В Астану архитекторы попали через Алматы — два дня накануне они провели в бывшей столице, изучая здания советского модернизма. Уже на ЭКСПО, в кулуарах гости шутили, что в Алматы теперь нужно проводить конференцию, посвященную архитектуре Астаны. В буклете мероприятия всего две фотографии: на обложке — здание со сталактитами на пересечении улиц Тимирязева и Желтоксан, внутри буклета — фрагмент кинотеатра «Арман». Не знаю, сделано ли это было специально, но оба сооружения построены Александром Коржемпо, которого историк архитектуры Алмас Ордабаев признает первым казахстанским модернистом. Правда, во время конференции выяснилось, что советские архитекторы 60-х-80-х годов никогда не называли себя модернистами, а здание со сталактитами не входит в списки памятников архитектуры даже городского значения, что, конечно же, несправедливо.
Конференция длилась два дня, и пыталась охватить необъятное: историю возникновения модернизма, региональную специфику советского модернизма (национальное по форме, социалистическое по содержанию), его возникновение и гибель в Армении, Узбекистане и Казахстане. Все рассказанные истории о советском модернизме в республиках бывшего Союза похожи друг на друга: формирование архитектурной школы, развитие, достижения, обложки в цеховых изданиях, соперничество на уровне республик, развал СССР, утрата смыслов, разрушение зданий и теперь — частичное осознание в узком кругу профессионалов, что то, что еще уцелело, нужно срочно сохранять. Но как?
Алма-Ата модернистская Николай Малинин, историк архитектуры, автор путеводителя по модернистской Москве, сейчас вместе с исследователем Анной Броновицкой и фотографом Юрием Пальминым готовит подобное издание по Алматы. Николай считает, что перенос столицы в Астану позволил в Алматы уцелеть многим зданиям эпохи советского модернизма, хотя «большинство жителей скорее скорбят, что в Астану уехали все чиновники, деньги, девелоперы, а мы вот радостно приехали и обрадовались, что здесь почти все сохранилось. Мне кажется, что мы застали Алматы таким, каким его видят герои культового фильма «Игла».
В этом плане Алматы повезло больше, чем Ташкенту, с которым столице КазССР когда-то приходилось соперничать в архитектурном плане. Сравните оба этих здания:
Дворец бракосочетаний, Алма-Ата, 1971 год и Музей дружбы народов, Ташкент, 1976 год
Николай Малинин обратил внимание на то, что сталинский классицизм, который обычно характеризуют словами «пафосный» и «помпезный», в Алматы на удивление гуманен. Сталинская классика здесь малоэтажная и совсем не монументальная, причины этого кроются в сейсмоопасной зоне, не позволявшей строить высотные здания. «Плюс, когда все это утопает в зелени, это производит совсем иное впечатление, архитектура вся растворена в природе, это совершенно иной эффект. После войны в город пришел модернизм, и в отличии, к примеру, от Москвы, в Алматы нет ощущения сопротивления среды».
Главными символами алматинского модернизма стали Дворец Республики и гостиница «Казахстан». Практически во всех выступлениях спикеры касались неудачной реконструкции Дворца Республики. «Дворец Ленина был героическим символом нового Казахстана, который был во всех книжках и энциклопедиях, — рассказал Малинин. — С одной стороны, тенденция понятна – хотели сделать более живым этот фасад, а сделали его абсолютно мертвым. Да, мы были там в Наурыз и на фасаде что-то показывали, но это абсолютно не спасало эту архитектуру от той безжизненности, которую здание сегодня обрело, в отличие от того прекрасного образа, которое оно имело до реконструкции. Думая о том, как модернизм существует, очень интересно попытаться разобраться, почему какие-то объекты переживают такие сложные трагические трансформации, а другие — нет, в основном это конечно, связано с объектами раннего модернизма».
Николай сравнил разрушенную в октябре прошлого года алматинскую гостиницу «Жетысу» с московской гостиницей «Юность»: «Мы в Москве всячески хвастаемся и гордимся ею, но это 1961 год, а гостиница «Жетысу» построена раньше, это первый модернисткий объект в Алматы, который, даже можно сказать, «побивает» московскую «Юность», которая тоже сейчас ужасно перелицована. С самыми ранними объектами модернизма происходят самые радикальные метаморфозы, например, алматинский кинотеатр «Спутник» превращен в евангелическую церковь».
