Айсулу Тойшибекова, Vласть
Фото Сабины Куангалиевой
Информационный портал «Такие дела» был создан в 2015 году, как медиа-подразделение фонда «Нужна помощь». Задача фонда и портала – повышение уровня эмпатии и развитие благотворительности в стране, чтобы поднять Россию в рейтинге мировой благотворительности. Сейчас она занимает в нем 124-ое место. В интервью Айсулу Тойшибековой глава отдела спецпроектов Сергей Карпов и продюсер Галина Мосалова рассказали о том, почему важно заниматься не адресной помощью, а менять саму систему, поддерживая фонды и некоммерческие организации.
Ваш информационный портал затрагивает много тем: и здравоохранение, и экология, и долгосрочные перспективы. Как вы выбираете темы для работы?
Карпов: У нас есть бюджет, в рамках которого мы существуем. Если мы понимаем, что есть тема и есть деньги на эту тему, мы начинаем ее анализировать на визуальный потенциал в первую очередь; продумывать целевую группы, цели и задачи. Если все сходится, мы находим людей, которые согласятся работать за предлагаемые нами деньги, то мы беремся за разработку.
На фестивале The Art of Storytelling вы рассказывали о том, как создаются спецпроекты и что может прийти разработчик и сказать: «Все, осталось 12 Мб места, выбирайте или это или то». Вопрос от нашего разработчика – кто задает технические рамки?
Карпов: Мы сами задаем себе ограничения. Материал должен открываться на мобильных устройствах, у них есть ограничения – он не может загружать один фрейм больше определенного размера. Весь проект должен загружаться в одном фрейме. Один фрейм – это примерно 20-22 мегабайта. И ты должен в этих рамках как-то существовать.
Часто приходится отказываться от чего-то крутого?
Карпов: Да.
Мосалова: Очень часто. У меня есть правило: если это круто, но это не сработает на 80% устройств, значит, это не круто. Это то, что ты часто видишь: к тебе на проект пришли 100 тысяч человек, но 80 тысяч ушли через секунду, через 3 секунды. Это разбивающая сердце статистика. Достаточно представить, что проект не увидят и все – ты готов ради проекта отказаться от каких-то вещей, оптимизировать, переделывать архитектуру. В то же время, эти ограничения позволяют тебе чуть глубже копнуть структуру проекта, поставить более четкие цели и задачи. Это питает творческий процесс.
Карпов: Любой творческий процесс круто работает, когда существует в очень зажатых рамках. Расставляя себя в границы, фиксируя себя в них, мы структурируем для себя понимание вещей, которые мы делаем, оптимизируем процесс производства. В первый год мы по 2-3 раза переделывали проекты, тратили кучу времени. Сейчас мы уже на уровне макета понимаем, будет ли это работать или нет. Это опыт, который приходит.
Вы говорили, что над «Такими делами» работает около 30 человек. Как люди приходят к вам? Наверняка это не случайные люди, которые просто решили найти себе работу. Есть ли определенные качества для журналиста, чтобы писать такие эмпатичные материалы?
Карпов: У нас 3 штатных автора, они тоже пишут тексты, но основная часть – это фрилансеры, с которыми мы работаем. Главное – быть компетентным журналистом. Задача написать редакционный материал и фандрайзенговый текст – это две разные задачи. Если человек разделяет базовые ценности редакции, этику; если для него человеческая жизнь является главной ценностью, то он вполне способен писать тексы для нас. У нас есть естественный отсев, заключающийся в том, что иногда люди приходят, работают и понимают, что это слишком тяжело. Нужен определенный склад характера, чтобы постоянно ковырять и ворошить эти сложные темы, связанные с гибелью героев, с которыми ты встречаешься. Ты встретилась с мальчиком, поговорила с ним, провела с ним 3 часа или 3 дня, а послезавтра он умер. Это происходит постоянно.
Часто от вас уходят?
Карпов: На самом деле нет.
Мосалова: Из последних значимых для нас уходов – уход редактора Натальи Морозовой, которая проработала с нами 2,5 года, то есть она с самого начала с «Такими делами».
Карпов: Она пришла к нам из мира моды, работала в «Vogue», не имела никогда отношения к социальной журналистике. Для нее это был челлендж – каждый день редактировать тексты, в которых умирают люди. Это жутко. Сейчас она учится и хочет стать юристом.
