Маргарита Бочарова, Vласть
Фото Жанары Каримовой
Мысли о самоубийстве, с одной стороны, являются показанием для экстренной госпитализации, с другой стороны, психологи, не стесняясь, признают, что такие размышления - в принципе, норма. Это несовпадение проявляется, вероятно, и на уровне всей страны, когда государство предпринимает неумелые попытки остановить рост суицидов, а граждане продолжают беззаботно держать свои эмоции при себе, усердно делая вид, что все хорошо.
В 2015 году в Казахстане покончили жизнь самоубийством 3 735 человек, 80% из которых - мужчины. При этом чуть больше четверти мужчин-самоубийц находились в возрасте 25-34 лет. Женские суициды «моложе»: девушки в Казахстане чаще всего совершают самоубийство в диапазоне 15-25 лет.
По итогам прошлого года самыми «депрессивными» областями республики стали Северо-Казахстанская, Восточно-Казахстанская, Костанайская и Акмолинская области. В каждой из них на 100 тыс жителей приходится больше 40 совершенных суицидов, а в Северо-Казахстанской области этот показатель и вовсе приближается к 50, при том, что средний уровень по стране колеблется в пределах 20.
Всего с 1990 года в Казахстане покончили с собой 102,4 тыс человек. Самым губительным для страны годом стал 2004, когда из жизни по собственному желанию ушли почти 4,5 тыс человек. За прошлый год еще 6 047 человек совершили попытку суицида, которая, к счастью, не привела к достижению цели.
Статистика первого полугодия 2016 года пока неутешительна: зафиксировано на 29,4% больше совершенных суицидов чем за аналогичный период 2015 года. Наибольший рост по-прежнему наблюдается у мужчин.
«Мысли позитивно, неудачник!»
9 лет назад Меруерт (имя изменено - V) потеряла отца, он неожиданно скончался от инсульта. Девушка уверена, что в свои 22 года действительно пережила «самую ужасную потерю» в жизни. Спустя пару дней после похорон к ней подошла тетя и сообщила, что ее мама собирается теперь покончить с собой, и судьба дочери ее совершенно не волнует. В этот самый момент Меруерт уверилась в том, что «вообще никому не нужна», и в голову закралась мысль о самоубийстве.
«После разговора с тетей пошла в аптеку, купила две пачки димедрола, выпила их. Это было днем, но спать почему-то захотелось ближе к вечеру. Я легла, а проснулась часа в 4 утра. Хотела сходить в туалет, но не смогла встать - до того была нарушена координация движений. Еле-еле доползла. Потом снова легла и спала до обеда», - вспоминает девушка.
Своим импульсивным поступком она совсем не гордится, понимает, что совершенно не осознавала, что делает. После попытки самоубийства для Меруерт наступили тяжелые депрессивные будни. «Мне помогал алкоголь, когда жила одна. Пила по два алкогольных коктейля в день. Приходила с работы, учебы и пила. Пила, плакала. Где-то полгода», - говорит девушка. Сейчас она уже и не помнит, как вышла из того состояния. Предполагает, что работа и учеба сделали свое дело. На вопрос о том, рассматривала ли она возможность обращения за помощью к психологу, Меруерт на автомате отвечает: «Нет, у нас не практикуются хождения по психологам».
Хождения по психологам в принципе нехарактерны для казахстанцев. «Мы скорее пойдем к шаманам, целителям, экстрасенсам, чем к специалисту. Идти к специалисту, который начинается со слова «психо-», это очень страшно. Люди считают, что эти специалисты сделают из них зомби, накачают лекарствами, и будет еще хуже», - говорит психиатр-психотерапевт Жибек Жолдасова, генеральный директор Клиники лечения неврозов и болезни Альцгеймера. Она рассказывает, что едва ли не 80% пациентов ее клиники сначала обходят всех врачей - терапевтов, кардиологов, эндокринологов, невропатологов - потом еще пару лет тратят на целителей, и вконец отчаявшись, приходят к психотерапевту, который, в конечном счете, и решает их проблему.