Кинотеатр «Целинный» у исследователя архитектуры связан с образом 60-х, с прозрачными, стеклянными и романтичными зданиями. «У меня была первая ассоциация со знаменитой фотографией Московского дворца съездов, дух оттепели живет там, и там. Неслучайно, что Московский дворец съездов находится в центре московского Кремля, среди исторических построек, но и с «Целинным» похожая история. Никольская церковь замыкала перспективу улицы Калинина, и у «Целинного» была внятная идеологическая цель — он закрывал собою эту церковь. Улица, которая раньше вела к церкви, была перекрыта кинотеатром. Его очень сильно ругали за это, за то, что стеклянность совершенно неадекватна климатическим условиям, что маленькое фойе. У кинотеатра, возможно, было много технических недостатков, но насколько теперь его можно привести к новой жизни, сохраняя сущностные элементы?»
Между тем, уже утвержден новый проект реконструкции «Целинного», в котором будет сохранен стеклянный фасад.
Вице-президент Союза Московских архитекторов Николай Лызлов рассказал о том, как на излете 70-х годов, будучи студентом, он гулял по Алма-Ате и какое впечатление на него производили знаменитые на весь Союз сооружения, и он первым вскользь упомянул, что в те времена архитекторы не считали себя модернистами.
Историк архитектуры Борис Чухович согласился: «Термин-то поздний. Никто себя модернистом в 60-е годы не квалифицировал. Так себя не называли архитекторы, которых я помню. Мне интересно, когда этот термин возник, и насколько адекватно он отражает то, что мы анализируем. Это важно отрефлексировать».
Николай Лызлов считает, что термин возник совершенно случайно, и как это обычно бывает, он потом очень полюбился.
Многие из спикеров отмечали, что в самой советской архитектуре, в отличие от всяких прочих искусств, не было по какому-то странному недосмотру идеологического давления, не было идеологической цензуры, то есть она была, но только в одном направлении — увеличении пафосности.
Архитектура советского модернизма в Алматы. Радоваться и ценить Анель Молдахметова, представляющая проект Arhcode Almaty рассказала о том, как больше года назад группа молодых архитекторов и активистов начала работу над инвентаризацией зданий: «Мы заинтересовались тем, что из себя представляет архитектурная идентичность города Алматы. Мы провели интервью с архитекторами старой школы, которые непосредственно принимали участие в проектировании города, плотно работали с архивами».
Сначала активисты Arhcode Almaty собирались создать каталог с коротким описанием каждого объекта, в который планировалось включить 800 зданий, но в итоге решили ограничиться сотней. Когда началась работа над инвентаризацией, то обнаружилось, что во многом архитектурный ландшафт представлен именно модернизмом — это чуть больше 70% объектов.
«Важно понимать, что в нашем исследовании мы в первую очередь смотрим на архитектуру как на важный этап истории, который невозможно отрицать. Архитектурный ландшафт, который у нас сложился, это часть нас. Мы должны его понимать и принимать».
Когда в Arhcode Almaty начали размышлять о том, как архитектура этого периода воспринимается горожанами, то осознали, что нет четкого понимания критериев ценности советской архитектуры. И это логично, потому что критерии, по которым эти здания включались в список памятников в советское время, с тех пор не менялись и не переосмысливались. Новые критерии ценности в Казахстане так и не были выработаны, и это мешает включению объектов архитектуры в список историко-культурного наследия.
«С 1991 года и по сегодняшний день в список памятников культуры был включен только один объект – резиденция первого президента (ул. Фурманова, выше площади Республики – прим. автора), так же хочу подчеркнуть, что с тех пор объекты только выводятся из списка, — заметила Анель Молдахметова. — Если эта тенденция будет продолжаться, то, в конце концов, мы просто потихоньку будем лишаться ценных архитектурных объектов. Нужно начать выводить новую формулу критериев ценности. Важно собирать экспертную группу. Когда мы начали работать над каталогом, как раз на наших глазах происходило разрушение гостиницы «Жетысу». Когда объекты исследования уничтожаются на наших глазах, очень сложно сохранять нейтральность. Мы не можем оставаться в стороне, в нашем проекте мы выступаем не только как исследователи, но и как горожане, как активисты».
По мнению Анель, сохранение наследия должно идти сверху вниз и снизу вверх. «Можно пенять на власть, что кто-то за это должен отвечать, но очень важно знать, что без нас, без движения снизу вверх, без активной позиции, ситуация не изменится. И мы стараемся это делать через общественные мероприятия, прогулки, популяризацию архитектуры, мы много усилий прилагаем к тому, чтобы вытащить ситуацию на поверхность. Многие памятники находятся в частной собственности и здесь бесполезно вступать в конфронтацию, обвинять, потому что это вызывает обратную реакцию. Нужна популяризация и образование. Очень важно, что мы начали диалог с властью, мы работаем с Центром урбанистики, который сейчас задумывается о том, чтобы вырабатывать дизайн-код города, регламент, по которому можно проводить реставрацию. Мы сейчас пристальное внимание обращаем на гостиницу «Алматы». Представлен проект ее реконструкции, у нас есть несколько замечаний, здесь нарушаются некоторые важные моменты в фасаде. Мы будем встречаться с представителями гостиницы, мы будем пытаться донести до них мысль, что реконструкцию можно делать немного иначе и что важно сохранить первоначальный облик гостиницы.