Мосалова: Не во всех текстах умирают люди, но когда ты работаешь, то сталкиваешься с тяжелыми материалами.
Кстати, у вас в сообществе в социальной сети «Вконтакте» написано «Не только про боль и страдания», но все же.
Карпов: Это наш редакционный мем.
Мосалова: Мы собираем разные смешные комментарии, однажды читатель под постом в нашей группе в «Вконтакте» написал, что «Такие дела» – неподходящее для нас название, а вот «Какой п****ц» был бы более релевантным вариантом. Это один из моих любимых (смеется). Мы стараемся расшатывать эту повестку. На самом деле, «Такие дела» часто и хорошо пишут о культуре, есть материалы и про книги, и про сериалы – много смежных сфер.
Вам этот имидж не мешает привлекать новую аудиторию? Я, например, с самого начала слежу за вашим проектом, но у меня был период, когда я не заходила на сайт именно потому, что я уже не могла воспринимать тексты – было тяжело.
Карпов: Это сложный вопрос. Мы сталкиваемся с тем, что люди предпочитают не заходить к нам, чтобы не соприкасаться в очередной раз с проблемами. Но мы не можем не писать об этом. Я не уверен, что этот имидж нам каким-то образом нам вредит, это просто наше лицо. Да, мы такие, мы пишем об этом. Основное ядро нашей аудитории – это люди, которые готовы и способны воспринимать это каждый день. Сейчас мы запустили несколько рубрик: «Такая чужбина», «Такая Россия», «Такое будущее», в которых эксперты рассказывают о том, что происходит. Это для того, чтобы разбавить основной контент. Также мы перезапустили сайт месяц назад, появилось много малых и средних форм.
Мосалова: В конце концов, это момент формирования стигмы и запрещенных тем. Мы делаем вид, что у нас нет ПНИ (психоневрологические интернаты – V), в которых штабелями выкладывают людей с 18 лет и до их смерти; что у нас нет детей, которые умирают от онкологии, а государство не может создать внутри себя структуру, которая будет их поддерживать. Эти проблемы не могут попасть в информационное поле, а потом уйти из него. Очень важно, чтобы люди понимали, что это большие и решаемые проблемы, о которых нельзя молчать. Это не просто эмоции, это – часть твоей жизни, которую можно изменить: узнавая информацию о том, как устроен третий сектор экономики (сфера некоммерческих организация и благотворительности – V), расширяя кругозор о законодательстве, о том, как фонды влияют на изменение законодательства, как работают фонды. Очень важно, чтобы это было в информационном поле. Другие медиа не берут такие тяжелые темы именно потому что они отталкивают читателя, но это наша миссия. Поэтому издание было создано не частными инвесторами с целью заработать денег, а, наоборот, фондом с целью просвещения и повышения осведомлённости.
До прихода в проект «Такие дела», расскажите, как формировалось ваше отношение к благотворительности? Что вы знали о работе фондов, как часто вы жертвовали деньги? Не было ли сомнений насчет того, куда идут средства?
Карпов: Я не соприкасался с благотворительностью – участвовал несколько раз в волонтерских акциях, снимал фото-видео истории для фондов, но этим все и заканчивалось. Для меня это стало неожиданностью, потому что я достаточно долго себя дистанцировал от социальных проблем. Мне казалось, что гораздо важнее говорить об околополитических вещах, о культуре. В 2012 году случился Крымск (наводнение в Краснодарском крае – V), мы тогда с Митей (Митя Алешковский – председатель совета благотворительного фонда «Нужна помощь» и директор портала «Такие дела» – V) работали в ТАССе, в одном команде. Он начал сбор помощи, а мы с супругой упаковывали коробки, помогали. Это было мое первое столкновение с третьим сектором. После этого я просто начал об этом думать. Это как когда у вас появляется ребенок, вы начинаете внезапно открывать для себя существование гигантской индустрии, обслуживающей детей. Я попал в эту точку и понял, что существует огромное количество всего, где требуется помощь. Митя ушел из ТАССа спустя месяц после Крымска, создал этот фонд. Я всячески помогал, когда он обращался, а потом я пришел в «Такие дела», но пришел создавать продукт, как человек медийный больше, не как человек, который вовлечен в благотворительный процесс.