Психолог-консультант Елдар Жургенов со своей коллегой согласен и подчеркивает, что даже разговоры о самоубийстве в нашем обществе - табу. «У нас же как в семьях? Что-то может случиться, но не со мной, да? Мы закрываем глаза и тем самым можем не заметить каких-то признаков», - говорит он. Жургенов подчеркивает, что это не больше, чем очередное заблуждение, что если говорить о суицидах или думать об этом, можно навлечь на себя какую-то беду. «Это стереотип, что если ты человека об этом спросишь, это может подтолкнуть его к чему-то. Если человек дойдет до этой мысли, он дойдет до этого сам», - продолжает психолог.
Специалисты едины еще в одном - чтобы распознать в близком человеке признаки депрессии или суицидальные мысли, достаточно время от времени интересоваться его делами и воспринимать все сказанное без осуждения. Другое дело, что для окружающих людей озвучиваемые проблемы тоже могут оказаться непосильным бременем. «Для них это тоже стресс. Они теряются, раздражаются», - поясняет Жургенов. В результате, ситуация усугубляется, человеку в депрессии навязывается чувство стыда, и более ни о каком доверии в этой отдельно взятой семье говорить не приходится.
Преодоление стереотипного отношения к теме суицидов и специалистам в области психического здоровья способно значительно улучшить ситуацию с распространенностью тревожно-депрессивных расстройств. Заметить признаки суицидальных мыслей не так сложно, как может показаться. «Если это ребенок, видно практически сразу. Ребенок замыкается, меняется поведение, настроение, привычки. Он может меньше кушать, не выходить на улицу. Нужно просто банально поговорить с ребенком. Он сам расскажет», - говорит Жолдасова. В разговоре со взрослым человеком, по ее словам, также «слышно будет, что появилось какое-то безразличие, бессмысленность, апатия». Главное - услышать.
Сергей Скляр, психотерапевт: «Суициды чаще всего происходят в зрелом возрасте» Апатия - ни что иное как реакция на стресс, уровень которого у казахстанцев высок, и это, по мнению специалистов, совсем не удивительно. «Общество накладывает очень высокие требования на людей сейчас, и требования эти с каждым годом все повышаются. Как и ритм жизни. Очень часто общество ставит такую ловушку, что эти требования просто невыполнимы», - отмечает Жургенов. И, как следствие, казахстанцы демонстрируют повальное увлечение так называемой «позитивной» психологией и соответствующими тренингами. Психолог не скрывает, что его это очень тревожит. «В человеке воспитывается отрицание своих проблем: мысли позитивно, думай о хорошем, улыбайся. Если ты покажешь, что у тебя все плохо, значит, ты не мыслишь позитивно, ты - неудачник», - рассказывает Жургенов о восприятии «позитивной» терапии.
Меруерт, несмотря на пережитый опыт, утверждает, что «всегда была оптимистом». «И сейчас мое кредо, что из любой ситуации можно найти выход. Кроме смерти близких людей, конечно», - говорит она. Спустя год после попытки самоубийства девушка откровенно поговорила с матерью, которая призналась, что никогда и не помышляла о том, чтобы уйти из жизни вслед за супругом. Кроме этого, с годами Меруерт осознала, почему уход отца стал для нее таким травмирующим. «Потому что много было недосказанных вещей. Мы с папой любили друг друга, посвящали стихи, а просто подойти, поцеловать, сказать, что любим друг друга, стеснялись, что ли...», - говорит она.
Девушка уверена, что только отец понимал ее как никто другой. Сейчас у Меруерт есть подруга, с которой она может поделиться самым сокровенным, но отнюдь не всегда пользуется этой возможностью. «Я не люблю говорить о плохом или негативном с друзьями, взваливать на кого-то свой груз. У каждого такой груз есть, поэтому зачем им лишний?», - недоумевает она.
«Не следуй советам психолога!»
Впервые мысли о самоубийстве появились у Жанны (имя изменено - V) в подростковом возрасте. С раннего детства родители ее «много ругали и часто били». Самые большие трудности она испытывала, общаясь с папой. «Отношения с отцом были напряженные, он ранее никогда со мной глубоко не общался. Только и спрашивал: «Уроки учила?». И постоянно проверял мои уроки, особенно ночью, когда поздно с работы приходил, и потом до глубокой ночи мурыжил, с такой злостью учил со мной уроки. А я от страха все забывала, что ранее учила, поэтому получала по шее, голове книгой», - рассказывает девушка. Мама Жанны, по ее словам, тоже не отличалась крепкой психикой и часто говорила дочери, что она в семье чужая, что в роддоме ее подменили. «Мне казалось, что меня никто не любит, и я хотела просто исчезнуть или умереть», - говорит девушка.