Александр Коржемпо, архитектор: «Архитектор должен делать так, как нравится ему» Архитектор Адильжан Псяев, который входит в команду Arhcode Almaty, и проводит экскурсии по советскому конструктивизму и модернизму, считает, что сохранение существующей тенденции по сносу модернистского наследия приведет к его полной утрате в ближайшие 15-25 лет. При этом он заметил, что город Алматы не обладает непрерывным многовековым эволюционным развитием городской ткани, следовательно, мы не можем себе позволить поверхностного отношения к исторической архитектуре.
В Arhcode Almaty обозначили несколько причин гибели памятников архитектуры: отсутствие работающих законодательных механизмов по защите и прозрачном включении/исключении из списков памятников архитектуры, и второе – отсутствие действующего или работающего в генеральном плане города раздела историко-градостроительного опорного плана с обоснованием территорий и зданий, подлежащих сохранению и реставрации. Поэтому сейчас нужна разработка на законодательном уровне действующих механизмов защиты и прозрачного включения или исключения из списков памятников архитектуры, а так же степень ответственности всех заинтересованных сторон в этом процессе. Кроме того, сейчас нужно провести тщательный анализ существующей ситуации, необходимо разобраться в том, что можно сохранить, а что уже просто утеряно. Кроме того, необходимо составить протокол-алгоритм для эксплуатации подобных зданий, а именно: запрет на изменение фасадов и определить степень изменения интерьеров. И, конечно же, важно популяризировать модернистское наследие, т.к. в процессе работы Arhcode Almaty столкнулся с тем, что некоторая часть горожан не видит ценности в этой архитектуре и не различает состояние до и после реконструкции.
Конференция завершилась круглым столом на тему «Советское архитектурное наследие и его будущее в Алма-Ате». Фотограф Юрий Пальмин попросил определить, к кому обращаются архитекторы и историки, когда заявляют повестку о необходимости сохранения наследия. Большинство сошлись на мнении, что адресаты — власть и общество.
Архитектор из Армении Карен Бальян заметил, что «при всей наивности наших ожиданий, мы можем разговаривать с властью только с силы закона. Это уже наша проблема — создать то профессиональное мнение, которое может быть понятным для общества. И все это элитарный разговор, и нужно, чтобы он трансформировался в некую конкретику, которая вернет эти сооружения в списки памятников. Единственный путь – это иметь зафиксированные памятники и отстаивать их уже на законодательном уровне».
Николай Лызлов отметил, что в архитектуре есть функция сохранения памяти: «Есть масса цивилизаций, о которых мы ничего не знаем кроме архитектурных останков. Жизни уже давно нет, нет никаких прочих свидетельств существования прочих цивилизаций, кроме их архитектуры. Вся античность — это архитектура. Всякое архитектурное сооружение — это отпечаток определённой жизни, эпохи, и тут вопрос даже не в оценке, ни в критериях. Достаточно бессмысленно говорить, что это хороший дом, его надо сохранить, а это плохой, его надо сломать, поскольку жизнь умнее нас и сохраняется не то, что мы сегодня считаем хорошим. Что-то сохраняется, а что-то исчезает. Надо быть реалистами — многое исчезло и многое исчезнет, но что-то осталось, и это важно. Здесь каждому нужно выбрать свою позицию. Я понимаю, что всё сохранить нельзя, но моя позиция как архитектора заключается в том, что ничто нельзя ломать. Сломают без меня. Военные – бомбами, алчные застройщики — чтобы построить что-то еще. У каждого будет своя мотивация, чтобы сломать. У меня мотивация только одна – сохранить. Для меня запрет – участие во всяком сломе. Второй вопрос – не воссоздавать. Если возвращаться к архитектуре как к отпечатку, как к свидетельству, как к памятнику, как к документу, то это можно представить, как из старого фолианта вырвать страницу и это уже плохо, а дописать и вклеить – еще хуже».
Архитектор Адиль Ажиев, представляющий Arhcode Almaty сказал, что сейчас важно образовывать молодых архитекторов, которые в свою очередь могут влиять на заказчика: «Это пищевая цепочка, из которой нельзя исключать самого главного — того, кто наверху». И предложил временно внести мораторий на реконструкцию, чтобы специалисты смогли осмыслить и разработать рекомендации по этому поводу.