У тебя в стране невероятная тьма проблем и ты не можешь не влиять на них, если ты хочешь жить в этой стране, быть частью своего народа. Пафосные очень вещи говорю, но все работает на этом уровне. Это не работает на уровне «меня друзья на фейсбуке попросили» – уровне эмоциональной помощи, когда ты видишь мальчика или девочку, отдаешь тысячу рублей на индульгенцию. Есть огромное количество примеров, когда лучшая помощь – это не помогать.
Вы имеете в виду помощь на улице?
Карпов: Никогда не давайте деньги никому на улице, кто бы ни подошел. Если подошел бездомный, купите ему хлеба, но никогда не давайте денег, потому что вы не контролируете этот процесс. Есть куча шарлатанов, вы не может проверить, зачем и почему. Если человек просит денег, чтобы уехать из Алматы в Астану, потому что у него украли документы, пойдите и купите билет, не давайте денег. Скорее всего, он по пути свалит от вас, потому что ему не нужен билет. Я не к тому, чтобы опять стигматизировать проблему бездомных людей, которые вынуждены финансировать себя на улице, а к тому, что если вы хотите помогать – помогайте фонду, потому что это прозрачно.
Уличные попрошайки это вообще, мне кажется, отдельная организация.
Карпов: Бывает по-разному. Бывает, что есть проблема, и они (попрошайки – V) просто не понимают, что есть люди, которые могут им помочь. Даже когда ты приходишь к этим людям с предложением «давай приходи туда-то, я приведу человека, который тебе поможет», люди не приходят – они не верят, их много раз кидали, обманывали, они находятся на улице в стрессовой ситуации, которую невозможно просто преодолеть. Есть расхожее мнение о том, что «вон идет здоровый мудак, который деньги попрошайничает, пошел бы вагоны разгружать», а он не может, потому что сознание у него не так работает, человек не понимает, что он может пойти и устроиться на работу. Часто люди не хотят работать, они выбирают себе такой путь и это их право. Наша, третьего сектора, задача – создавать подушку, на которую эти люди могут лечь – любые люди. В этом заключается наша функция.
Мосалова: Кажется, что это происходит с кем-то другим, но если посмотреть на кейсы наших фондов, то знания о работе третьего сектора – это, в первую очередь, твоя подушка безопасности. Как правило, когда люди обращаются в наши фонды, то они уже находятся за гранью. Например, это семья, в которой что-то случилось с главным кормильцем – отцом. В России только один фонд помогает взрослым – фонд «Живой».
Карпов: Простой пример: ездили в Турцию, нырнули в бассейн, сломали позвоночник в районе шейного отдела. Всё – вы лежите и никогда не встанете. У вас двое детей, жена, вы в чужом городе.
Мосалова: Когда сложности преодолены, все деньги потрачены, люди оказываются в состоянии нервного срыва и измененного сознания. В этот момент важно, чтобы они знали – это не страшно. Да, это серьезный переломный момент для их семьи, но есть люди, которые прошли этот путь и они помогут. Если в этот момент правильно организовать лечение и реабилитацию, то человеку можно помочь и семья не окажется на грани распада. Такая же история происходит и с детьми с особенностями. Семье нужен человек, который поможет, чтобы мама могла буквально два дня отдохнуть. Люди доводят себя до истощения финансово, выгорают эмоционально. Дети часто попадают в детские дома, потому что родителям никто не помог, родители не догадались, что им нужна помощь. Очень важно знать, что если в семье есть ребенок с особыми потребностями, то есть фонды, которые помогут этой семье наладить свою жизнь так, чтобы они сами справлялись. Третий сектор – важнейший сектор экономики. Не надо бояться или стесняться говорить о таких вещах, потому что сила в том, чтобы знать – в какой ситуации ты бы не оказался, есть люди, которые смогут помочь из нее выйти.
В отношении взрослых все очень сложно, потому что тут принято – спасение утопающих дело рук самих утопающих.