В 23 года Жанна - после очередного конфликта с близкими - решила, что пора осуществить давно задуманное. Попробовала, но завершить не смогла. «Остановили мысли, поможет ли мне это действительно. И страх перед смертью, конечно», - говорит она. В тот же вечер она откровенно поговорила с отцом, озвучила ему все свои обиды. Не в миг, но постепенно, отношения с отцом наладились. Помимо этого, Жанне повезло с соседями: «Моя соседка была психологом, и когда я ей говорила о своих проблемах, она начала помогать мне и консультировать, работать со мной. Тесно работала 1,5 года со мной, и это мне помогло».
Нашей героине удалось получить качественную психологическую помощь, практически не выходя из дома. Ей не пришлось идти в психдиспансер за бесплатной помощью или записываться на прием к частному психологу. Перед большинством казахстанцев в подобной ситуации встает большая дилемма - где искать хорошего психолога, и как в принципе определить его профессиональный уровень?
Психологов в Казахстане готовит множество высших учебных заведений, но важно отметить, что эта специальность все еще не относится к медицинским, а значит, и не лицензируется. Бахыт Туменова, президент общественного фонда «Аман-саулык», считает, что государству уже пора обратить внимание на качественный уровень отечественных психологов. «Доступ врача к телу, психиатра и врача-психотерапевта – к мозгам – идет только через 7-9 лет учебы, а у немедицинского психолога и психоаналитика - через 4 года», - отмечает она парадоксальные вещи.
Жолдасова, в свою очередь, делает акцент на том, что психологи после четырех лет обучения в казахстанских вузах, совершенно не представляют, в чем заключается их работа на практике. «Во-первых, нет единой программы их подготовки, во-вторых, практических навыков у выпущенных психологов вообще никаких нет», - безапелляционно заявляет она. Специалист поясняет, что во время обучения в университете будущие психологи обязаны, как минимум, отрабатывать навыки друг на друге, решать собственные психологические проблемы, чтобы не отыгрывать их впоследствии на пациентах. Однако в реальности ничего такого, похоже, не происходит.
«Когда я еще работала на государство, на день психического здоровья мы обходили поликлиники и там общались с психологами. 3-4 психолога в каждой городской поликлинике. Они ничего не знают. Максимум, что они могут провести - включить музыку и устроить релаксирующий сеанс. Все. Но на это много ума не надо! Да, они стараются, они хотят, говорят: «Мы бы рады обучиться!». Но зарплата у психолога 40 тысяч, а курсы обучающие стоят, как минимум, 80 тысяч тенге», - рассказывает Жолдасова. Отвечая на следующий вопрос, она вынуждена констатировать, что обращаться за помощью к психологу в поликлинике вряд ли в принципе имеет смысл.
Такого же мнения придерживается и Жургенов: он полагает, что в частной практике человеку окажут более качественные услуги, потому что за них, разумеется, придется заплатить - в среднем от 8 до 12 тысяч тенге. Психолог сожалеет, что в Казахстане пока нет примеров, когда клиники, подобно западным, устанавливали бы цену на психотерапию в зависимости от доходов человека.
После того, как средства найдены, важно понять, к хорошему ли психологу вы попали. Во-первых, «хороший специалист никогда не будет давать советов. Если психолог говорит, как вам жить, и что делать, лучше, наверное, развернуться и уйти», говорит Жургенов. Во-вторых, профессионал всегда работает исключительно в рамках запроса. «Иногда молодые и неопытные психологи начинают лезть туда, куда их не просят, начинают выкапывать какие-то глубинные вещи, а человек просто может быть к этому не готов. Важно понимать, что те психологические защиты, которые есть у человека, они же не плохие», - поясняет он.
