрасными. Это случай женщины, которую соцработники представляют по ее фамилии – Гайсина. У нее частичная потеря памяти. Кроме того, у нее тоже были сломаны ноги, ей трудно ходить. В 1990-е годы она жила в России, в Челябинске, где работала по специальности – лаборантом химического анализа воды. «Вода в кране течет, я анализы делаю – чего хватает, чего не хватает. Потом куда надо сообщаешь, что надо добавляют. Потом, в 90-е, предприятия стали закрываться. Начала челночить, ездить за шмотками, продавала. Ну, как все делали тогда», - вспоминает женщина, добавляя, что в Алматы приехала в двухтысячном году по «личным делам». В дальнейшем, судя по всему, «личным делам» пришел конец: ее избили, а из больницы, где она пролежала в тяжелом состоянии три недели, ее выгнали. Сейчас здесь, в Алматы, у нее нет близких или родственников. В России, откуда она приехала, родственники были, но есть ли они сейчас, она не знает. Когда она поступила в Центр, то дала кое-какие координаты соцработникам. Но они ничего не нашли. «Сказали, что никто не отвечает», - говорит Гайсина.
Редкое утешение – скромные подарки. «В прошлом году, - вспоминает Гайсина, - одна церковь на новый год пришла, всем по килограмму конфет дали. В среду навещали баптисты. Из «Крыла Авраама» вчера принесли конфет и печений. В субботу из собора святой Софии приходили».
Впрочем, в центре немало таких, кто не ждет подарков от кого бы то ни было. В кабинете у заместителя директора Шалкыбекова появляется молодой мужчина, на вид лет 35-40. В свое время, работая пастухом, он получил тяжелую травму, упав с лошади. Травму, как часто бывает, не вылечили до конца. Он начал бродяжничать, подрабатывал, где придется. Теперь, появившись в кабинете Шалкыбекова, он говорит, что хочет вернуться на улицу.
- Ты же замерзнешь! – Говорит Шалкыбеков.
- Я 13 лет на улице жил, как-нибудь и в этот раз справлюсь, - отвечает мужчина в инвалидной коляске.
- У тебя здесь все есть. Тепло, крыша, горячее питание. Что тебе еще надо?
- Свобода есть свобода!
Судя по количеству людей в столовой, не все разделяют его взгляды. Все столы заняты. Из-за большого количества народа, елка, стоящая у самого входа, почти не видна.