Мосалова: У нас по-прежнему основные денежные сборы – довольно большие суммы – идут на детей со сложными заболеваниями. Гораздо меньшие суммы идут на обучение врачей, которые решают эти же проблемы. Задача «Таких дел» – расширять взгляд на круг проблем. Такая ситуация, что 99% всех благотворительных денежных средств решают проблемы 1% населения – маленьких детей. За бортом оказываются очень многие. Это неправильно. Как минимум, любой человек имеет право на жизнь и здоровье – это закреплено в Конституции, и любой человек имеет право на помощь. Согласитесь, что службы кураторов, которые помогут родителям справиться со своими детьми или служба, которая научит обращаться с лежачими больными их родственников, экономят деньги государство. Содержание детских домов обходится государству гораздо дороже, это путь в никуда. Есть ситуации, когда можно помочь сейчас, чтобы не разгребать гораздо более сложные проблемы потом.
Карпов: Если человек пришел и просит помощи, наша задача не препарировать его, не оценивать, наша задача – помочь человеку, кем бы он ни был.
У вас были ситуации, когда к вам обращались за помощью мошенники?
Мосалова: Наш фонд работает с другими фондами, мы не работаем с людьми (напрямую – V). К нам приходит фонд, который проходит трехступенчатую стадию верификации: аудиторскую проверку, разбор их кейсов. Мы проверяем этот фонд, фонд присылает нам смету на программу для их работы. Например, у нас есть фонд «Большая перемена» и для их работы по закону им нужно оплачивать охрану, потому что они работают с детьми. Это стоит 50 тысяч рублей в месяц. Этот не целевой расход фонда, он не помогает прямой деятельности, но является необходимым для их работы. Административные расходы, работа кураторов, водителей, которые помогают детям добираться – все это складывается в суммы в 300-400 тысяч рублей в месяц.
Карпов: По российскому законодательству любой благотворительный фонд может тратить до 20% собранных средств на административные расходы. Фонд до запуска «Таких дел» долгое время тратил все 20%. За это нас хейтили все, потому что «какого черта?!».
В этом многим фондам почему-то отказывают.
Карпов: Да. Митя и Аня (Анна Семенова - директор фонда) абсолютно правильно делали, что использовали эти 20% – все, что гарантировано законодательством. Спустя два года после того, как мы запустили «Такие дела» и открыли целевой сбор на содержание фонда, от выемки денег из сборов на кейсы полностью отказались – сейчас ноль денег оттуда забираются. Тем не менее, мы продолжаем существовать. Митя часто говорит, что если ты вкладываешь 100 рублей, а получаешь 200 рублей, то это выгодное вложение. Почему никто не воспринимает так работу благотворительности? Это ведь тоже экономика, это тоже рынок. Мы потратили 1,5 миллиона рублей на запуск проекта «Пользуясь случаем», за 6 месяцев он принес нам уже 10 миллионов. Это инвестиция. И мы ничего не делаем, чтобы он функционировал – есть 1 человек, который администрирует этот проект. Это фандрайзинговый инструмент и мы готовы вкладывать деньги в собственное развитие. «Такие дела» тоже стоило запустить каких-то денег, после запуска по экспоненте каждый год растем. И это только деньги, не считая рост уровня осведомленности, лояльности к третьему сектору, способности воспринимать проблему. Где-где, а в наших странах воспринимать чужие проблемы – это «идите в жопу, у нас своих много». Нужно это ломать и разворачивать людей в сторону других людей – мы не мир коконов, существующих сами по себе. Если закрывать глаза, проблемы не решатся.
2,5 миллиона фонд «Нужна помощь» получает от целевых платежей на существование фонда ежемесячно – на нас подписано 5 800 человек. В среднем человек жертвует 441 рубль
Вас сейчас меньше хейтят за целевой сбор и позицию проекта, который должен не только окупаться, но и приносить прибыль? Трансформируется ли это отношение?
Карпов: Постепенно (трансформируется – V), но это все равно сложно. Меня спрашивают:
— А где ты работаешь?
— В благотворительном фонде, – отвечаю.
— А, в фонде. Ну понятно.