Жолдасова же советует опираться, главным образом, на субъективное восприятие. «Здесь большое значение имеет человеческий фактор. Банально, они по типу личности подходят или не подходят», - отмечает она. Кроме этого, важно, конечно, чтобы после сеанса с психологом человеку становилось легче или, по крайней мере, он бы чувствовал себя удовлетворенно. Она также добавляет, что только к 28 годам среднестатистический человек переживает весь спектр имеющихся эмоций, а значит, может по-настоящему понять чувства другого человека.
Жанна впоследствии получила психологическое образование. В том числе потому, что в свое время столкнулась с непониманием близких и очень захотела помочь другим людям, которые тоже не могут достучаться до своего окружения. Девушка говорит, что сейчас мысли о суициде ее больше не беспокоят. Она не стыдится вспоминать о случившемся: «Думаю, это нормальная реальность жизни. И я на тот момент по-другому не смогла бы поступить. Это была моя защитная реакция. С такой огромной болью было очень тяжело справиться, а попытка суицида хоть немного разгружала, давая облегчение и уверенность в том, что я в любой момент могу выйти из игры и избавиться от проблем, от того, что никто не любит».
Наша героиня, подобно первой, сегодня смотрит на жизнь довольно оптимистично и считает, что главным залогом крепкого психического здоровья является профилактика стресса: своевременный отдых, общение, правильное питание, глубокая работа над собой, саморазвитие, и своевременное посещение специалистов.
Куда делись 8%?
Когда Михаилу (имя изменено - V) было 12 лет, его родители решили развестись. «Я думаю, это первоначальное, из-за чего я начал ощущать себя одиноким и ненужным, несмотря на то, что как бы никогда не был один, всегда находился в центре внимания», - рассказывает 40-летний мужчина. Чтобы как-то заполнить пустоту и понять себя, наш герой сначала увлекся спортом, потом получил теологическое и психологическое образование, дважды женился и развелся, стал отцом, но усилия оказались тщетны. «На данный момент я чувствую себя так, будто я просто существую. Особенно вечерами или ночами у меня нет никакого желания жить. Я сижу один у себя дома и чувство такое, что нет смысла», - говорит он, не отдавая себе отчета в том, что именно удерживает его от последнего шага.
Михаил - классический объект государственной системы психологической помощи. Чтобы такой человек получил квалифицированную помощь, государство предприняло целый ряд мер. Одну из важнейших из них отмечает Туменова: «Сейчас приняли решение о том, чтобы диагностику на ранних стадиях по наркологии, психиатрии, ВИЧ-инфекции передать в поликлиники, в общую сеть. Потому что одно дело, когда ты идешь в психиатрический диспансер, и совсем другое, если ты идешь в поликлинику по месту жительства, где сидит психиатр». Кроме этого, она отмечает и прогресс на школьном уровне. Решение о том, чтобы передать школьную медицину в ведение министерства здравоохранения и соцразвития, эксперт оценивает как положительное.
Светлана Богатырева, руководитель проекта по профилактике суицидов среди несовершеннолетних TEENS, отмечает другое позитивное нововведение касательно школьных психологов: «До 2014 года был закон, но его было сложно соблюдать, потому что очень большая региональная специфика. И если, условно говоря, в одном регионе нужно больше работать с девиантным поведением, то в другом регионе, может, надо было на суицидальные, депрессивные настроения обращать внимание. Пришли к тому, что не получается у всех работать по одному закону, и было дано задание на местах в каждом регионе взять статистику по детям, и разработать уже к каждому региону какую-то специфическую инструкцию, требования. Вот сейчас это как раз и происходит».
Эти усилия государство предпринимает в рамках государственного проекта по превенции суицидов среди несовершеннолетних, который был разработан для Казахстана усилиями Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ). Богатырева подчеркивает, что цели у проекта исключительно информационно-просветительские, а значит, и изменений на системном уровне ожидать не стоит. «Чтобы решить проблему глобально, нужно поднимать зарплату психологам. Хочется, чтобы подошли не только со стороны информации, но и со стороны дополнительного финансирования по государственной линии», - подчеркивает она.