Юрий Пальмин спросил, есть ли смысл взывать к моральным принципам. Анель Молдахметова ответила, что моральные принципы уже не работают, поэтому важно оперировать в том числе и к людям, и к экономике наследия, к тем выгодам, которые застройщик получит, если сохранит архитектуру в первозданном виде.
Николай Малинин высказался довольно резко, заявив, что «довольно странно оперировать к власти, которую ты презираешь, и одной ногой выходить на митинг против этой власти, а другой рукой писать к ней обращения, начинающиеся со словами: «Дорогая власть,…», поэтому было бы логичнее сказать – да, мы, хотели бы обращаться к самым широким слоям населения, но тут есть проблема того, каким образом это делать, потому что я 30 лет был журналистом и перестал им быть, потому что в России больше не осталось СМИ, с которыми можно было бы сотрудничать. Я не совру, если скажу, что я в своей работе обращаюсь исключительно к вам, небольшому кругу своих друзей и друзей своих друзей. И только так, такими маленькими шагами, мне кажется, можно куда-то осмысленно двигаться, это очень досадно».
На круглом столе затронули и важный вопрос техники сохранения архитектурного наследия послевоенного модернизма: «Здесь также может существовать несколько стратегий, — констатирует Юрий Пальмин. — От сохранения наследия модернизма согласно Венецианской хартии со всеми ограничениями и правилами, которые определены сообществом и заканчивая концептуальным сохранением в культурной памяти или метаболизацией этого архитектурного наследия и сохранения концепций, лежащих в основе этой архитектуры».
Николай Лызлов обратил внимание на функциональность памятников: «Когда мы говорим про памятники, мы автоматически закрываем всякую жизнь, мы это здание музеефицируем, объявляем предметом охраны и успокаиваемся. Используем мы его, не используем, главное, мы ничего не меняем, мы его фиксируем: бабочка, булавка, формалинчик и все, под стекло. Но есть другая вещь — реновация. Реновация это такое рачительное отношение, потому что, на мой взгляд, архитектура сама по себе не имеет цены без среды, которую она содержит. Как некий хард и софт. Всякое включение, всякое новое строительство — травма для среды, всегда некая хирургия. И вот здесь, имея в виду, что среда – это самое ценное, нужно рачительнее относиться к тому, что мы имеем. Это творчество масс, нужно взывать к рачительности, к культуре, к такту всех, кто занимается строительством. Города должны меняться, все города не могут превратиться в Венецию, Суздаль или Помпеи».
Между тем сейчас Фонд Гетти разрабатывает новую методику по сохранению модернистской архитектуры, при этом он основывается на различных опытах, среди которых есть и положительные.
Николай Малинин заявил, что вообще не уверен, что все нужно сохранять: «Вот пока я был маленький, я постоянно слышал про Храм Христа Спасителя, и у меня постоянно болела душа, что этого храма нет. Потом его воссоздали и у меня сразу же начало болеть сердце за бассейн «Москва», который был на его месте и которого мне теперь страшно не хватает в городе. Вот это чувство утраты, оно на самом деле в эмоциональном отношении даже гораздо сильнее, чем чувство радости сохранения. Я не уверен, что материальное удержание этого всего есть священная обязанность. Может быть здание должно разрушиться, чтобы мы эту ценность осознали и это будет в каком-то смысле важнее, чем бороться за него».
Борис Чухович посоветовал Arhcode Almaty сделать совместную работу со специализированным институтом или с институтом реставрации в Алматы (видимо, имелась ввиду Казреставрация - прим. автора). После того, как такая работа была бы сделана, этот документ бы приобрел официальную силу экспертного мнения профессионального сообщества. Чухович считает, что в борьбе за памятники не стоит ссылаться на Венецианскую хартию: «Я бы ссылался на Парижскую конвенцию ЮНЕСКО 1973 года об охране художественных ценностей. Эта конвенция, подписанная в частности Республикой Казахстан, обязывает правительство создать официальный реестр памятников, который оно обязуется охранять. В этой конвенции говорится о том, что правительство гарантирует интегральную целостность памятника, что означает сохранение всех его сторон. Нужно сохранять не только памятник, но и среду. Сохранить весь центр города как среду невозможно. Так города не существуют, однако существуют уже градостроительные практики, выработанные меры по созданию специальных зон вокруг особенно ценных памятников и у каждого памятника должна быть категория. В вашем исследовании должна присутствовать категория и согласно ей нужно назначать охранную зону. Все это уже существует. Вы ищите какие-то критерии, а они уже есть, и Казахстан является их частью. Вам нужно напомнить правительству о своих собственных обязательствах и дальше механизм должен быть запущен, другого пути нет».