На вопрос: «Что понятно-то?», тебе отвечают, что «какой-то дядька фонд открыл, чтобы бабло отмывать, вот это вот все». Откуда это все? История из конца 90-ых годов? Уже давно все по-другому, страна изменилась, а люди в прошлом остались и все воспринимают на старых рельсах. Это очень оскорбительно – «а, понятно». Ты понимаешь, что человеку бесполезно объяснять: ты дашь ему ссылку, а он все равно по ней не пройдет. Такие люди тоже есть, ну, а что поделаешь – это тоже наши люди.
Мосалова: У нас есть отдел исследования и аналитики. Недавно он опубликовал открытый отчет о том, как люди воспринимают (благотворительность – V) и то, что фондам нужно на что-то существовать буквально. К сожалению, это такая проблема, что даже сами фонды стесняются тратить деньги на себя – боятся. При этом мы знаем, что если служба горячей экстренной помощи не будет работать каждый день, если бухгалтер не будет перечислять зарплату каждый день, то люди, оказывающие помощь другим людям, не смогут работать. Это приведет к постоянной текучке, постоянному выгоранию этих людей. Профессиональное выгорание – это очень большая проблема. Мы говорили в начале разговора только про эмоциональную его часть, про деньги говорить и жаловаться не принято ни у вас, ни у нас, но давайте по чесноку: если у тебя маленькая зарплата, которой не хватает на обеспечение себя и своей семьи; если у тебя очень стрессовая работа – ты через год умрешь. Это тебе через год нужна будет нужна помощь, а не твоим подопечным. Социальные проблемы не решаются за день или два. У нас есть сложные кейсы, сложные пациенты, которым нужна помощь в течение 4-5 лет и если не обеспечить людям, которые будут обеспечивать беспрерывную работу хосписа, образовательных центров, ничто не сдвинется с мертвой точки. Третий сектор за последнее время в плане осознания себя и объяснения другим людям своих задач показал себя прекрасно. За каждым нашим сбором стоят истории побед и удач. Меня очень вдохновляют истории, когда некоммерческим организациям удается менять законодательство. Представьте, 3-4 юриста должны несколько лет работать, чтобы изменить поправку, из-за которой кто-то не может получить нужное лекарство.
У вас есть пример, когда текст становился пушем для сбора денег необходимой помощи?
Мосалова: Вы говорите в контексте адресной помощи. Здесь нужно рассказать про 50 рублей.
Карпов: Не только. Митя – профессор фандрайзинга, мы его так называем (смеется). У Мити есть такая мышца, которая работает на то, чтобы заставить вас рыдать. Это Митина стратегия: уничтожить вас эмоционально, чтобы в конце дать возможность выкарабкаться, пожертвовав деньги. Так было с текстом про мальчика Матвейку. Еще Митя придумывает фабулу для постов в социальных сетях и люди вовлекаются внутрь какой-то игры. Так было с 50 рублями. Суть в том, что мы часто говорим: 100 рублей – это не сумма, их может ежемесячно жертвовать каждый. Митя написал пост, в котором предложил провести эксперимент – подписать рекурент (подписка на ежемесячные пожертвования – V) на 50 рублей и раскидываете трем своим друзьям. 50 рублей – это меньше, чем проезд в метро. За 2 дня постом Мити поделились 8 тысяч раз, в итоге собрали 600 тысяч рублем ежемесячных пожертвований. Одним постом. Я не знаю, как это работает, и Митя не знает – он в шоке был. Подписалось 8,5 тысяч человек, просто потому что им объяснили.
Мосалова: 50 рублей, собранные однажды – это хорошо, но работают 50 рублей, которые отправляются раз в месяц. На эти 50 рублей можно построить работающую систему: фонды, организации дополнительного образования, службы помощи. Если у вас есть это желание помогать, нужно ежемесячно отправлять минимальную возможную для вас сумму в фонд, который вы хотите поддерживать.
Карпов: Это простая арифметика: 50 рублей в месяц превращаются в 600 рублей в год от вас одного, а если 100 человек жертвуют 50 рублей каждый месяц, то это вместе 5 тысяч рублей, которые превращаются в 60 тысяч рублей. 10 тысяч рекурентов в год собирают 6 миллионов рублей, которые покрывают затраты на работу фондов.
Мосалова: Очень многие фонды, к которым приходил Митя, были на грани закрытия. Мало кто говорит об этом, но фонды влезают в долги, чтобы платить аренду и зарплаты.