Псих-фактор: как школьная психология стала проблемой В рамках же проекта государство готово, например, выделять средства на привлечение внешних специалистов для обучения местных основам суицидологии. Однако представитель НПО, не отрицая важности этой работы, отмечает: «За 3-4 занятия обучить суицидологии невозможно, нужно более глубоко на уровне институтов повышения квалификации это все делать». Психологи, с которыми беседовала Vласть, считают, что такой отрасли как суицидология в Казахстане до сих пор не существует, психологи в стране просто вынуждены быть «многостаночниками».
В действительности проблема совсем не в отдельной отрасли, а в системе в целом. Вернее, в отсутствии таковой. «Психология - довольно молодое направление для Казахстана, и вот ее внедрить именно так, чтобы это было со всеми прописанными должностными инструкциями, с какими-то документами, которые бы регламентировали работу психологов, тогда это все заработает», - говорит Богатырева.
Отсутствие стандартов и критериев не облегчает работу и единственного республиканского телефона доверия 150, который в круглосуточном режиме принимает звонки от всех желающих. Зульфия Байсакова, председатель Союза кризисных центров в Казахстане, рассказывает о том, что линия на протяжении всех 10 лет существует исключительно за счет средств ЮНИСЕФ. На телефоне работают всего 11 человек, большинство из которых - психологи. «У нас работают психологи, получившие уже образование. У нас люди работают на полную ставку, получают заработную плату. Волонтеров я не люблю, потому что они некомпетентны. Многие, может, обижаются, студенты, когда хотят к нам на практику, но они очень слабые, и тратить время на их обучение - мы сейчас отказываемся», - говорит глава союза.
Из ее слов становится очевидно, что неправительственному объединению фактически удалось выстроить свою собственную систему экстренной психологической помощи, взять на себя в этом смысле некоторые функции государства. После поступления звонка идет его полноценная отработка - с составлением писем, жалоб, отправкой их в уполномоченные госорганы, дальнейшей отработкой, если это необходимо. Пока мы беседуем, на телефон Байсаковой приходит сообщение.
«Сотрудник одного из районных комитетов по делам несовершеннолетних просит оказать психологическую помощь маме, у которой двое детей, и она находится в сложной жизненной ситуации, и ее хотят лишить родительских прав. Я переслала сообщение психологу, и сейчас решается вопрос, то ли психолог пойдет к ним, то ли будет возможность привезти маму к нам. В офисе мы очное консультирование редко осуществляем, но здесь необходима эта помощь. Где искать? Вот нужно прямо сейчас, сегодня и бесплатно», - рассказывает она. И добавляет, что впоследствии отправит эту женщину к проверенному психологу. Разумеется, частному.
Отдельный вопрос, конечно, заключается в информировании населения о том, как можно получить психологическую помощь, отмечают собеседники Vласти. Туменова подчеркивает необходимость повышения общей грамотности населения, чтобы люди разбирались, как минимум, в том, кто является настоящим врачом - психолог или психиатр. Байсакова же рассказывает о том, с какой неохотой руководители некоторых школ соглашаются распространять среди своих учеников номер 150: «Это не выгодно государственным структурам, потому что к нам же обращаются конкретно по фактам нарушения прав детей, поэтому многие не хотят этот телефон особо вывешивать».
Закономерным итогом всех этих противоречивых процессов является существенная недодиагностика психических заболеваний. «В развитых странах количество людей, страдающих теми или иными психическими расстройствами, достигает 10% от общего количества населения, а у нас в стране только 2%. Часть этой категории - люди, страдающие психическими заболеваниями, которых никто не выявил», - резюмирует Туменова.
***
Недавно Михаил перестал бояться смерти. Теперь от последнего шага его удерживает одно - надежда на то, что что-то в его жизни изменится. Кроме этого, дает о себе знать и религиозное образование. «Как человек с теологическим образованием я понимаю, что это не конец. Не знаю, что будет дальше там - хорошо или плохо. Надеешься, что может быть хорошо. В неизвестность не всегда охота уйти. Это уже больше здравомыслие срабатывает», - говорит мужчина.
Сегодня у Михаила нет плана, как уйти из жизни. По крайней мере, он так говорит. И чуть подумав, добавляет: «Хотя, думаю, если бы у меня был цианид, может, в порыве выпил бы».